– Шайку якобинцев, так они сказали, – пояснил я и добавил: – Уверен, что подразумевали вас, Поло, Кочубея и князя Адама.
– Тоже мне заговор! – рассмеялся Новосильцев. – Можешь, братец Воленс-Ноленс, добрую половину Санкт-Петербурга в заговорщики записать, да и Москву. Москву в особенности, там теперь прозябают все, кто прежнее положение утратил. И конечно, ненавидят нас, и мечтают государя отворотить от нас, а может, и интриги плетут. Но не стоит на них силы тратить. Бог с ними! Тоже мне заговор!
Я хотел возразить, но вошел лакей и доложил о прибытии князя Чарторыйского.
– Вовремя, – промолвил Николай Николаевич. – Зовите сюда…
– Я уже тут, – раздался голос князя Адама.
Он вошел в гостиную. Мы поднялись навстречу. Новосильцев и Чарторыйский обнялись, а затем князь Адам протянул мне влажную холодную руку:
– Здравствуй, граф Воленс-Ноленс.
– Подай-ка нам кофию, – велел Николай Николаевич лакею.
Чарторыйский опустился в кресло.
– Представляешь, Сармата[10], наш Воленс-Ноленс раскрыл заговор, – усмехаясь, сообщил Новосильцев князю Адаму. – Или организовал? Мы еще не разобрались до конца!
Чарторыйский, настроившись на розыгрыш, с любопытством посмотрел на меня.
– Николай Николаевич, уверяю вас, тут дело серьезное! – с досадой нахмурился я. – Они замыслили что-то страшное! «Россия содрогнется от ужаса!» – незнакомец так и сказал. Александра Павловича обозвал человеком безвольным. А цель-то у них – навязать государю нового фаворита! Кого-то из старых вельмож. Мало того, сановник этот уже был у императора, но отказался от назначения. Получается, Александр Павлович сам и приглашал его! Понимаете, Николай Николаевич? А тот отказался, но отказался из тактических соображений!
– О чем это вы? – спросил Чарторыйский.
Слава богу, настрой на веселый лад у него пропал. Я хотел пересказать все с начала, но Новосильцев и тут перехватил инициативу. Он в двух словах поведал князю Адаму о моих злоключениях, да так, что под конец я и сам едва сдержался от смеха. Но к моему удовольствию Чарторыйский взволновался не на шутку.
– Кто бы это мог быть? – призадумался он. – Кого из прежних вельмож Александр может призвать?
– Они называли его Длинным, – подсказал я.
– Пален или Беннигсен, – ломал голову князь Адам. – И встречался Александр с ним, выходит, не посоветовавшись с нами…
– Потому что мы медлим, слишком медлим! – воскликнул я. – А императору нужен результат. Больше года прошло, только говорим, воздух сотрясаем! А что сделали? Коллегии упразднили! Либеральные преобразования, называется!
– Тебя, брат Воленс-Ноленс, не поймешь, – развел руками Новосильцев. – То ты на Поло нападаешь – не нравится тебе, что он служить пошел, то гневаешься, что сделано мало!
– Так ведь смотря как делать! Вы же сами провозгласили: «Ничего для себя – ни наград, ни привилегий!»
– Хороша привилегия! – воскликнул Николай Николаевич.
Вошел лакей с подносом, расставил три чашечки кофия и хотел удалиться, но Новосильцев удержал его:
– Савелий, стой тут с кофейником и подливай кофия графу Воленскому, как только заметишь, что его чашечка наполовину опустела.
Лакей поклонился и встал за моим креслом. Я пропустил колкости Новосильцева по поводу кофейных чашечек мимо ушей и продолжил:
– Невозможно заниматься преобразованиями, будучи частью системы.
– Воленс-Ноленс отчасти прав, – вступился за меня князь Чарторыйский. – Действительность сломает железной пятой. Именно потому и государь, будучи верен в душе передовым идеям, на деле ищет компромиссы со старыми сановниками.
– Почему же – отчасти?! – воскликнул я. – Вы же сами говорите: действительность сломает железной пятой!
– Потому что с другой стороны есть риск всю жизнь простоять на обочине истории эдаким фрондером, – ответил князь Адам.
Я сделал маленький глоток кофия и поднял чашечку к горящим свечам. Огонь просвечивал через нежный фарфор, изображенные в китайском стиле павлин и алые розы играли волшебными красками.
– Это веджвуд, – ревнивым голосом обронил Новосильцев.
– Вижу. – Я поставил чашечку на столик, лакей подлил кофия, я взглянул на князя Чарторыйского и с воодушевлением продолжил: – Я не предлагаю сидеть на обочине. И, по-моему, представился подходящий случай проявить себя. Давайте произведем расследование, выясним, что это был за генерал! – Я повернулся к Новосильцеву. – Вы доложите государю. Царь накажет его за произвол…
– Что мы доложим? – Новосильцев перебил меня с нотками раздражения в голосе. – И не нужно никакого розыска! С генералом и так все понятно. Кстати, а он-то что делал на черной лестнице?!
– Вот и я его спросил об этом! – обрадовался я. – Собственно, из-за моего вопроса и случилась потасовка. Думаю, старый ретроград вздумал волочиться за княжной!
– Ох, уж эта Нарышкина, – вздохнул Николай Николаевич.
– Выгнала нас обоих, – сообщил я.
– И правильно сделала!
– В разгар потасовки вышла на лестницу. Незнакомец кричал, что я вор, и требовал позвать людей! А она велела убираться обоим!
– Княжна Нарышкина дошла до того, что встречает кавалеров на черной лестнице, – брезгливо хмыкнул князь Адам.
– Генерал этот негодяй! Я спас его от разбойника! – вставил я.
Чарторыйский хлопнул себя по коленям от удивления. Новосильцев поднял палец: мол, об этом-то и запамятовали.
– Да! Братец, ты говорил, что спас этого генерала! Честно говоря, с тобою выходит совершеннейшая путаница!
– Никакой путаницы, – проворчал я. – Генерал пошел первым, а я задержался из желания досадить ему. Пусть, решил я, уйдет и мучается ревностью, пусть думает, что княжна все же пустила меня!
– Господи! – всплеснул руками Николай Николаевич. – Порою мне кажется, что слушаю юнца из кадетского корпуса!
– Так вот, – продолжил я, не обращая внимания на обидные выпады Новосильцева. – Генерал спустился вниз, хлопнула дверь, я подумал, что он вышел. Но оказалось, это кто-то еще вошел и сразу же напал на генерала. Неизвестный с сильным акцентом потребовал отдать то, что генералу передала Коломбина…
– Коломбина? – переспросил князь Чарторыйский.
– «Коломбина», так он сказал, – подтвердил я и добавил, имитируя иностранный акцент: – «Отдайте! Отдайте то, что вам дала Коломбина! Или смерть!»
– Ух ты! – вскрикнул Новосильцев. – Какие страсти!
– Мне стало не до шуток, и я поспешил вниз. Незнакомец чем-то угрожал генералу! Наверно, у него был кинжал или шпага, – я не разглядел в темноте. Я бросился на помощь, и разбойник, увидев, что силы не на его стороне, ретировался. Генерал выскочил за ним, – оказалось, на улице его поджидала карета, – и погнался за тем неизвестным.
– А ты? – спросил Николай Николаевич.
– А я пошел в другую сторону. Но у Аничкова моста меня схватили…
Новосильцев замахал руками, чтобы я замолчал.
– Это мы уже слышали!
– И это называется благодарность! Я его спас, а он приказал пороть меня! – фыркнул я.
– Так он не волочиться за Нарышкиной приходил, она должна была что-то передать ему, – догадался князь Адам. – Правда, не слышал, чтобы кто-то называл ее Коломбиной. Дафной – да, Аспазией…
«А еще Минервой похоти», – добавил я мысленно.
Николай Николаевич поморщился и махнул рукой, показывая этим жестом, что этому эпизоду, да и всей истории не стоит придавать большого значения.
Я сделал глоток кофия, лакей немедленно поднес кофейник, но я остановил его:
– Благодарю, любезный. Больше не нужно.
– Савелий, не слушай графа! – велел Новосильцев и со смехом добавил: – Есть надежда, что полную чашечку Андрей Васильевич не спрячет в карман.
– Послушайте, мне не до шуток, – насупился я. – Вы говорили, что с генералом все понятно. Что же вам понятно?
– Треуголку ты сорвал или у военного губернатора, или у обер-полицеймейстера, или у военного коменданта, – с выражением превосходства ответил Новосильцев. – Четвертого не дано.
