Оставшиеся воины заперлись в крепости. Для хангаров — прежних владельцев — её построили сами же данвэ, и в ней оставалась надежда… на что? Женщин, детей, раненых, стариков укрыли в цитадели, а сами вышли на стены — умереть раньше, чем увидеть смерть своих близких — тех, кого не смогли защитить.

Высокий мальчишка, одетый в лёгкий, ещё детский, доспех, стоял на одной из башен, держа под мышкой крылатый шлем. Если бы его увидел Вадомайр — он бы узнал Увальда сына Йохаллы.

Зубы мальчика были плотно стиснуты и оскалены, как у молодого волка. Кое-где повреждённые доспехи ясно говорили о том, что огн уже сражался с врагами.

В двух перестрелах от стены, на одной из площадей, в кровавом свете пожаров несколько данвэ сажали на кол обнажённую молодую женщину. Крики несчастной доносились на стену даже сквозь треск пожаров.

Ещё один шар рухнул во двор и выжег в камнях кипящую дыру.

— Ты здесь, Уви? — послышался приглушённый женский голос, и Ринд, вдова кэйвинга Йохаллы, вышла на башню. Малчьик повернулся — со спокойным лицом.

— Зачем ты вышла? — укорил он мать. — Женщинам нечего делать в бою!

Ринд молча погладила Увальда по кольчужному рукаву. Он помедлил, тихо вздохнул… и осторожно обнял мать — так они и застыли.

— Как похож ты на отца! — тихо сказала Ринд. — Я впервые увидела его, когда он был тебе ровесником, мальчик мой… Что будет с нами?

— Мы выстоим против синего огня и против любого штурма! — сказал мальчишка. И уже тише добавил: — Не бойся, мать, я не отдам ни тебя, ни Увольва им в руки.

И был за этим словами второй смысл, ужасный и обрекающий.

— Неужели нас оставили боги и неоткуда больше ждать помощи… — горько прошептала женщина.

— Помощи… — задумчиво сказал мальчик. — Иди, мать, к брату. Иди к брату.

Он отвернулся и стоял так, пока не понял, что женщина ушла.

— Помощи, — повторил он тогда. Густые брови мальчишки — с искрами пожара в них — сошлись в упрямую чёрточку над переносьем.

* * *

Лёжа за рухнувшим причалом, закусив губу, Увальд всматривался в чёрно-алую воду, плещущую у берегов. Он был одет в кожаный жилет, шерстяные штаны и сапоги, а вооружён только саксой.

Сперва он хотел найти лодку и, переплыв пролив отделяющий Эргай от болот, добраться по берегу до Эндойна или Галада. Если повезёт, это можно было успеть за два дня. Эндойнский флот мог если не отогнать врага — то прорваться к Эргаю и вывезти людей.

Но, пробравшись в порт, мальчишка увидел, что его план невыполним. То ли предвидя подобное, то ли от злости данвэ перетопили, сожгли и порубили всё, что могло держаться на воде. Да если бы даже что и нашлось — теперь Увальд отчётливо видел, что проскользнуть на лодке не удалось бы.

Мальчишка с тоской смотрел туда, где лежал берег. Пятнадцать миль. Море спокойное, он бы догрёб ещё до света!

"Боги, что мне делать?! — с отчаяньем подумал он, кусая кулак, чтобы не разреветься. — Отец там, у Дьяуса — я знаю, так подай мне знак, как поступить?!"

И вдруг вспомнилось страшное… и прекрасное. Вадомайр Славянин в доспехах, раненый в плечо, с данвэсской стрелой в боку плывёт через реку.

Мальчишка почувствовал, как напряглись все мускулы. Да, пролив — не река, а зима, пусть и здешняя, тёплая — не лето. Но зато он не ранен и бездоспешен. И Вадомайр спасал свою жизнь. А он — он будет спасать большее: людей, с которыми жил бок о бок и которые ни разу не напомнили ему, что он — не их зинда.

"Поплыву! — решил мальчишка, и сразу легко стало на душе, словно свежего воздуха вдохнул. — А и погибну — так не зря!" — с отчаянной решимостью заключил он, ни на секунду не веря в свою смерть — кто поверит в такое небывалое, если от роду тринадцать зим?!

Короткую молитву он произнёс, уже раздеваясь — и покрепче пригрозил богам, что, если сгинет, то на той стороне не миновать им его кулаков! А вот взять с собой саксу было нельзя — между тем отсутствие оружия переносилось тяжелей, чем отсутствие одежды.

Холодная вода обожгла сердце. Увальд невольно подался назад, задохнулся — а следом за ожогом впилась в сердце клещами тоска. Нет, ему не доплыть! Вода холодна, путь далёк, и как стражи судьбы стоят золотые чудища. Или стрелы найдут его в этой чёрно-алой стыни, или далеко от земли отяжелеют руки, и он захлебнётся водой, тяжкой и густой, как кровь или смола…

И тут он услышал песню.

Звонкий девичий голос летел с высоты крепостных стен — над горящими улицами, над разорённым портом, над трупами, над воинами-данвэ и их золотыми кораблями, над всем островом Эргай, онемевшим от боли и ужаса…

— Любимый град

Накрыла тень.

Никто не рад,

Что будет день.

Данвэ холодный —

Свети, свети!

Ты, море наше,

Как меч, блести!

Отблеск пожаров

В ночи сильней…

И враг подкрался,

Как злобный змей!

Подняв голову, слушал мальчик песню. И почти не удивился, когда со стены раздалось — словно бы к нему:

— Мой юный воин,