В столь ранние часы на Моховой не горел ни один фонарь, низкие постройки зловеще выступали из темноты, под колесами чавкала грязь, хрустели прихваченные первыми заморозками лужи. Я заметил тусклый свет в окнах углового дома.
– Что там? – спросил я Жана.
– Кабак какой-то, – откликнулся тот.
– Останови там.
– Сударь, зачем? Неужели-с вам жизнь не дорога-с?! – заныл французишка.
– Что же ты, неужто боязно? – подзадорил я каналью.
– Страшно-с, – без тени смущения признался он.
– Ладно уж. Отвези мундир домой и жди там! Без тебя управлюсь.
Я сошел. Щелкнул кнут, карета растворилась в темноте, а я толкнул тяжелую дверь.
Внутри горели сальные свечи. Скудный свет еле-еле освещал помещение. Лицом к дверям на табурете спал с разинутым ртом половой. Он откинул назад голову, упершись затылком в буфет. Несколько подгулявших завсегдатаев храпели на лавках. Я сел у грязного окошка, намереваясь дождаться, когда рассветет или появятся дворники. На столе валялись «Санкт-Петербургские ведомости». Не знаю, кто из пьянчужек интересовался новостями, но газету он оставил весьма кстати. Я взял ее, поднес поближе к подсвечнику, пробежал глазами страницу и наткнулся на любопытное сообщение:
«Профессор Черни честь имеет уведомить почтенную публику, что он воздушное свое путешествие с аэростатическою машиною назначил 16 числа сего октября месяца; поднятие воздушного шара на воздух последует в саду 1-го Шляхетного корпуса».
Новость подействовала на меня самым благотворным образом. «Никуда не денется Россия от прогресса, – подумал я. – Наступит новое время, а самодуров поганой метлою выметем!»
Усталость сковала меня, голова сделалась тяжелой, и никакие мысли – даже самые радужные – в ней не умещались. Я опустил руки на стол, пристроился на них правой щекою и провалился в неуютный, тревожный сон.
Разбудил меня половой.
– Эй, сударь, вы часом не сдохли?! – раздался противный голос над самым ухом.
Я приподнял голову и простонал:
– Где это я?
– Питейное заведение Головцына, – ответил отрок.
Теперь болел не зад, а шея. Я стал растирать затекшие руки, попытался покрутить головой и понял, что в ближайшие день-два придется поворачиваться всем корпусом.
– Что ж ты раньше-то не растолкал меня, – попрекнул я.
За окном рассвело. Повалил хлопьями снег, первый в этом году. Выходило, что дело свое я проворонил. Если Петруша Рябченко выздоровел, так, поди, уже несколько часов трудился в своем присутствии.
– Может, выпьете? – спросил половой.
– Выпью, – согласился я.
– С утра пить нехорошо, – буркнул кто-то за соседним столом.
Я бросил быстрый взгляд – там сидел человек в шубе, и голова его возвышалась над пышным овчинным воротником. Тонкий нос с горбинкой и круглые очки делали его похожим на птицу, что, нахохлившись, бережет тепло своего тельца.
Рядом на скамье подле мисочки с молочком пригрелся черный пушистый комок. Правой рукой господин почесывал котенка за ушками.
– Так я чай собираюсь пить, – пояснил я.
– Чай? – переспросил половой и бросил неприязненный взгляд на господина в шубе.
– Чай – это хорошо, – ответил тот.
Он взглянул на меня поверх очков. Глаза умные, добрые. «Должно быть, лекарь, – подумал я. – Наверное, его газета и попалась мне ночью». Неизвестно, отчего с раннего утра этот господин маялся в кабаке, вперив взор в мутное окно. В другое время я бы представился и, пожалуй, осведомился, могу ли помочь чем-нибудь. Но тут своих дел хватало.
Мальчишка принес чашку. Я чуть пригубил обжигающего чаю, бросил на стол монету и вышел на улицу.
На другой стороне бродил субъект в черном полушубке, явно поджидал кого-то. Он посмотрел на меня с надеждой, но не узнал во мне нужного человека, и его цепкий взгляд потух.
Из парадного вышел бородатый мужичок в рабочем фартуке и с бляхой. Он потянулся, раскинув несообразно огромные руки, шумно зевнул и по-хозяйски огляделся.
– Эй, любезный! – позвал я.
– Чего тебе, сударь? – откликнулся он.
– Ты дворник?
– Нешто не видно?
Я прошлепал по осенней грязи.
– Вот что, любезный, я ищу старого друга, Петрушу Рябченко. Слыхал о таком?
Дворник крякнул, взглянул на меня с подозрением, почесал затылок и спросил:
– А зачем он тебе надобен?
– Надобен по срочному делу, – заявил я и сунул пятак ему в лапищу. – Вижу, знаешь Петрушу…
Мужичок спрятал монету, оглянулся воровато сперва на господина в черном полушубке, а затем на кабак, словно опасался, что монету у него отнимет либо этот незнакомец, либо кто-то вывалившийся из питейного заведения. К слову сказать, и Черный Полушубок поглядывал на нас настороженно.
– Пойдем-ка, мил-человек, – буркнул дворник.
Мы прошли вдоль стены и за углом остановились.
– Так он в ентом доме-то и живет, – сообщил мужичок. – Тутова в наем осемь покоев сдается, он энти и занимает. Вона его окна. Токмо щас ево нет…
– Ясное дело. Присутственные часы, – кивнул я.
– Да не-е, – протянул мужичок. – Он еще со вчерашнего не воротился, загулял, знамо дело…
– Вот как!
Во мне закипела злость. Племянник военного губернатора должен находиться на службе, а он всю ночь гулял. Вот, значит, какая хворь его одолела! И этому человеку визитер из Москвы собирался доверить свои тайны!
Я вспомнил господина в черном полушубке, гулявшего у парадного. Наверняка он-то и был посланцем из Первопрестольной.
– Послушай-ка, любезный, а тот человек, – я кивнул на угол дома, – часом не Петрушу ли поджидает?
Физиономия у дворника приобрела плаксивое выражение, он ударил правым кулаком в левую ладонь и отчаянно вскрикнул:
– Эх! – и с досадой добавил: – Ждет он ево, ждет. Так ведь просил не сказывать никому!
– А ты и не говорил. Я же сам догадался, – утешил я мужичка и отправился за угол.
Господин в черном полушубке удалялся. Поравнявшись с соседним домом, он развернулся и двинулся мне навстречу. Набредая на участки улицы посуше, он останавливался, топал на месте, согревая ноги, и шел дальше. Четкий шаг и выправка выдавали военного. По виду он был лет на десять старше меня.
Заметив мое приближение, он замер и как-то весь подобрался, словно решал: пуститься ли ему наутек или кинуться на меня с кулаками. Я улыбнулся и слегка развел руки, показывая исключительно добрые намерения.
– Милостивый государь! – окликнул я его. – Вы, должно быть, поджидаете господина Рябченко?
Незнакомец оживился, просиял, словно увидел, что долгое мытарство близится к завершению, в следующее мгновение вперил в меня сосредоточенный взгляд и, сунув руку под полушубок, двинулся ко мне.
– Вы же из Москвы приехали? – спросил я.
Мой вопрос смутил незнакомца. Он остановился, замялся в нерешительности и не спеша высвободил руку из-под полушубка. Я догадался: за пазухой он прятал бумаги и хотел поскорее передать их, верно, приняв меня за господина Рябченко. Я чуть было по лбу не хлопнул себя от досады, что не додумался разыграть из себя племянника военного губернатора.
– Вы не Рябченко.
– Нет, – признался я, а дальше соврал: – Имею честь служить вместе с ним. Мы друзья.
Оглянувшись, я заметил наблюдавшего за нами дворника и незаметно погрозил ему кулаком, чтобы не приближался и случайно не выдал меня.
Я рассчитывал расположить к себе гостя из Москвы. Глядишь, он и выложит, с чем пожаловал, не дожидаясь загулявшего Петруши.
– Может, зайдем к Головцыну, – я кивнул на кабак. – Заведение не ахти, но люди там добрые. Отогреемся.
– Нет уж, я тут обожду, – недовольно буркнул господин в черном полушубке.
– Замерзнем же! – разочарованно воскликнул я, поняв, что завоевать доверие этого человека будет непросто.
Вдруг послышался топот. Из-за угла появилась коляска, запряженная парой лошадей, и, брызгая грязным снегом, подкатила к дому. Дворник с радостным гиканьем побежал к экипажу.
– Вот и он! Вот и он! – кричал мужичок.
