Но и политическая линия самого Гашека потерпела крах. Отношение судей к обвиняемому было предвзятым. В письмах, направленных в войско, члены суда высказывались в том духе, что, мол, «Гашек — человек беспринципный, один из тех, для кого надо бы создать особый концентрационный лагерь». В архивах легионов мы находим протокол, из которого явствует, что столкновение неугодного новому руководству оппозиционера с фанатическим духом формирующегося военного коллектива протекало весьма остро.
Однако под конец Гашек с шутовской беззаботностью преуменьшает значение своих инвектив и письменно от них отрекается.
Оценивая его поведение, мы должны учесть два важных обстоятельства. Во-первых, процесс проходил в день приезда в Россию Масарика, после образования филиала, когда всякая попытка сопротивления была заведомо обречена на провал. Во-вторых, перед судилищем Гашек несколько дней просидел в заточении, где должным образом «размяк» и имел возможность обдумать, как выбраться из тупика. (О настроении в войске свидетельствуют «Шлеги» («Удары хлыста»), журнал седьмой роты, где во время пребывания Гашека в тюрьме писалось: «Если б не было охраны, его бы еще и побили!»)
По случайному стечению обстоятельств Гашек оказался в ситуации, ранее изображенной им самим в одном из рассказов. В полном соответствии с литературной фабулой он инстинктивно надевает швейковскую маску простачка и безответственного шута. Эта маска — оружие человеческой слабости против жестокого насилия; в ней мало героического, и люди, судящие поверхностно, считали ее проявлением слабохарактерности.
Гашека подозревают в разлагающем влиянии на войско и без конца переводят с места на место. Из седьмой роты 1-го полка имени Яна Гуса его посылают в пулеметный взвод резервного батальона, оттуда в пулеметный взвод полка, и только в июле 1917 года он прикомандирован писарем к канцелярии полка.
По возвращении на позиции Гашека поразила перемена, происшедшая в войске. Как старый член Чешской дружины и редактор «Чехослована» он представлял себе чехословацкое войско союзом добровольцев, объединенных необходимостью борьбы с Австро-Венгрией. Тем временем положение изменилось. Парижский Национальный совет был провозглашен суверенным верховным органом и объявил новый набор в чехословацкое войско. Основную массу корпуса теперь составляли новички, среди них были и люди нерешительные, осторожно выжидавшие, как обернутся события. Новоиспеченных легионеров нетрудно было приучить к духу воинской субординации и беспрекословного повиновения, а филиал еще до начала боевых операций решил навести порядок в собственных рядах.
Новый курс, разумеется, не мог воодушевить бывшего анархиста и революционера. Но он примиряется со всем этим, увлеченный боевым настроением солдатской массы.
Еще до приезда в Россию Масарик призвал чехословацкое войско к борьбе против центральноевропейских держав. Он объявил легион военной основой самостоятельного чехословацкого государства и подчеркнул значение боевых акций для развития национально-освободительного движения на родине. Весной 1917 года обстановка в Чехии тоже существенно изменилась. Народные массы требуют создания самостоятельной республики. В рамках наступления на фронте, проводимого Керенским, чехословацкий корпус отличился в бою под деревней Ценовой и городом Зборовом. Несколько тысяч вооруженных винтовками и легкими пулеметами легионеров-энтузиастов нанесли поражение многократно превосходящим их по численности немецким и австрийским войскам с тяжелыми пулеметами и артиллерией. Это имело значительный международный резонанс.
Зборов оказался решающим рубежом в истории чехословацкого войска. Он позволил распрямить спины, укрепил столетиями принижаемое национальное самосознание. В чешских людях пробудилась забытая гордость, ощущение, что они снова в центре мирового внимания, как было в давние времена.
Перед отвагой и решительностью чешского войска вынужден склонить голову даже Гашек — прежний скептик и беспощадный критик национального характера. Он безоговорочно подчиняется требованию единства и боеспособности корпуса, становится рядовым воином-добровольцем. В июньские дни вместе с первым полком Гашек продвигается в район Цецовой и Зборова, где принимает участие в подготовке боевых операций. Приказом по 1-му стрелковому полку имени магистра Яна Гуса от 21 октября за заслуги в бою и во время тернопольского отступления[93] он был награжден Георгиевским крестом четвертой степени.
Соответственно растет уважение к нему в глазах добровольцев. В августе 1917 года он избирается в полковой комитет и становится его секретарем. Однако деятельность комитетов, которые должны были стать выражением демократического характера чехословацкого войска, стараниями военных и политических лидеров легионов сузилась до выполнения культурно-воспитательных и хозяйственных функций. Из протоколов комитета, писанных рукой Гашека, мы видим, что, после того как ему пришлось отказаться от участия в политическом руководстве корпусом, он пытается внести свою лепту в общее дело хотя бы скромной организационной и культурной работой. Он организует празднества, развлечения, возглавляет соответствующую комиссию, выступает в качестве конферансье.
В речи на манифестации Первого полка, проходившей 10 октября 1917 года, сквозит типичный гашековский радикализм. «Мы не имеем права думать ни о чем ином, кроме уничтожения старой монархии. О нашем революционном предназначении мы должны помнить ежечасно, ежеминутно, все свои силы и весь свой труд посвятить историческому возмездию, чтобы разрушить и добить проклятое лоскутное государство», — взывает он почти фанатически. Манифестация завершилась пением «Красного знамени».
Увлеченный первым военным успехом легионов и их монолитностью, Гашек снова пишет в «Чехослован» «Письма с фронта». Хвалит в них героическую самоотверженность чешского солдата, разделяет со многими некритическую веру в его революционное будущее. Он еще не подозревает, с какой легкостью чехословацкое войско станет игрушкой в руках авантюристических политиков.
Юго-западный фронт неотвратимо разваливается. Русские солдаты толпами покидают окопы и спешат домой, к своим женам, к родным очагам. В связи с развалом русского фронта корпус оказался в отчаянной ситуации: легионеры могли вернуться домой лишь после ликвидации Австро-Венгрии, просто заключения мира для этого было недостаточно. Между тем все чаще распространяются ложные слухи, что в прорыве фронта, совпавшем с июльскими демонстрациями в Петрограде, виноваты большевики.
Гашек болезненно переживает катастрофическое отступление русских войск под немецко-австрийским натиском на Украине. Поведение русских солдат ему непонятно, хотя он и чувствует, что в России происходит что-то грозное и гигантское, предвещающее глубокие исторические сдвиги.
Поначалу он тоже прибегает к антибольшевистским аргументам, распространенным в легионерской печати. Это, конечно, не означает, что он полностью согласен с политическим руководством корпуса. Хотя официально Масарик провозгласил невмешательство чехословацкого войска во внутреннюю политическую борьбу в России, на верхах усиливаются попытки использовать его для «урегулирования» внутренних конфликтов в России.
В протоколах заседаний полкового комитета зафиксированы некоторые предостерегающие высказывания Гашека, призывавшего воздержаться от действий, в результате которых могут быть нарушены добрые отношения между чехословацким войском и русскими людьми. По его предложению 29 августа 1917 года полковой комитет принял, например, резолюцию о сохранении нейтралитета в вопросах русской внутренней политики. На заседании 9 сентября Гашек был единственным членом комитета, обратившим внимание на то, что из-за «дешевизны труда солдат, используемых на помещичьих полях, могут возникнуть разногласия с местными трудящимися».
Он, казалось бы, ведет размеренный образ жизни, спокойно работает, используя хорошее знание русского языка, чтобы разобраться в окружающей обстановке. Хозяйкой маленького замка, где разместился штаб первого полка, была какая-то старая дворянка. Хозяйство вели две ее взрослые дочери, единственным мужчиной в семье был их дядя, неприметный слабоумный человек: с ним Гашек подружился, говорят, дядюшка вырезал ему на память чубук. На веранде просторного здания Гашек вел дела канцелярии полка, но времени этому уделял не слишком много, потому что, по словам очевидцев, постоянно «о чем-то размышлял, мощно дымя из короткой трубки».
