В 1912 г. произошли события, сильно повлиявшие не только на чиновничью карьеру Романова, но и на его личную жизнь. Б. Е. Иваницкий, покровитель и старший друг Романова, 1 января 1912 г. ушел с поста товарища главноуправляющего землеустройством и земледелием, будучи назначен членом Государственного совета. А 9 сентября 1912 г. Романов в 38 лет женился в Киеве на потомственной дворянке девице Екатерине Дмитриевне Ганзен, 19 лет от роду. Впрочем, работа для Романова продолжала оставаться главным, и, насколько известно, детей от юной супруги он не имел. После ухода Иваницкого Романову оставалось надеяться на поддержку Н. Л. Гондатти, который 7 февраля 1913 г., приехав из Владивостока в Петербурге, возглавил Особое межведомственное совещание по делам Дальнего Востока. С 20 марта по 1 мая 1913 г. Романов заведовал делопроизводством этого совещания. В письме А. В. Кривошеину Гондатти сообщал о Романове, что он «блестяще, как и всегда, выполнял возлагаемые мною на него поручения, связанные с указанным совещанием», и ходатайствовал о «личной» награде[35]. Однако 31 августа 1913 г. Романов был награжден только светло-бронзовой медалью в память 300-летия Дома Романовых, орден же Св. Владимира 4-й ст. получил лишь 6 апреля 1914 г. Карьера способного и темпераментного чиновника стала замедляться: 5 июня 1913 г. Романова назначили ревизором по межеванию и поземельному устройству поселенцев, но не Дальнего Востока, а четырех сибирских губерний (с 15 мая). Да, 2 августа 1913 г. Романову поручили заведовать делопроизводством по вопросам, подведомственным Канцелярии Комитета по заселению Дальнего Востока. Соответствующий приказ Г. В. Глинки гласил: «Все проекты представлений в высшие государственные учреждения и исполнительных бумаг, заключающих в себе принципиальное разрешение по делам, касающимся землеустройства Азиатской России и дальневосточных вопросов, должны быть предварительно, до преставления их делопроизводителями к надлежащей подписи, просматриваться статским советником Романовым»[36]. Однако после гибели П. А. Столыпина Комитет по заселению Дальнего Востока почти не работал. Конечно, 30 октября 1913 г. Романову поручили заведование в Переселенческом управлении поземельно-устроительными работами и делами общего характера по дальневосточным вопросам, однако это поручение и в самом деле имело слишком общий характер.
Обиженному чиновнику оставалось довольствоваться представлением ГУЗиЗ в разного рода межведомственных совещаниях: с 18 марта 1913 г. – в Особой комиссии по рассмотрению условий предоставления графу А. Г. фон Кейзерлингу содержания рейсов между портами Тихого океана в 1914 г. и проекта кондиций содержания этих рейсов после 1 января 1915 г., с 25 июня 1913 г. – в Особом совещании под председательством управляющего Учебным отделом Министерства торговли и промышленности А. Е. Лагорио для обсуждения проекта преобразования Практической восточной академии, учрежденной Императорским Обществом востоковедения, и с 19 ноября 1913 г. – в Межведомственном совещании по делу об учреждении «Сибирско-Монгольского торгово-промышленного акционерного общества». Будучи назначенным 27 января 1914 г. чиновником особых поручений 5-го кл. при главноуправляющем землеустройством и земледелием, Романов ушел из Переселенческого управления и стал исполнять обязанности помощника начальника (вице-директора) другого подразделения ГУЗиЗ – Отдела земельных улучшений, который возглавлялся князем В. И. Масальским. Впрочем, на 1914 г. Романов хорошо зарабатывал, получая 4000 руб. в год (в том числе 1500 руб. – жалования, 1500 руб. – столовых и 1000 руб. – квартирных).
В опубликованном в 1914 г. фундаментальном ведомственном издании «Азиатская Россия» Романов подвел итог своей деятельности как одного из руководителей колонизации Дальнего Востока, написав о нем особый раздел[37]. «Для нас, – отмечал Романов, – обширные Дальневосточные области представляют первостепенное государственное значение, в особенности потому, что Россия – государство континентальное, с береговой полосой, примыкающей к морям или закрытым, или замерзающим». Всего с 1901 по 1914 г. в Приамурье были поселены 230 200 человек, т. е. в 2,5 раза больше, чем за весь период с 1861 г., когда произошло окончательное присоединение Приамурья к Российской империи, причем к 1914 г. Приамурье могло принять еще свыше 1 млн землепашцев. С 1911 по 1913 г., в результате мер, нацеленных на замену желтого труда русским на Дальнем Востоке туда переехали, на тех же и даже более льготных условиях, что и крестьяне, 150 000 русских рабочих. В результате буквально за считанные года в Амурской области возникли свыше 20 поселков городского типа, которые стали городами еще до революции 1917 г. (например – Алексеевск и Бурея) либо после нее[38]. Естественно, что советская власть все эти потрясающие успехи старорежимного чиновничества приписала исключительно себе, хотя в действительности в данном случае, как и во многих других (с тем же Днепрогэсом), она лишь побиралась крохами с барского стола старого порядка…
В июле 1914 г., с началом Первой мировой войны, карьера Романова сделала крутой поворот – и опять по вине его покровителя Б. Е. Иваницкого, который был назначен председателем Комитета Российского общества Красного Креста на Юго-Западном фронте со штаб-квартирой в Киеве. Иваницкий призвал Романова к себе на пост своего товарища (заместителя). Ю. И. Лодыженскому, начальнику Киевского лазарета Красного Креста имени великого князя Михаила Александровича, Романов, как помощник Иваницкого, запомнился в 1915 г. «чрезвычайно дельным и корректным». Это был, отмечал Лодыженский, «человек неизменно очень тактичный и сдержанный (в противоположность своему начальнику сенатору Иваницкому)». К 1917 г. Романов в глазах Лодыженского принадлежал уже к числу тех деятелей, которые характеризовались им как «выдающиеся работники Красного Креста с общепризнанным авторитетом». После Февральской революции, благодаря тому что Алексей Федорович Романов являлся членом Президиума Чрезвычайной следственном комиссии Временного правительства, Владимир Федорович имел возможность одним из первых ознакомиться с результатами расследования деятельности экс-императора Николая II и императорского правительства. Такие честные члены комиссии, как А. Ф. Романов и В. М. Руднев, должны были признать, что Николай II и представители верхушки старорежимного чиновничества каких-либо преступлений, в том числе и уголовных, не совершали[39]. Тем не менее Временное правительство продолжало держать под арестом царскую семью и некоторых сановников, утаивая от широкой общественности правду, которая могла роковым образом отразиться на легитимности нового режима.
Пребывание В. Ф. Романова на посту одного из руководителей РОКК, да еще в Киеве, стало, пожалуй, самым драматическим периодом его жизни, если принять во внимание, что в условиях революции 1917 г. и Гражданской войны с марта 1917 по июнь 1920 г., за тридцать девять месяцев, власть в городе менялась пятнадцать (!) раз[40]. Все это время, до декабря 1918 г., Романов оставался на своем красно-крестном посту, одновременно, после прихода к власти 29 апреля 1918 г. гетмана П. П. Скоропадского, занимая должность товарища державного секретаря, ведавшего делопроизводством Совета министров, а затем – сенатора Державного Сената Украинской державы.
Идя на службу к гетману, Романову не надо было кривить душой и изменять России, поскольку хотя Скоропадский и опирался на германо-австрийские войска, но сами эти войска пришли в Малороссию по приглашению не гетмана, а его предшественницы, социалистической Украинской центральной рады. «Великороссы и наши украинцы, – излагал Скоропадский собственное кредо, – создали общими усилиями русскую науку, русскую литературу, музыку и художество, и отказываться от этого своего высокого и хорошего для того, чтобы взять то убожество, которое нам, украинцам, так наивно любезно предлагают галичане, просто смешно и немыслимо. Нельзя упрекнуть Шевченко, что он не любил Украины, но пусть мне галичане или кто-нибудь из наших украинских шовинистов скажет по совести, что, если бы он был теперь жив, отказался бы от русской культуры, от Пушкина, Гоголя и тому подобных и признал бы лишь галицийскую культуру; несомненно, что он, ни минуты не задумываясь, сказал бы, что он никогда от русской культуры отказаться не может и не желает, чтобы украинцы от нее отказались. Но одновременно с этим он бы работал над развитием своей собственной, украинской, если бы условия давали бы ему возможность это делать. Насколько я считаю необходимым, чтобы дети дома и в школе говорили на том же самом языке, на котором мать их учила, знали бы подробно историю своей Украины, ее географию, насколько я полагаю необходимым, чтобы украинцы работали над созданием своей собственной культуры, настолько же я считаю бессмысленным и гибельным для Украины оторваться от России, особенно в культурном отношении. При существовании у нас и свободном развитии русской и украинской культуры мы можем расцвести, если же мы теперь откажемся от первой культуры, мы будем лишь подстилкой для других наций и никогда ничего великого создать не сумеем»[41]. Понятно, что Романов мог бы подписаться под каждым словом из приведенной цитаты.
