ВСЕ сеймики юга княжества принимают решение отойти к Польше!

Самые отчаянные головы среди поляков на этом не останавливаются. Наиболее ярые сторонники инкорпорации предлагают привести Литву к унии оружием, присоединить к Польше Ливонию, отменить литвинские сеймы и уряды, дать Литве вместо герба «Погоня» польского одноглавого орла, а саму ее назвать просто, без изысков – «Новой Польшей».

Правда, на войну с магнатами Великого княжества, продолжающими отстаивать независимость своей страны, Жигимонт Август не решился, но 12 марта выдал универсал о переходе к Польше Волыни и Подолии. Игра была сыграна – без украинских воеводств (без их продовольственных, оружейных и людских ресурсов) война одного Великого княжества с Москвой превращалась в заведомое избиение младенцев – посему литовская делегация, сжав зубы, направилась в Люблин, в свою Каноссу.

27 июня 1569 года была заключена уния. Ян Ходкевич, выступавший от имени литвинской делегации, горько сказал, обращаясь к своему князю: «Мы уступаем, но мы уступаем не какому-нибудь декрету, а воле вашей королевской милости, как исполнителя законов и общего государя, которому мы все присягали».

Условия унии означали – одно правительство, один сенат, один сейм, одна печать, один деньги. Литвины отстояли только титул великого князя литовского (уже без «Русского», ибо «Россия», украинские воеводства, отошла Польше) и отдельные от Польши государственные уряды, свое войско и суд. 1 мая акт Люблинской унии был обнародован. Этот день стал днем рождения нового государства, Речи Посполитой – федеративного союза Королевства Польского и Великого княжества Литовского. И грозным предупреждением прозвучали слова первого правителя Речи Посполитой Жигимонта Августа при закрытии сейма: «Старайтесь о том, чтобы в государствах не слышалось, как раньше, плача и стонов, ибо когда в них не будет справедливости, они не только долго не продержатся, но Бог отвергнет их».

Жигимонт Август понимал несправедливость унии и начал уже думать, как исправить свою вину перед Литвой – хотел присоединить к ней Мазовию. Но сил у него уже не было. 7 июля 1572 г. смерть забрала последнего польского наследственного монарха. И уже очень скоро, всего через двести лет, Бог, как и предрекал последний Ягеллон, отвернулся от Польши…

Закат Первой Речи Посполитой отнюдь не был связан с действиями внешних сил, как об этом любят поговорить польские историки – в крахе Польской державы как раз таки преуспели силы внутренние. А именно – главным гробовщиком своей страны стала шляхта Королевства Польского (вкупе с их коллегами из Великого княжества Литовского; те тоже приложили руку к крушению общего государства, Речи Посполитой).

Польша, начиная со смерти последнего короля из династии Ягеллонов в 1572 году, установила у себя обычай избирать короля на сейме. А избранный шляхтой король ну при всем желании никак не мог сократить доведенные до абсурда шляхетские вольности, опиравшиеся на колоссальную земельную собственность, им же этой шляхте и переданной в неспокойной Украине! Достаточно вспомнить действовавшее с 1652 по 1764 год право «либерум вето», когда один упившийся вусмерть или подкупленный делегат мог заблокировать решение всего сейма, выкрикнув пресловутое «Не позволям!» – таким путем была сорвана работа 48 из 55 состоявшихся в указанный период сеймов. Законодательный орган государства зависел от воли одного единственного депутата, избранного в каких-нибудь занюханных Залещиках или Бродах!

Но «либерум вето» было не единственным правовым нонсенсом Речи Посполитой.

Законным юридическим действом были конфедерации – собрания магнатов и шляхты, которые могли объявлять так называемый рокош (мятеж), то есть вполне легально развязывать гражданскую войну. А как же! Шляхта – хозяин Речи Посполитой, ее желания (в том числе желание слегка повоевать между собой) – священны и неприкосновенны! В результате, сколько бы ни хорохорились гордые шляхтичи, крича, что «Польша сильна раздорами!», разрушающийся механизм польской государственности, и без того довольно хлипкий, все эти годы неуклонно стремился к саморазрушению. Так что обвинять соседские государства в гибели своей страны польская шляхта имела такие же основания, как и пятна на Солнце.

Россия была не виновна в крахе анархического и разудалого Польского государства. А вот помочь Первой Речи Посполитой почить в бозе – Россия, безусловно, помогла. Равно как и Австрия, и Пруссия. Был бы только повод – а прибрать к рукам почти бесхозное имущество Польского государства желающие имелись. А повод…. Да вот хотя бы права православных и протестантов, в католической Польше крепко урезанные – чем не повод вмешаться во внутренние дела хоть и скандального, но слабосильного соседа? Благо православные в России и протестанты в Пруссии – что называется, «титульная конфессия», помочь единоверным братьям по другую сторону границы, как говорится, сам Бог велел.

А посему Россия и Пруссия потребовали от польской власти как-то по-хорошему решить вопрос с правами инакомыслящих («диссидентов», по-тогдашнему). Вмешательство во внутренние дела? Безусловно. Защита СВОИХ национальных меньшинств на территории чужого государства, бессовестно их угнетающего? Так точно. Повод для территориальных претензий? Именно так. Причина для взятия под руку православного царя (немецкого кайзера) угнетаемых поляками единоверцев? Бесспорно.

ПЕРВЫЙ РАЗДЕЛ Речи Посполитой можно рассматривать и как неспровоцированную агрессию двух мощных империй против одной слабой республики, и как избавление единоверцев по ту сторону границы от религиозного и национального гнёта – и, что характерно, обе эти точки зрения равно справедливы и равно имеют право на существование. В русских и немецких школах этот раздел ВСЕГДА будет преподаваться иначе, чем в школах польских – и это, дорогой читатель, совершенно нормально. Поэтому оставим вопрос о справедливости этого межгосударственного акта университетским профессорам – для нас важно другое. А именно – по каким причинам этот раздел вообще МОГ СОСТОЯТЬСЯ?

Отчего-то считается, что проблема диссидентов Речи Посполитой (то есть ее русского православного населения, лишенного каких-либо политических прав на основании конфессионального несоответствия католическому нобилитету этого государства) послужила Екатерине II лишь поводом к пресловутым «Разделам Речи Посполитой», а подлинной причиной было её неуёмное желание «покончить с Польшей»

Решительно с этим не соглашусь.

Проблема диссидентов возникла не вдруг – корни дискриминации некатоликов в ВКЛ и Речи Посполитой лежат в самом начале истории Княжества. Среди наиболее известных документов, начавших ущемление прав православных – грамота великого князя Литовского и Русского Ягайло о привилегиях перешедшей в римо-католицизм шляхте 1387 года; договор между ВКЛ и Польшей 1401 года, в котором закреплялась монополия на политические и экономические права римо-католиков, запрещались браки между католиками и православными; постановления Городельского сейма 1413 г., развивавшего дискриминационные положения вышеуказанных документов. В частности, согласно Городельскому привилею 1413 г., право занимать государственные должности предоставлялось только шляхтичам-католикам.

Новоиспеченный польский король Ягайло (в Кракове ставший Владиславом) при восшествии на польский престол объявил государственной религией Великого княжества Литовского римо-католицизм, лишив Православную церковь покровительства государства. Он же учредил Виленскую католическую епархию, юрисдикция которой распространялась почти на все ВКЛ, наделил костел привилегиями, богатыми жалованиями (в т. ч. и земельными) и открыл путь неограниченному прозелитизму католиков на канонические православные территории. Данный процесс, что и следовало ожидать, интенсифицировался с 1569 г., с момента окончания суверенного существования Великого княжества Литовского, Русского и жамойтского.