– А ты, оказывается, продуманная падла! – оскалил прокуренные зубы Калганов по кличке Калган. – Ступай в красный угол на собеседование.

Показывать Фролу дорогу было не нужно. Как и везде, красный угол находился справа от двери рядом с унитазом. Единственное место в камере, невидимое надзирателю,– по-новому контролеру, – «толчок». Цветом названию своему угол вполне соответствовал – штукатурка почти сплошь была забрызгана кровью. Наверное, через недельку «воспитательный» угол станет уже полностью бурым, и Хозяин, довольно поморщившись, велит его снова побелить. Он ведь известный в зоне аккуратист и чистюля...

После двух часов «собеседования» Фрол уже мало что соображал. Машинально слизывал сочившуюся из разбитых губ соленую кровь и пытался хоть, немного прикрыть локтями, казалось, вопящие от нестерпимой боли почки. Сам он не кричал, а лишь охал, когда удар приходился в печень или почку. И не потому, что орать считал ниже своего достоинства. Просто знал – криком здесь никого не разжалобишь, а прапорщик-контролер все одно сделает вид, что ничего не слышит, и прерывать «воспитательную» деятельность «сук» не станет. На то есть строгое указание самого заместителя начальника по режимно-оперативной работе.

Через некоторое время сработала защитная реакция вконец измученного организма – отключилось сознание.

В три часа смена закончилась, и начался развод по жилым камерам. Несмотря на интенсивное обливание водой, Фрол в себя еще не пришел, и «старшие», матерясь, поволокли бесчувственное тело в свою камеру.

Конвойные лениво посудачили между собой о малахольности такого здорового с виду мужика.

Камера «старших» была попросторнее других. И выглядела даже сравнительно уютной – «толчок», место, где справлялась нужда, был отгорожен простыней, пол не цементный, а деревянный, на тумбочке стояли трехпрограммный приемник и пирамида из консервов. В основном тушенка и сгущенное молоко. Присутствовали здесь и разновидности чая – от плиточного до цейлонского. В высоком окне между обледенелыми прутьями решетки торчали, радуя глаз, желтые бруски сала.

Вся эта роскошь строжайше запрещена правилами внутреннего распорядка ПКТ. Но лагерная администрация справедливо полагала, что если отменить все привилегии для «сук», то они махом выйдут из-под контроля и переметнутся в «отрицаловку».

Фрол очнулся и обвел мутным взглядом помещение. Трое его сокамерников – Калган, Лимон и Кузя, сидя за столом, гоняли по кругу фаянсовую кружку с чифирем – круто, до смоляной черноты, заваренным чаем.

– Очухался, гусь лапотный? – весело загоготал Кузнецов по кличке Кузя, студенисто подрагивая своими жирными телесами. Это он, гад, все по печенке метил. – Чифа классная! Попроси – может, и поделимся.

Фрол отрицательно мотнул головой, хотя не пил чифирь с утра и ощущал вялость во всем теле. Чай не водка – нужно всего лишь день перетерпеть, и зависимость почти наверняка исчезнет.

– А он у нас гордый, – вставил слово Лимон. – Живет по воровским понятиям: не верь, не жалуйся, не проси.

– Ну, мы его враз поставим на путь исправления! – зло ощерился Калган. – Станет и жаловаться и просить. А может – и подпрашивать!.. Не веришь, Фрол?!

Тот счел за лучшее промолчать, бессмысленно уставившись на привинченную намертво к полу ножку стола. Ничего, что можно было бы использовать в качестве оружия, Фрол не находил. Разве что банки консервные. Но ими много не навоюешь. Сюда бы финку, что лежит у него в отряде под матрацем, устроил бы он этим шерстяным бесплатную путевку в Сочи. Но сначала отрезал бы у них кой-какие органы и заставил съесть! Без соли!

От такой замечательной фантазии разбитые кровоточащие губы Фрола растянулись в диковатой улыбке.

– Да он плывет все еще, – подвел итог своим наблюдениям Калган. – Черт с тобой, волк тряпочный! Очухивайся. Завтра продолжим перековку. А будешь борзеть – сбацаем из Фрола Фросю...

Но что-то во взгляде «воспитуемого» Калган, видно, все же уловил, и после отбоя Фролу связали на ночь и руки, и ноги полотенцами.

– Так-то будет надежней! – довольно осклабился Калган, проверяя крепость узлов. – Молчуны мне никогда не внушали доверия!

Так и приклеилось к Фролу это прозвище – Молчун.

Ночью у него разболелась голова – то ли от нехватки чифирного кофеина, то ли от дневных побоев. Пытаясь отвлечься, стал вспоминать утренний вызов к Хозяину.

В девяноста случаях из ста беседа с начальником заканчивалась водворением в штрафной изолятор или ПКТ, поэтому Фрол, наученный горьким опытом, прихватил с собой «мойку».

Была пятница, и у кабинета Хозяина толпились «масти» со свертками в руках – еженедельным «положняком», а если попросту – данью начальнику за свои теплые места. Бригадир плотников держал мастерски исполненный кухонный набор из резных солонок, перечниц и разделочных досок, завхоз механического участка – сотню сувенирных пружинных ножей, и так далее до самого конца коридора – около пятидесяти данников, приносящих начальнику весьма приличный приварок к его полковничьей зарплате. Благо сбыть весь этот товар при нынешних рыночных условиях не составляет труда – через киоски и частные магазинчики. Дежурный опер провел Фрола без очереди. Хозяин кабинета, невысокий полноватый человек, предпочитающий носить черную кожанку вместо офицерского кителя, здесь, за колючей проволокой, олицетворял в своем неприметном лице с квадратной челюстью и глазами навыкат высшую непререкаемую власть.

Но Фрол был не из робкого десятка и на тяжелый, брезгливо-унизительный взгляд ответил тем же.

– Что это? – полковник Ульин бросил на стол пистолет-зажигалку, имитацию «Макарова», которую вчера Фрол загнал вольнонаемному мастеру за полкило индийского чая и «косяк» анаши.

– Зажигалка, – ответил Фрол, сразу вычислив, что молодой мастер, должно быть, «спалился» на проходной и продал его со всеми потрохами.

– Ты мне луну не крути! – показал свои знания воровского жаргона Хозяин. – Я не против вранья, но убедительного! Значит, торговлишкой занялся? Государственную собственность воруешь?

– Ошибочка, начальник! Я ж ее своими личными руками сварганил в свободное от работы время!

– Ну, лунокрут! А станки и металл, может, тоже твои личные?! – Начальник начинал брызгать слюной, что являлось очень плохой для собеседника приметой. – Выходит, даже в изоляции пытаешься нажиться за счет общества?!

– Какая нажива? В вашем лабазе лишь сто грамм чая в месяц дают. Столько каждый зек в день расходует! Вот и приходится крутиться!

– Ну, ты уже раскрутился, – как-то враз успокоившись, широко улыбнулся Хозяин, – на пятнадцать суток штрафного изолятора.

– Несправедливо, начальник! – Фрол стиснул зубы. – Ваши «масти» целыми партиями сувениры налево гонят – и ничего.

– Ну, ты пока не «масть»! – хлопнул по столу ладонью Хозяин. – Что позволено Юпитеру – не позволено быку!

– Совсем не поэтому! Вы их не трогаете потому, что «положняк» вам таскают! И не бык я!

– Нет – ты точно бык! И, чтобы поставить тебя в стойло, ШИЗО будет мало! – Хозяин перестал улыбаться и нажал кнопку вызова дежурного. – Пойдешь на три месяца в ПКТ за грубость. Думаю, выйдешь оттуда шелковым. Если выйдешь!..

Под утро Фрол все же забылся в тяжелом беспокойном сне. Снилось ему, что он мясник с огромной саблеобразной финкой, а в закутке жмутся в угол три хряка почему-то с мордами Калгана, Лимона и Кузи.

В пять утра загрохотали дверные замки и засовы. Началась проверка и завтрак. В половине шестого жилые камеры полностью опустели – их обитатели заняли свои места в рабкамерах этажом выше.

Фрола усадили в самый конец стола – поближе к «красному» углу.

– Сменная норма – собрать триста пятьдесят переключателей, – пояснил Лимон, издевательски разглядывая сильно отекшие после полотенец руки Фрола. – Два дня на учебу. На третий будем с тебя спрашивать, как и с остальных мужиков. Давай трудись, пехота!

В семь часов совершил свой ежеутренний обход ПКТ полковник Ульин со свитой режимников и оперов. Во второй рабочей камере, явно скучая, он задал трафаретный вопрос: