Именно Гронвельт убедил общество в том, что азартные игры не жалкий порок, а лишь способ развлечения среднего класса – такой же нормальный и обычный, как гольф или бейсбол. Благодаря Гронвельту игорный бизнес в Америке превратился в респектабельную индустрию. Воздать последние почести усопшему хотел весь Лас-Вегас.

Кросс отбросил в сторону личные эмоции. Он испытывал чувство огромной утраты, ведь на протяжении всей его жизни их с Гронвельтом связывало взаимное чувство глубокой и искренней привязанности. Отныне Кросс владел пятьюдесятью одним процентом акций отеля «Занаду», что составляло как минимум пятьсот миллионов долларов.

Он понимал, что теперь его жизнь переменится. Став обладателем такого огромного богатства и могущества, он будет подвергаться большей опасности, нежели раньше. Его отношения с доном Клерикуцио и его Семьей станут более тонкими, поскольку теперь он превратился в их партнера в огромном бизнесе.

Первым делом Кросс позвонил в Квог и переговорил с Джорджио, давшим ему кое-какие инструкции. Джорджио сообщил, что из членов Семьи на похоронах будет только Пиппи. Кроме того, Данте вылетит в Лас-Вегас ближайшим рейсом, чтобы закончить с делом, обсуждавшимся ранее, но на панихиду не пойдет. О том, что теперь половина отеля принадлежит Кроссу, не было упомянуто ни словом.

На автоответчике Кросса дожидалось послание его сестры Клавдии, но, перезвонив ей, он наткнулся лишь на ее автоответчик. Еще одно послание было от Эрнеста Вейла. Кросс любил Вейла и располагал его векселями на пятьдесят тысяч, но Вейл обождет до конца похорон.

Имелось также послание от отца – Пиппи, дружившего с Гронвельтом всю жизнь. Сейчас только отец может посоветовать Кроссу, как строить свою дальнейшую жизнь. Интересно, как родитель отнесется к свалившемуся на сына богатству, к его новому положению? Вопрос не менее щекотливый, чем проблема взаимоотношений с Клерикуцио, которым предстоит свыкнуться с мыслью о том, что их Bruglione на Западе настолько богат и могуществен.

Сам дон поведет себя справедливо, тут сомневаться нечего; поддержка отца тоже практически гарантирована. Но как отреагируют сыновья дона – Джорджио, Винсент и Пити, а также его внук Данте? Кросс с Данте враждовали, наверное, с самого дня общих крестин в личной часовне дона; их отношения давно превратились в расхожую шутку для членов Семьи.

На днях Данте прилетает в Лас-Вегас, чтобы «разобраться» с Большим Тимом по прозвищу Халява. Это не могло не тревожить Кросса, поскольку он испытывал к Большому Тиму необъяснимую привязанность. Но участь последнего решена самим доном, и Кросса тревожило лишь одно: как Данте справится с работой.

Таких величественных похорон история Лас-Вегаса еще не знала. Это были подлинные проводы гения. Тело Альфреда Гронвельта было выставлено в выстроенной на его деньги протестантской церкви, сочетавшей в себе величие европейских соборов и коричневые наклонные стены, характерные для вигвамов североамериканских индейцев. Огромная автостоянка была с присущей Лас-Вегасу практичностью украшена не европейской религиозной символикой, а индейскими мотивами.

Хор, возносивший хвалы Всевышнему и рекомендовавший Гронвельта к приему в райские кущи, был приглашен из университета, которому старик при жизни постоянно жертвовал деньги на содержание трех гуманитарных кафедр.

Сотни скорбящих, окончивших колледж только благодаря стипендиям Гронвельта, оплакивали его, кажется, вполне искренно. Некоторые из присутствующих, азартные игроки, в пух и прах проигравшиеся в его казино, испытывали что-то сродни торжеству, наконец-то одержав верх над Гронвельтом. Беззвучно плакали какие-то женщины среднего возраста, пришедшие сами по себе. Здесь же находились и представители иудейских синагог и католических церквей, которые он помог построить.

Закрыть казино хотя бы на один день стало бы преступлением против всего, во что при жизни верил Гронвельт, но на отпевании все же присутствовали многие крупье и менеджеры, не работавшие в дневную смену. Явились даже некоторые обитатели вилл, и Кросс с Пиппи выказали им особое уважение.

Посетил похороны и губернатор штата Невада Уолтер Уэввен в сопровождении мэра города. Даже Стрип – центральную улицу Лас-Вегаса – перекрыли, чтобы длинная процессия черных лимузинов и пеших плакальщиков, во главе которой медленно двигался серебристый катафалк, беспрепятственно проследовала к кладбищу и Альфред Гронвельт проделал последний путь по миру, сотворенному его собственными руками.

Вечером того же дня гости Лас-Вегаса воздали Гронвельту последнюю дань, которая больше всего пришлась бы ему по душе: собравшись в его казино, они играли с таким остервенением, что поставили новый рекорд проигрыша. Подобная игра шла здесь разве что на Новый год.

Когда день наконец закончился, Кросс Де Лена приготовился начать новую жизнь.

В эту ночь, оставшись в одиночестве в своем прибрежном доме в Колонии Малибу, Афина Аквитана пыталась придумать, как быть дальше. Сидя на диване, она время от времени ежилась от прохладного океанского ветра, влетавшего в открытые двери.

Глядя на кинозвезду, было бы трудно представить ее ребенком. Вообразить, как постепенно она становилась женщиной. Харизма кинозвезды столь сильна, что кажется, будто он или она появились на свет из головы Зевса взрослыми воплощениями непобедимых героев и неотразимых красавиц. Они просто никогда не мочили пеленки, не страдали угрями, подростковой стеснительностью и тупоумием, не занимались онанизмом, никого не молили о любви и никогда не были игрушками судьбы. Даже самой Афине сейчас очень сложно вспомнить время, когда она была такой.

Афина считала, что родилась на свет счастливейшим человеком. Все давалось ей в руки само. У нее были чудесные мать и отец, сразу признавшие дарования дочери и пестовавшие их. Они восхищались ее необыкновенной красотой, но делали все от них зависящее, чтобы развить ее ум. Отец стал ее наставником в спорте, а мать – в литературе и искусствах. Как ни старалась Афина, она так и не могла припомнить ни одного случая, когда в детстве чувствовала себя несчастной. Пока ей не исполнилось семнадцать.

Тогда она влюбилась в Боза Сканнета – парня на четыре года старше ее, звезду местного значения, члена футбольной команды колледжа. Его родители владели самым крупным банком в Хьюстоне. С обаянием Боза могла соперничать разве что красота самой Афины, но он, кроме того, умел быть смешным, любезным и обожал ее. Их прекрасные тела – кровь с молоком – тянуло друг к другу, словно два магнита. Они вознеслись на небеса, предназначенные лишь для них двоих; желая, чтобы это длилось вечно, они поженились.

Через пару-тройку скоротечных месяцев Афина поняла, что беременна. Ее безупречное тело и на этот раз сослужило добрую службу: она почти не потолстела, не испытывала приступов дурноты и радовалась тому, что у нее будет ребенок. Она продолжала посещать колледж, изучать театральное искусство, по-прежнему играла в гольф и теннис. Боз легко обыгрывал ее в теннис, но зато она легко одерживала верх в гольфе.

Боз начал работать в отцовском банке. Даже после рождения ребенка – девочки, которую Афина назвала Бетани, – Афина продолжала посещать школу, поскольку у Боза было достаточно денег, чтобы нанять няню и служанку. Замужество только усилило испытываемую Афиной жажду знаний. Она читала запоем, особенно пьесы. Пиранделло приводил ее в восторг, Стриндберг повергал в смятение, а над произведениями Теннесси Уильямса она рыдала. Она стала более отзывчивой, ум Афины превратился в прекрасную оправу ее внешности, придав ей достоинство, которого так часто лишена чистая и холодная красота. Неудивительно, что многие мужчины – и молодые, и старые – влюблялись в нее до умопомешательства. Друзья завидовали Бозу Сканнету, что у него такая жена. Афина гордилась своим совершенством до тех пор, пока мало-помалу не осознала, что само ее совершенство раздражает многих, в том числе даже друзей и влюбленных в нее мужчин.