- А, пожалуй, не стоит, - огибающими движениями поглаживая гладкую кожу пленника от низа живота к бедру, решила Джарвия. Она шагнула в сторону и, готовый было уже выбросить кинжал Броска, сдержал руку. - Твоему языку мы еще найдем применение. Берган очень просил его оставить. Что-то он там тебе обещал при вашей первой встрече. Не расскажешь, что?

   Гномка вновь нырнула куда-то под стол. Когда она выпрямилась, в ее руке поигрывала новая игла. Длиной всего в полпальца, она была причудливо и удобно изогнута. Непонятная зеленая мазь покрывала ее до середины.

   - Может, все ж, заговоришь со мной, твоя светлость? - легко касаясь, пальцы Джарвии нашли нужное место между переплетением кожаных ремней и железных растяжек. Айан вновь зажмурил глаза, не имея возможности сжать губы из-за засевших в них игл. - Если нет, опять придется делать больно. Очень больно, а потом еще и печь сильно будет. Ведь с вами, благородными, иначе никак. Ведь вы такие непослушные! Такие гордые. А, милорд?

   Присев, и почти сливаясь с прикрывавшим его механизмом, Зевран зажал между пальцев самый отточенный из своих ножей. Приподнятое на натянутых ремнях колено Командора частично заслоняло от него Джарвию. Подобраться же ближе было нельзя, чтобы не попасться гномке на глаза. Позиция Фарена едва ли была удобнее. Эльф понимал это так же, как и то, что попытка на самом деле будет только одна. Потом Джарвия попросту натравит на них своих покуда невидимых зверей и, в то время как их будут рвать на части, уйдет почти что не спеша. С тем, чтобы потом вернуться, но уже не в одиночку.

   - А на самом деле вы - куски дерьма, - хрипловатый, с пришепетыванием, голос Джарвии утратил заботливую ласковость внезапно, делаясь отрывистым и злым. - Куски дерьма, которые мнят о себе невесть что. Да какое право имеешь ты, тварь, так задирать свой нос? Считать, что ты лучше меня? Лучше любого мохоеда из этой пыльной клоаки? Что, кровь у тебя голубая? Красная она, такая же, как у всех, как у последнего нищего в этой вонючей яме!

   Кусланд взвыл, выгибаясь в ремнях. Воткнувший лоб в дерево Зевран что было силы закусил кожу своего наруча, пережидая пронзившую его тело острую боль. Боль эта, впрочем, не думала стихать, расползаясь от паха к животу горячим, пульсирующим жжением.

   - Короны, цацки, девизы, гербы, - только что ласково ворковавшая короткорослая женщина злобно сплюнула и, крупными шагами преодолев расстояние до головной части стола, оперлась ладонями о столешницу и качнулась к Кусланду, по лбу которого, в мокреющие волосы, катились капли крупного пота. - Горы золота, толпы слуг, охрана, дворцы и земли - это все ваше, мразь ходячая, все! А нам только и остается, что ловить объедки с вашего стола! Могли - вы и воздух бы себе забрали, и заставили платить за то, что дышим. Разве не так? Разве нет?

   Айан сглотнул. Боль от втиснутой в его мясо иглы из пронзительной сделалась терпимой. Уже успевший изучить характер гномки с ее сменами настроения, он едва слышно постанывал, не скрывая муки. Внешние проявления мучений пленника было тем, что быстро успокаивало Джарвию, принося ей удовлетворение.

   Однако, похоже было, что в этот раз королева Пыльного города распалила себя больше обычного. Ее глаза сверкали, а худые темные щеки - пошли пятнами от ярости.

   - Для вас жизнь простолюдина - ничто, грязь, - гномка злобно мазнула ногтями по мокрой щеке Командора и закусила губу. - По приказу таких, как ты, наших детей клеймят железом - с рождения! Твари! И убить клеймёного - все равно, что нага растоптать! Но вам ведь мало. Вам всегда мало! Вы любите издевательства. Любите, когда больно! Ты, и такие, как ты, стремитесь отобрать не просто наш труд, наш заработок, наши надежды на хоть что-нибудь, хоть что-нибудь в этом дерьме! Нет, вам еще достоинство наше нужно. Благородство - это ведь только про вас. Простолюдин не может вести себя, как благородный. Он должен оставаться смердом, а иначе ему отрубят руки и ноги, сдерут кожу и вывалят то, что останется, на поживу тоннельникам на Глубинных тропах! Вам нужно рванье. О которое вы ноги бы хотели вытирать, ну так это, ты, светлейший ублюдок? Так. Определенно, так. Я насквозь тебя вижу, благородный. А знаешь, что самое мерзкое?

   Избегая ее взгляда, Айан, как мог дальше отодвинулся от раскрасневшейся Джарвии, но она схватила его за щеки, оборачивая голову к себе, и понуждая заглянуть в глаза.

   - Самое мерзкое - то, как далеко вы способны зайти в своих развлечениях и пороках, - ее длинная, длиннее человеческой, рука, пробежалась по груди Айана, цепляя каждый всаженный в нее кусок металла. - Берете, что хотите, и когда хотите. К женщинам относитесь, как к тряпкам - подтереться и выбросить. Да, благородный? Ведь мы - ваша собственность, не так ли? К вашим услугам, для ваших забот, для ваших утех. А есть ли у тряпки душа, и что она чувствует - вовсе неважно. Ну? Это правда? Скольких ты принудил послужить тебе? Наверняка, многих. Ты же такой здоровенный милорд. Сколькие страдали от тебя? Ты хоть раз задумывался о том, что они чувствовали, когда ты, наконец, насыщал их телами свою похоть?

   Джарвия отпустила щеки пленника так же резко, как делала все до сих пор, мазнув напоследок по его губам. Звякнула какая-то железяка и лицо гномки сделалось внезапно вновь участливым и спокойным.

   - Наверняка, не задумывался, - она ласково отодвинула мокрые медные волосы Айана и, склонившись, поцеловала его в лоб. - Тогда давай, я тебе покажу.

   Сообразив, что еще миг-другой, и может случиться что-то, способное за несколько мгновений вновь подарить часы и часы терзающей боли, и, даже, какое-то серьезное увечье, Зевран приготовился выскочить из своего укрытия. Для того, чтобы, наконец, с высоты своего роста получить возможность ударить наверняка. Но сделать так, как задумал, ему не пришлось.

   Внезапно раздался громкий стук в дверь. Гномка с досадой бросила что-то, звякнувшее металлической тяжестью, и сделала шаг от стола, открываясь сразу для обоих. Еще мгновение спустя в воздухе мелькнули кинжалы - один от Антиванского Ворона и два - от хартийца. Округлившая глаза в последнем немом удивлении, и так и не успевшая воспользоваться свистком, Джарвия рухнула на пол. Ее горло было пробито остро отточенной сталью сразу в трех местах.

   В пыточную сунул длиннокосую голову Леске и, повертев ею, с ходу оценил ситуацию.

   - Какого демона вы тут так долго торчите? - недовольно прошипел он, шагая вовнутрь и прикрывая дверь. - Того и гляди Гор объявится со своими головорезами. И что вот тогда делать?

   Зевран выпрямился и, придерживая низ живота, дохромал до Командора. Броска пришел ему на помощь и, спустя несколько малых временных мер, они ослабили ремни и крепления настолько, что Айан смог приподняться и сесть, опираясь на руку ассасина. Морщась и кусая исколотые губы, подрагивавшими от напряжения руками, он, медленно и осторожно, вытащил железо из своего тела, и отбросил прочь. Та же участь постигла и несколько игл, воткнутых в самые болезненные места, и могущих помешать хотьбе.

   - Сможешь идти, мой Страж? - Зевран поймал взгляд Кусланда, и решил уточнить то, что было немаловажно. - Идти сам?

   ... Гарнизону, охранявшему главный из немногочисленных выходов на Глубинные тропы, никогда ранее не доводилось наблюдать такого столпотворения, которое образовалось напротив огромных тяжелых ворот, заранее открытых сегодня с самого раннего начала рабочих часов. Обычно к воротам редко приходило больше полутора десятков гномов - при проводах в Легион мертвых, либо уходе отрядов на Тропы еще по каким-то нуждам. Чуть большая толпа собиралась здесь, чтобы проводить в последний путь очередного Серого Стража, который, отжив свой срок, отправлялся искать смерти под клинками порождений тьмы на Глубинные тропы. Но и такие случаи не собирали больше двух-трех десятков зевак. Вот почему то, что происходило теперь на небольшом пустыре перед выходом в тоннели, никак нельзя было назвать чем-то заурядным.