Теперь поговорим о честности и самоотверженности генерала Власова, который
“отказался бросать собственных солдат”. В действительности же он, будучи доставлен в штаб 25 танкового корпуса Красной Армии 12 мая 1945 г. в 20 часов, уже в 20 часов 45 минут подписал свой последний приказ: “Всем моим солдатам и офицерам, которые верят в меня, приказываю немедленно переходить на сторону Красной Армии… Всем гарантируется жизнь и возвращение на родину без репрессий. Генерал-лейтенант Власов”. Кто же дал ему такие гарантии? Ничем не примечательный и мало кому известный советский генерал-майор Фоминых?
Продолжим чтение рецензии К.Александрова: “В 1914-1917 гг. ни один попавший в плен кадровый русский офицер не служил на стороне Германии. Попытки формирования воинских частей из русских военнопленных низшего состава также не дали кайзеровскому командованию ощутимого результата. Спустя всего чуть более четверти века ситуация выглядела прямо противоположным образом. Следовательно, что-то произошло в стране за эти 25 лет”. И далее: “Наиболее серьёзным упущением
В. Рыжова нам представляется и тот факт, что феномен судьбы Власова и его обречённого движения он рассматривает вне контекста эпохи и предыдущих десятилетий истории советского государства”.
Если мне будет позволено, я постараюсь задним числом избавить свою работу от этого недостатка. Прежде всего, надо сказать, что во время I Мировой войны на сторону немцев российские солдаты действительно не переходили. В 1917 г. они просто разошлись по домам, бросив поднадоевшую им империю на произвол судьбы. Каждому историку следует знать, что возраст имеют не только люди, но и народы, государства, режимы и династии. “Но старость - это Рим”, - писал Б.Пастернак. “Третий Рим”, - можем добавить мы. К началу ХХ столетия самодержавие стало серьезным тормозом на пути общественного развития нашей страны, и потому профессор истории Эдинбургского университета Кэрнен имел право сравнить крушение “прошлого режима России” с разложением мумии, выставленной на свежий воздух. Подобные кризисы во все времена и во всех странах сопровождаются появлением “новых” людей, которых обычно называют пассионариями. Что касается коммунистической идеологии, то она влияла на окраску, но не на суть явления. Пассионарным личностям скучно жить в обыденном мире. Им надо сражаться на всех побережьях Европы, и, став героями стихотворений скальдов, попасть в Вальгаллу. Им крайне необходимо освободить Гроб Господень, доплыть до Индии и Америки, разрушить Бастилию, устроить мировую революцию либо - пасть смертью храбрых, сражаясь с ней. Пассионарии совершают подвиги и двигают историю вперед, но к власти приходят не они, а расчетливые и циничные посредственности, которые безжалостно и методично уничтожают случайно уцелевших героев (“революции пожирают своих детей”). Защищая свои идеалы, пассионарии всегда предпочитают смерть бесчестию (в этом разница между Джордано Бруно, Яном Гусом и Галилеем). Поэтому, сражаясь против обычных людей, они творят чудеса, а в схватке с себе подобными ставят нации на грань физического уничтожения. Именно это произошло в России в годы Гражданской войны, когда, по словам М.А.Осоргина: “стена против стены стояли две братские армии… - и поле битвы усеяли трупами лучших и честнейших”. И потому не было равнодушных людей во время II Мировой войны. Одни летом и осенью 1941 г. сотнями и тысячами бросались под гусеницы фашистских танков - и своими телами остановили бронированные чудовища. Другие в апреле 1945 г. вступали в РОА лишь для того, чтобы через несколько недель очутиться в магаданских лагерях. Это не массовый психоз, не наивность и не глупость, это - вспышка пассионарности, “подростковый” максимализм, свойственный “новым” людям молодого государства. Великое множество пассионарных людей - и с той и с другой стороны - погибло. Их внуков и правнуков очень не хватает в современной России.
Продолжим разбор претензий К.Александрова: “Всё-таки неплохо бы автору статьи читать специальную литературу, прежде чем браться за перо. Начальника Особого отдела штаба 2-й Ударной майора госбезопасности звали не Шишков, а А.Г. Шашков”, - не скрывает он своего ликования. Про возможность опечатки он, конечно,
не думает. Ну да Бог с ним, пусть порадуется. Мы же поговорим об отрывках из статьи Кирилла Александрова, которые, вероятно, вызвали чувство недоумения у всех внимательных читателей статьи “Человек из трясины”. А мою ли работу читал уважаемый оппонент, и, если мою, не помешал ли ему кто-нибудь дочитать ее до конца, - подумалось мне. Судите сами: “В. Рыжов практически умолчал о главных положениях Пражского манифеста, хотя они заслуживают упоминания: свержение сталинской тирании, прекращение войны и заключение почётного мира с Германией, на условиях, не затрагивающих чести и независимости России, уничтожение режима террора и насилия, роспуск концлагерей и колхозов, передача земли крестьянам в частную собственность, введение действительной свободы религии, совести, слова, собраний, печати”, - пишет Александров. Позволю себе процитировать вызвавшую этот праведный гнев статью “Человек из трясины”:
“Своей целью Комитет Освобождения Народов России ставит:
а). Свержение сталинской тирании, освобождение народов России от большевистской системы;
б). Прекращение войны и заключение почетного мира с Германией;
в). Создание новой свободной народной государственности без большевиков и эксплуататоров”.
Экономя газетную площадь, полностью этот судьбоносный документ я излагать не стал - читатели при желании сами смогут найти его в библиотеке. Тем не менее, самые главные его положения я, кажется, процитировал. Реально ли было выполнение положений Пражского манифеста? На мой взгляд, этот вопрос является чисто риторическим.
Согласно “Mein Kampf”, славяне считались неполноценной расой, предназначением которой было служение господам-арийцам. В обращении Гиммлера к офицерам СС
от 4 октября 1943 г. говорилось: “Меня ни в малейшей степени не интересует, что произойдет с русскими или чехами. Процветают ли нации или погибают голодной смертью, подобно скоту, интересует меня лишь постольку, поскольку мы используем их в качестве рабов для нашей культуры. Погибнут ли от истощения 10 тысяч русских женщин при рытье противотанковых рвов или нет, интересует меня лишь в том смысле, отроют они эти рвы для Германии или нет”. Бывший офицер РОА А.Г.Алдан вспоминает о своем пребывании в Германии: “Все русские, т.е. ОСТ-овцы и военнопленные не то, что не любили немцев, а ненавидели их острой ненавистью. Да и было за что. Эти люди на собственной спине убедились, что немцы никогда не могут быть друзьями русских”. Мог ли не знать об этом Власов? И верил ли он сам в свои красивые фразы?
Во втором отрывке говорится: “В. Рыжов не упомянул и о том, что десятки тысяч казаков и власовцев, сдавшихся на милость англо-американских союзников, в 1945-1947 гг. ждали кровавые насильственные репатриации в советские зоны оккупации из Лиенца, Платтлинга, Дахау и других столь же страшных мест”. Между тем в моей статье можно прочитать и следующие строки:
“В конце войны и первые послевоенные месяцы они (американцы) отправляли “добровольцев” “на родину” по первому требованию СССР - целыми железнодорожными составами и пароходами, которые следовали прямо на Колыму. С отказниками не церемонились: вытаскивали из церкви за волосы (12 августа 1945 г., Кемптен), подмешивали в кофе снотворное (Форт Дик, Нью-Джерси), использовали усыпляющие газы”.
В третьем отрывке К.Александров заявляет: “В. Рыжов полагает, что в плену Власов поддался искушению, променяв концлагерь на “комфортный особняк в Берлине”. Знака вопроса в конце данного предложения он не увидел. Как, впрочем, не заметил он и вопросов в следующем абзаце: “Испугался насилия? Разуверился в возможности победить Германию? Или же он всегда был врагом Советской системы, который только в немецком плену получил возможность отомстить за свои унижения перед начальством и комиссарами?… Или же дело в невероятном честолюбии генерала, который рассчитывал войти в историю как защитник свободы и демократии? Остаться в народной памяти наряду с декабристами и Герценом?”.
