Инструкцию по уходу за экзотическим деревцем обнаружил в бумажнике. Цыпа говорил верно: «опустить бонсаи вместе с горшком в холодную кипяченую воду на три-пять минут».

Что я и проделал через парочку часов со всеми необходимыми предосторожностями. Когда вынимал горшочек из пластмассовой купели, крохотные листики импортного растения ласково прошелестели-прошептали почему-то на чистейшем русском языке: «Спасибо тебе, Монах!»

Впрочем, мне это могло и показаться, так как в семисотграммовой бутылке «Матра» к тому времени уже плескалось на самом донышке.

Как бы там ни было, спать я улегся с радостным чувством сделанного благого дела.

Без всякого аппетита равнодушно поедая приготовленную Цыпой яичницу с ветчиной, я, скучая, слушал его ежедневный доклад.

– В заведениях все тип-топ. Особых происшествий не наблюдается, как и наездов со стороны конкурентов. Девочки вчера неплохо отработали...

– Ладушки! – прервал я его нудное бормотание. – Что еще? Новости какие-нибудь имеются?

– Само собой! – ухмыльнулся Цыпа. – Один наш враг приказал долго жить...

– Кто это такой сознательный? – Я отхлебнул обжигающего кофе и поморщился.

Наверно, лучше пивком его заменить.

– Достань-ка, брат, из холодильника баночку чешского.

– Бывший опер Кожевников повесился с перепою. – Цыпа вскрыл трехсотграммовую банку пива и наполнил мне бокал весело шипящей ледяной жидкостью.

– Хилый, выходит, мент оказался! – констатировал я, с удовольствием дегустируя любимый горьковатый напиток.

– Нет. Он здоров был как бык! Я аж упарился, пока к люстре его подвешивал. В натуре!

Чуть не поперхнувшись, я отставил бокал на стол и тяжело уставился на телохранителя.

– Самодеятельностью занимаешься?

– Ты забыл, что ли? – удивился Цыпа, хлопая своими длинными пушистыми ресницами. – Ты же сам вчера сказал, что его надо в Сочи отправить. Так как способ «путевки» не назвал, то я сам придумал... Самое простое и надежное!

Вглядевшись в невинные детские глаза соратника, я со всей очевидностью понял, что он совсем даже не играет и искренне уверен в своей безусловной правоте.

– Ладушки! – Вздохнув, я переменил тему. – Принеси-ка портсигар с камина. Пыхнем чуток с устатку.

Пока он ходил выполнять поручение, я сделал себе мысленную зарубку на память: в разговорах с соратником быть в будущем предельно точным и предусмотрительным, учитывая его непроходимо-наивное, плоскоплебейское мышление и тот факт, что курорт и Сочи для него одно и то же. Простые синонимы то бишь.

Мне вдруг вспомнились зубодробильные методы дознания, используемые Кожевниковым при допросах подозреваемых. А что? Может, рукою Цыпы Его Превосходительство Случай просто привел опера к логическому знаменателю? Исходя из соображений Высшей Справедливости...

«Травка» настроила меня на лирический лад. Ощущение близкой опасности если и не исчезло совсем, то сильно притупилось. Как нож гильотины после добросовестно-старательной трудовой недели на благо французской революции.

– Нынче пятница, – напомнил Цыпа. – В Пышму поедем? Хотя я считаю, что можно и пропустить разок. В связи с нашим непростым положением...

– Нет, – отверг я, немного поразмыслив. – Манкировать святыми сыновними обязанностями неприлично. К тому же я и так в прошлую пятницу позабыл мамулю навестить. Обижается небось. Надо сгонять на пару часиков.

– Мальчиков берем?

– Не стоит. На выезде из города менты частенько машины шмонают. Куда наши ребята со своими «Калашниковыми»? Пусть здесь остаются, за моей квартирой пасти.

Изрядно облегчив холодильник от различных импортных консервированных деликатесов, сложил их в объемный кожаный баул и поручил его заботам Цыпы:

– Отволоки в багажник. А я пока переоденусь.

Когда телохранитель испарился, я открыл платяной шкаф. И задумался. Дело в том, что мне необходимо было сменить имидж. Обычный мой традиционно-черный прикид производил на маму почему-то тягостное впечатление. «Ты как на похоронах! – однажды заметила она. – Для своих шестидесяти четырех я чувствую себя вполне пока сносно...» После того случая я строго-настрого наказал себе навещать ее исключительно в светло-веселенькой одежде.

В конце концов остановил выбор на серой «тройке», розовой коттоновой рубашке и желтом галстуке. Любопытный факт – галстуки я практически никогда не ношу, но собрал, непонятно зачем, целую их коллекцию – больше полусотни, наверное.

Городок Верхняя Пышма, где проживает моя мама – учительница литературы на пенсии, находится всего в четырех километрах от Екатеринбурга. Так что вся дорога заняла у меня меньше получаса.

– Отдыхай, читай прессу, – как обычно сказал я Цыпе, покидая «мерс» у первого подъезда трехэтажного кирпичного дома.

Цыпу я никогда в таких случаях с собою не брал, резонно полагая, что моей милой мамуле совершенно ни к чему иметь сомнительную честь знакомства с каким-то бандитом. Соратнику, ясно, осветил сей факт в другом ракурсе – мол, мама очень стеснительна и не любит новых знакомств. У преклонного возраста свои причуды, так сказать.

Дверь в родную седьмую квартиру на третьем этаже отворилась сразу же после моего легкого физического воздействия на кнопку электрозвонка.

– Разве можно так неосторожно? – почти стихами сказал я радостно улыбавшейся мамуле, входя в комнату. – И в глазок не посмотрела, и цепочкой не воспользовалась! Ведь сплошной вокруг бандитизм! Ты разве теленовости не глядишь?

Впрочем, вопрос был явно риторическим – я отлично знал, что мама смотрит по телевизору исключительно только душещипательные телесериалы и духовные христианские беседы. Такой вот странноватый конгломерат интересов.

– А я почувствовала, что это ты, – неубедительно оправдала свою беспечность мама. – Ведь так давно не приезжал. Я с самого утра жду. Успела даже твой любимый кекс испечь. На сгущенном молоке.

– Ну зачем же так суетиться? – Я даже децал смутился. – На прошлой неделе никак вырваться просто не смог. Ты ведь знаешь – в гостинице дел невпроворот.

– Да я не жалуюсь! – заверила мамуля. – И сама знаю, что летом бывает большой наплыв постояльцев. Ты что будешь – чай или кофе?

– Кофе. Да вот тут у меня все есть, – я унес свою тяжеленную сумку на кухню и определил продуктам их новое место жительства.

Чай и кофе на полочку, а все остальное в холодильник. Из коробки с шоколадом, по давно заведенной традиции, выудил самую большую конфету в форме зайца и подал Милашке – комнатной белой собачонке, терпеливо следящей за мной умными карими глазенками с порога кухни.

Аккуратно-благодарно взяв зубами из моей ладони шоколадный презент, Милашка развернулась и радостно помчалась на свой коврик под вешалкой в прихожей. Она любит сперва поиграть с подачкой, а уж потом только съесть.

Я обратил внимание, что Милашка как-то неуверенно-неуклюже помахивает весело задранным хвостом. Тут лишь заметил, что задняя часть туловища у собачки запеленута каким-то белым материалом.

– Что это с нашей Миланьей? – удивился я. – С позвоночником, кажется, нелады?

– Слава Богу, нет, – улыбнулась мама, ставя кофейник на газовую плиту. – Почки у нее немножко барахлят. «По-большому» терпит до улицы, а «по-маленькому» уже не может. Старенькая ведь, четырнадцатый годок пошел. Замучилась я прямо подтирать везде ее лужицы. Она к тому же аристократка – «ходить» предпочитает на ковре. А в «Санта-Барбаре» я рекламу «Памперс юнион» увидела. Чем наша Милашка не ребенок? Такая же глупенькая. Вот и начала я эти импортные подгузники ей приспосабливать. Она уже привыкла, перестала рычать, когда их меняю. Умница!

– Да, – усмехнулся я, – а еще говорят, что нет пользы от рекламы. Мы любым западным изделиям найдем свое, российское применение! Ведь ни один ихний мудрила ни в жизнь до такой простой вещи не додумался бы! Гарантия!

Мы сидели за обеденным столом и чинно пили – я кофе, а мама слабенький чай. У нее сердце последний год немного побаливает и любимый кофе она себе позволяет только по утрам на завтрак.