– Горшок над котлом смеется, а оба черны. Вам известна эта пословица, дедушка?

– Я не отрицаю того, что имел связи со многими женщинами, – ответил герцог, – но в большинстве своем они были более интересными особами, чем те, что окружают тебя. И мне всегда хватало ума завершить отношения с одной любовницей, прежде чем завести другую.

– За исключением вашей жены.

Когда слова эти разрезали воздух и стремительно закружились в бледном свете утра, Уоллингфорд пожалел, что их произнес.

Над тут же прижатым к груди кулаком герцога неожиданно ярко блеснула золотая цепочка часов.

– В будущем, – спокойно произнес он, – избегай любых упоминаний ее светлости в непристойном контексте. Ты меня понял?

– Конечно.

– Я часто раздумываю над тем, – пальцы герцога разжались, – что жена, возможно, могла бы тебя усмирить. Ну или хотя бы немного укротить твои низменные инстинкты.

– Я довольно смирный человек. И отличный хозяин. В моих поместьях царит порядок, а крестьяне довольны… – Уоллингфорд зло подумал о том, что ведет себя точно школьник, ожидающий хоть какого-то поощрения.

– Я знаю и очень ценю это, – согласился герцог. – Твоему шалопаю отцу не удалось сделать ничего подобного. Не перестаю удивляться тому, как моей дочери могло прийти в голову выйти за него замуж. Он был очень красив. И все же… – Олимпия выразительно пожал плечами.

– Прошу вас не забывать о том, что вышеозначенный шалопай был моим отцом.

Олимпия поднес часы ближе к лицу и щелчком откинул их крышку.

– Природа наградила тебя многочисленными ценными качествами. И мне больно видеть, как они пропадают понапрасну.

– Прощу прощения, – заметил Уоллингфорд, – вы куда-то торопитесь? Так если вам нужно уйти, умоляю, не стесняйтесь.

– Перейду сразу к делу. Насколько я понимаю, мистер Берк сделал тебе предложение.

Уоллингфорд округлил глаза, а потом отошел от деда и растянулся в кресле.

– Вы имеете в виду эту бредовую идею о том, чтобы уехать на год в Италию и вести там целомудренный образ жизни?

– А ты, полагаю, не способен на подобное самоотречение?

Уоллингфорд запрокинул голову на спинку кресла, обитую ярко-зеленой узорчатой тканью, и рассмеялся:

– Да будет вам, дедушка. Зачем мне это? Какая от этого польза? Никогда не понимал глупого самопожертвования, исповедуемого такими людьми, как Берк.

– В самом деле? И ты ни разу не задумался о его нелегкой жизни?

– Вы хотите сказать – о жизни вашего незаконнорожденного сына? – спросил Уоллингфорд.

И вновь в спальне повисла угрожающая тишина. И вновь Уоллингфорд пожалел о сказанном. В конце концов, Финеас Берк был отличным парнем. Долговязый, рыжеволосый и немногословный, он слыл настоящим научным гением и изобретателем. Конструировал электрические батареи, безлошадные экипажи и много чего другого. Уникальный человек, без преувеличения. К тому же совершенно чуждый раздражительности, притворной обидчивости, тщеславных устремлений и наигранной манерности, присущих большинству незаконнорожденных детей аристократии. Берк просто занимался тем, что ему по душе, не обращая внимания на условности. В результате его с радостью принимали везде. В глубине души Уоллингфорд считал Берка своим лучшим другом, хотя ни за что не признался бы в этом публично.

Берк был настолько умен и предан, настолько спокоен в любой, даже, казалось бы, безвыходной ситуации, что Уоллингфорд готов был простить ему статус любимчика старого герцога.

– Видишь ли, – тихо произнес Олимпия, – я знаю, каково это. Ты всегда знал, что рано или поздно унаследуешь титул герцога. Господь одарил тебя красотой и статью. Ты принимаешь все как должное. Считаешь, что заработал все это… – Герцог обвел рукой уставленную изысканной мебелью спальню, за дверью которой бесшумно двигались по дому многочисленные слуги, и указал на окна, за которыми раскинулась фешенебельная Белгрейв-сквер, – в то время как это упало тебе на колени, как спелый персик. Тебе кажется, что ты можешь получать чувственное наслаждение в объятиях случайной знакомой у стены оранжереи твоей собственной любовницы лишь потому, что тебе все дозволено. Потому что ты – его светлость герцог Уоллингфорд.

– Я прекрасно осознаю, насколько мне повезло. И с удовольствием пожинаю плоды, ибо не вижу причины отказывать себе в этом.

– Пожинаешь плоды? Стало быть, благовоспитанная благородная леди для тебя всего лишь спелый фрукт?

Уоллингфорд уставился на гладкий рукав своего кашемирового халата в поисках невидимой соринки, которую мог бы смахнуть, дабы выказать свое безразличие. Только Шелмерстоун был слишком хорошим камердинером, чтобы позволить какому-либо несовершенству нарушить безукоризненность герцогского рукава, поэтому Уоллингфорду пришлось смахнуть на идеально чистый пол несуществующую пылинку.

– Насколько я помню, – произнес он, – вышеозначенная леди наслаждалась моим обществом.

– В самом деле? – Голос герцога обдавал холодом. – Не сомневаюсь, что ты действительно в это веришь. В любом случае я решил, что твои шалости зашли слишком далеко. Ты – герцог, тебе двадцать девять лет. И я с сожалением должен настаивать на том, чтобы ты отклонил любезное предложение Берка и всерьез задумался о женитьбе.

Уоллингфорд поднял глаза на деда, сочтя, что ослышался.

– О женитьбе? – спросил он таким тоном, словно его собирались кастрировать. – Вы сказали – о женитьбе?

– Именно.

– Вы с ума сошли?

Герцог развел руками:

– Надеюсь, ты понимаешь необходимость подобного шага.

– Вовсе нет. В конце концов, не стоит забывать о Пенхэллоу. Он сможет занять мое место, если судьба вдруг отвернется от меня и я подавлюсь куриной костью во время ужина.

– Твоего брата не интересует титул.

Уоллингфорд понял, что его терпению приходит конец, и резко встал с кресла.

– Стало быть, это и есть причина, по которой вы решили меня навестить? Мне предписывается стать племенным жеребцом, так я понимаю? Значит ли это, что вся моя ценность для вас заключается лишь в моей способности произвести на свет очередного герцога?

– Мой дорогой мальчик, – сказал Олимпия, – разве вся твоя сознательная жизнь показала, что ты способен на что-то еще?

Уоллингфорд повернулся к столу и налил себе кофе. Без сливок и без сахара. Пусть напиток будет таким же черным, как его настроение. Ну надо же… женитьба!

– У меня много разных талантов, дедушка. И вы поняли бы это, если бы потрудились их рассмотреть.

Однако герцог лишь отмахнулся:

– Не будь ребенком, Уоллингфорд. Тебе даже не придется изнурять себя поисками подходящей жены. Я проявил о тебе глубочайшую заботу, подыскав идеальную невесту.

Чашка с кофе выскользнула из рук Уоллингфорда и с глухим стуком упала на ковер. Шок от услышанного был настолько велик, что он даже не попытался его скрыть.

– Вы нашли для меня невесту? – ошеломленно спросил Уоллингфорд, сжав блюдце, точно спасательный круг.

– Нашел. Очаровательную девушку. Ты будешь ее обожать, уверяю тебя.

– Прошу прощения, но мне кажется, будто я заснул и проснулся в позапрошлом веке.

Олимпия похлопал себя по нагрудному карману и достал оттуда дневник в тонкой кожаной обложке.

– Нет, – сказал он, полистав страницы. – Нет, на дворе все еще 1890 год. И слава Богу, потому что у меня на сегодня назначено множество встреч, которые ужасно не хотелось бы пропустить. Так что если ты не против, Уоллингфорд, я приглашу девушку и ее семью посетить нас с визитом в конце марта, когда они вернутся в город. Думаю, лучше всего будет дать частный обед, чтобы вы смогли получше узнать друг друга. – Герцог перевернул еще две страницы дневника. – Свадьба в середине лета – что может быть лучше? Ты со мной согласен? Розы в цвету и все такое прочее…

– Вы с ума сошли?

– Напротив, нахожусь в здравом уме. И вообще мне пора. Шелмерстоун меня проводит. Не сомневаюсь, что он уже стоит наготове возле двери. И еще…

– Да? – Уоллингфорд был слишком ошеломлен, чтобы сказать больше.