– Не посчитай за банальную плату! В натуре – это просто подарок. Ты ведь любишь изумруды... – Грин извлек на свет божий золотую цепь с болтающимся на ней крестом, густо усыпанным гранено-искристыми зелеными камушками. – Монах без креста, что поп без кадила!

– Да уж! Весьма скромный и простенький! – сказал я, с удовольствием разглядывая драгоценный презент. – Здесь как минимум три карата изумрудов! И почему крест? Я, к твоему сведению, из баптистской семьи. А баптисты-евангелисты распятий не носят. Мы признаем крест лишь символом, но не святыней. Как и иконы, кстати.

– Вот и носи, как символ нашей дружбы! – нашелся Грин. – Не оскорбляй отказом, Монах!

– Лады! – усмехнулся я, расстегивая рубашку и надевая массивный «символ» на шею. – Чего не сделаешь для старинного лагерного приятеля! На подарки принято отвечать. Вот, прими скромный сувенирчик. – Я опустил в карман Грина «Макаров», подобранный у трупа. Для нашего арсенала этот пистолетишко ценности не представляет.

Вскоре мы расстались, очень довольные друг другом. Грин тормознулся в клубе, так как хотел полюбоваться на женские прелести Мари, а я поехал домой. У подъезда отпустил Цыпу вместе с машиной и поднялся на свой этаж. Тут только вспомнил об опасном вещдоке в виде кожаной записной книжки потерпевшего. Около люка мусоропровода задержал шаги, но решил пока не спешить выбрасывать книжицу. Любопытно все же, не было ли у нас с Карасюком каких-либо общих знакомых? Полистаю его писанину на досуге, а уж потом отправлю в мусорное небытие. Риск, в общем-то, очень невелик.

Чего только не понапишут в этих новомодных журналах! Я отложил «Чудеса и приключения», решая, не проверить ли высказанную в научной статье идею на самом себе. В статейке утверждалось на основании десятков экспериментов, что по лицу человека можно безошибочно определить, долго ли он еще будет глядеть на белый свет. Мол, левая и правая части физиономии асимметричны, но чем ближе человек к своей смерти, тем одинаковей становятся обе стороны лица. Печать смерти, так сказать. И это легко заметить, если приставить к половинке личной фотографии перпендикулярно квадратное зеркальце. Коли образовавшееся отражение будет малоузнаваемо, почти незнакомо, то, значит, впереди предстоит еще долгая жизнь, а если получится, как на фото – кранты, спеши заготавливать впрок венки себе на могилку.

Все же я решил произвести сей архилюбопытный эксперимент. С детства неравнодушен к всевозможным научным опытам. Наверно, гены какого-то ученого предка покоя не дают. А судьба, по ошибке, увела мою жизнь совсем по другой стезе. Малонаучной, мягко говоря.

После длительных поисков маленькое квадратное зеркальце я обнаружил в совсем неожиданном месте – ящике для обуви. Прижав половину паспортной фотографии ребром к зеркалу, долго вглядывался в полученный портрет. Результат был неутешителен: по всем параметрам выходило, что жить мне осталось самый децал.

Настроение таким образом было испорчено с самого начала дня. Хотя я не считаю себя суеверным человеком, но воспринял это научно-мистическое дело прямым и недвусмысленным предостережением свыше. Мол, не высовывайся лишку, Монах, – дамоклов меч где-то поблизости, старательно-страстно ищет контакта с твоей шеей. Даже переходя улицу, будь осторожен... Ясный солнечный день, озорно улыбавшийся мне в высокие окна, несколько развеял тень на душе. В конце концов, я фаталист – если уж суждено быть повешенным, все одно не утонуть. Хоть до отупения запрыгайся вниз головой!

А после небольшого набега на запасы домашнего бара настроение окончательно выкарабкалось из минусового сектора психики в плюсовой. С чем я себя и поздравил, закуривая папиросу из серебряного портсигара. Но пасмурные мысли, оказывается, полностью меня не покинули, что выяснилось при появлении Цыпы. Неожиданно для самого себя я сказал:

– Давай-ка, брат, на Широкореченское кладбище заглянем. Киса, наверно, обижается. Сколько уж месяцев не навещаем. Неинтеллигентно это.

За какие-то полчаса шипованные колеса «мерса» перенесли нас из суетливо-безалаберного мира живых в спокойно-задумчивое царство мертвых. Бесконечные строгие ряды памятников и крестов на старательно укутанных травами холмиках настраивали на лирическо-минорный лад. Поддавшись настроению, я даже купил у какой-то бабки-хапуги венок из живых цветов. Обыкновенные лютики и васильки, а содрала с меня как за аристократичные черные розы. Нет предела человеческой жадности, в натуре, на всем готовы свой подлый бизнес делать! Небось и венок-то не ее, а нагло сперла со свежей могилы. Впрочем, ладно, каждый зарабатывает как умеет. Не с кистенем же на дороге бабульке стоять. Годы и силы далеко не те. Обратно пойдем, надо, пожалуй, не забыть бедной старушенции милостыню подать. Глядишь, где-то там наверху мне это зачтется. Не может ведь быть, чтобы небесная канцелярия только грехам счет вела, а добрые дела пускала побоку. Не зря же существует понятие о некой Высшей Справедливости.

Приобретенный нами участок кладбища смотрелся подобающе ухоженно. Могилы Кисы и Карата содержались в полном порядке – ни мусора, ни пустых бутылок рядом не видать. Тут явно сторож постарался, не зря каждый месяц отстегиваем ему продуктово-алкогольную поддержку со склада «Кента».

Я обратил внимание, что пустовавшие ранее отрезки нашей земли украшают сейчас деревянные колышки с какими-то фанерными табличками.

– Кто посмел хозяйничать на чужой земле? – спросил я Цыпу, подходя к ближайшей табличке. Прочитав надпись, так удивился, что на какое-то время даже дар речи потерял. На фанерке черной нитрокраской чьей-то рукой старательно-любовно была выведена моя собственная фамилия. Год смерти, правда, отсутствовал. Это обнадеживало немного.

– Твоя инициатива? – догадался я, глядя на довольную рожу соратника.

– Моя! – гордо признался тот. – Я разбил наш участок для пятнадцати могилок. Тебе, понятно, в два раза больше земли, чем остальным. Поместил всех строго по ранжиру. Лучшие наши ребята. Пусть знают, как их высоко ценят, раз место даже заранее припасли...

– Сомневаюсь, что это их сильно вдохновит! – нервозно усмехнулся я. – А кого рядом со мной поместил?

– Себя, – Цыпа скромно отвел глаза и смущенно добавил: – Если не возражаешь, Евген, я бы хотел справа от тебя находиться. Как в жизни...

Горло мне сдавил какой-то дурацкий спазм.

– Не возражаю. Выпить бы надо. Да и на Кисин холмик капнуть, – прочистив горло, сказал я. – Не в курсе – до лабаза здесь далеко?

– А я припас на всякий случай! – радостно сообщил телохранитель, извлекая из заднего кармана брюк мою серебряную фляжку с коньяком. – Прихватил из бара, пока ты одевался.

– Соображаешь! – похвалил я. – Правда, воровские у тебя какие-то замашки. Почему просто бутылку было не взять? Серебро больше в кайф?

– Не. Фляжка удобней в карман залазит.

– Ладно! Проехали. Давай помянем по христианскому обычаю Кису, да и Карата заодно! Пусть спокойно братва спит.

Через четверть часа мы направили свои стопы в обратный путь к автостоянке у главного входа на городское кладбище.

– Пользуйся моей добротой, – сказал я, засовывая в крючковатые костлявые пальцы давешней старушенции десятитысячную купюру. – А если венок наш с могилы сопрешь, то Бог тебя за грех строго покарает! Или я, накрайняк! Учти, бабулька!

Совершив сие богоугодное дело посильной помощи сирым и убогим, я в приподнятом настроении сел в машину. Впрочем, возможно, приступом оптимизма я был обязан всего лишь обычному действию благородного коньяка многолетней выдержки.

Вечером ужинал, по устоявшейся привычке, в клубе «У Мари» в обществе неразлучного Цыпы. Несмотря на субботу, в зале было не так уж оживленно-многолюдно. Оно и понятно. Главная достопримечательность заведения стриптиз-звезда Мари укатила к своим родичам в Нижний Тагил. Я всегда щедро даю малышке три дня отпуска во время ее «месячных». Довольно неприлично было бы Мари вертеть перед публикой голой задницей, сверкая прокладкой. Весьма даже неинтеллигентно. Так что пусть отдыхает девочка в полное личное удовольствие. За свой счет, разумеется.