– Позвони Вадику, пусть приедет и заночует, вдвоем будет веселее.
Я, конечно, пообещал позвонить, а про себя подумал, что Вадим, конечно, уже в лагере. Отец ничего не говорил, но перед отъездом молча показал мне, где лежат патроны к моему «стволу». Похоже, они с мамой ухитрились крепко поссориться незаметно для меня, и я проводил их с максимально веселой физиономией, как будто был невероятно счастлив.
Черта с два я был счастлив! И сейчас, шагая к дому, думал лишь о предстоящей ночи, хотя только-только наступило утро.
Я не трус и не боюсь темноты. Не боялся я ни маньяков, ни грабителей каких-нибудь, ни тем более бомжей, которые любят ночевать в пустых дачах. Я бы, пожалуй, даже пустил к себе на ночлег с кормежкой какого-нибудь бомжа, только бы не сидеть одному в двухэтажной пустоте, слушая тишину.
Говорят, если вот так ее слушать – можно услышать все, что угодно. И проверять это мне не хотелось.
Я бы занялся осмотром дома, но вот беда – осмотреть я успел почти все, кроме мезонина. И ничего заслуживающего внимания тут не было. Словно не контрразведчик тут жил, а профессор или врач знаменитый. Никаких признаков профессии. Неосмотренным остался лишь мезонин – запертый на висячий замок.
– Глупости все это, – сказал я в сад, останавливаясь на крыльце. – Ничего с тобой не может случиться.
Кроме шуток – я совершенно точно знал, что не бывает ничего сверхъестественного. Ничего такого, что показывают в ужастиках. Да, бывают крезанутые или просто бандиты. Но ни тем, ни другим нечего делать в таких местах И все-таки я знал – наступит темнота, и все эти рассуждения забудутся, и я буду сидеть, запершись в своей комнате и поставив рядом с креслом заряженный и взведенный «тигр», хотя отец мне бы руки оборвал, узнав о таком. И даже в обнимку с «тигром» я буду думать о серебряных пулях и прочей ерунде… которая кажется ерундой только днем. Вот блин!!!
Закрыв за собой дверь, я решил все-таки заняться осмотром мансарды. Даже если для этого мне придется взломать дверь! Не знаю, чего уж меня так заело, но я зло протопал вверх по лестницам и остановился у коричневой двери, обитой дермантином, как во многих городских квартирах.
Замок тут был не врезной, а висячий – могучий, в чешуе ржавчины, из тех, для которых – знаете? – ключи делались с дырочками. Сейчас таких не делают, кажется, а на этом замочке под слоем ржавчины вполне могло быть клеймо Тульского императорского оружейного завода. Во всяком случае, делали его, похоже, из отходов танковой брони, и он наглядно демонстрировал собой несокрушимость тоталитарного строя.
Примерно с минуту я с ним повозился – просто так, ради интереса. Подергал дужку, исследовал утопленную в дверь и косяк скобу с пробоями. Похоже, она готова была «сопротивляться всем видам взлома», как пишут в рекламе, ближайшие четверть века…
Я перешел к дверным петлям. Их не было. Ну, они были, конечно, но прятались где-то в дермантиновых глубинах. Я расковырял складным ножом обивку. Хренушки, не в дермантиновых, а в стальных – под дермантином серела хмурая металлическая поверхность.
Теперь я был уверен, что за дверью – все самое интересное, что только может быть в этом доме. Не знаю, что – коллекция оружия, секретные документы КГБ, золотые червонцы… Но что-то, очень дорогое деду. Мысли о предстоящем ночном одиночестве отодвинулись даже не на задний план, а за горизонт. Я вылез из рубашки, повесил ее на перила лестницы и, отойдя на шаг, окинул дверь мрачным взглядом.
Стоп. Самое простое – с разбегу биться в эту конструкцию телом, пока не посинеет. Тело, конечно. Но ГОРАЗДО умнее – подумать. Дед ведь как-то входил туда? Жил он в доме один. Умер внезапно. Значит, по идее, ключ не должен быть запрятан так уж хитро… Хотя – с другой стороны! – может, он клал ключ в место, казавшееся ему вполне обычным. А для других – век не найдешь…
Звонок у парадной двери раздался до такой степени неожиданно, что я без преувеличения подпрыгнул и обернулся. Звонок повторился – короткий, деликатный, но как бы предупреждавший, что посетитель не уйдет, пока ему не ответят. Проще всего, кстати, и было бы – не отвечать, но я внезапно рассердился. Кто-то будет там трезвонить, а я – стоять на лестничной площадке МОЕГО дома, обливаясь потом, и ждать, когда он соизволит уйти?! Черта с два!
С нарочитым грохотом я спустился по лестнице, сунулся не в тот коридорчик, вернулся и открыл дверь как раз когда визитер поднял руку, чтобы позвонить в третий раз. Вместо этого перед ним предстал я.
Он удивился, это точно. Но я не знаю, кто удивился больше.
Человек, стоявший на парадном крыльце, был гигант. Во мне – метр семьдесят восемь, для своих лет я очень и очень высокий и вовсе не хлипкого сложения. Так вот он был выше меня на голову. Нет, больше. Но дело не только в росте. В дверь этот неожиданный гость вряд ли смог бы пройти иначе, чем боком. И при виде его в моей памяти всплыла строчка из «Борьбы за огонь» Жоржа Рони Старшего: «На его груди могла улечься пантера». Могла. Запросто. И не одна, а с выводком.
Кожаной курткой, потертыми джинсами и офицерскими сапогами гость напоминал байкера или еще кого-то неформала. Сходство усиливали диких размеров и густоты усы, заложенные (!!!) за уши. Но в самом лице ничего неформального не было. Напротив, оно было весьма официальным и жутковатым – грубо загорелое, с длинным шрамом справа. Лицо человека, который всю свою жизнь проводит на свежем воздухе. В том числе – на очень свежем.
– Здравствуйте, – наклонил он голову, и в его речи тут же проскользнуло что-то, из-за чего она казалась неуловимо странной. Хотя я и не смог бы объяснить, в чем эта странность…
– Здрась, – рассеянно вякнул я. – Вам кого?
– Я хотел бы видеть товарища генерал-майора. Товарища Марычева, – сказал он, и я понял, что визитер говорит про деда.
– А вы кто? – бесцеремонно спросил я, рассматривая его в упор.
– Я друг его старых сослуживцев, – терпеливо и спокойно ответил усач. – Так товарищ Марычев дома?
Он говорил безупречно вежливо – никаких «позови его, мальчик» или «это тебя не касается, пацан», хотя меня это и правда не касалось. Поэтому я и не стал задавать больше вопросов, а просто ответил:
– Вы извините… вы, наверное, были в отъезде, но дедушка, к сожалению, умер.
Впервые в жизни я увидел, как у человека каменеет лицо. Только что было живое, хотя и странноватое. И вот – каменная маска, даже глаза застыли, словно кусочки серого гранита. Мне даже жалко его стало, хотя я и сам не понял, почему.
– Это не может быть ошибкой? – тихо спросил он, шевеля только губами.
– Нет, это не ошибка, – покачал я головой. – Теперь тут живем мы, дедушка оставил нам этот дом по завещанию.
Он не стал уточнять – ни кто это «мы», ни сколько нас. Но спросил:
– Товарищ Марычев… он ничего не оставлял… для друзей?
– Я не знаю, – пожал я плечами. – Дедушка умер внезапно… Если хотите, приезжайте дня через два, отец освободится, и вы узнаете все точно.
Я нарочно не стал говорить, что родителей нет дома. Пусть думает, что они просто заняты. На всякий случай… хотя, похоже, его уже не интересовали ни дом, ни сам я лично.
– Очень жаль, – сказал он, глядя мимо меня, но не в коридор, а вообще – мимо. – Спасибо. Может быть, я зайду через два дня. До свиданья.
Он повернулся и тяжело, но быстро спустился с крыльца и пошел по дорожке, не оглядываясь и не глядя по сторонам. Я смотрел ему вслед, пока широкая спина, обтянутая кожей, не скрылась за деревьями, потом передернул плечами – стало холодно.
Странные у деда были знакомые. Похоже, он из вояк. Хотя – какие они еще могли быть у отставного генерала КГБ? Я спустился по ступенькам, вышел на тропинку – человека уже не было.
И все-таки странно он говорил. И вел себя странновато. Что должен был оставить ему дед? У меня в мозгу закопошились подозрения. А может, дед и правда не умер? В смысле – не сам. Может, его убили, потому что он знал какие-то секреты… и хотел их передать кому-то… Вот его и убрали. А что если те, кто убил деда, явятся за его бумагами… или из-за чего там его убили?! А тут я! Да ни одна в мире спецслужба не станет церемониться с пятнадцатилетним пацаном, оказавшимся у нее на пути! Вколют какую-нибудь дрянь и скажут, что умер от «золотого укола» и вообще был наркоман со стажем…
