Сметана сам очень любил эту свою оперу, пожалуй, так же, как «Проданную».

За несколько дней до премьеры композитор приехал в Прагу, чтобы быть на последних репетициях.

Уже сам приезд в столицу и встречи с друзьями и знакомыми доставили Сметане большую радость. «Здесь, в Праге, среди друзей и у вас, сударыня, — говорил он Красногорской, — здесь я ни минуты не чувствую себя заброшенным… А дома, в семье, в том повседневном течении жизни, где все заняты своими делами и заботами, из-за которых им не до меня, так привыкли к моей глухоте, как неизбежному злу, что порой забывают о ней; это естественно, и я не удивляюсь и ни на кого не обижаюсь; но мне бывает грустно, когда я вижу, что все они о чем-то говорят, чему-то смеются, а я не могу понять, о чем они так весело беседуют; тогда я чувствую себя отторгнутым от человеческого общества, даже как будто уже погребенным, но все же не имею смелости спросить близких, что там происходит между ними, потому что не хочу нарушать их веселье и принуждать, чтобы кто-нибудь из них писал мне длиннейшее объяснение какой-нибудь мелочи, которая этого и не стоит».

Как в былые времена, утром Сметана заходил в кафе «Славия» и за чашкой душистого кофе проводил там часок, просматривая свежие газеты. Днем он занимался своими делами, бывал на репетиции, а вечера проводил в театре. Присутствие людей ему всегда доставляло удовольствие, а теперь после вынужденного, томительного уединения в Ябкеницах он особенно радовался, очутившись в любимой обстановке театра. Во время действия он следил и за всем происходившим на сцене и за движением дирижерской палочки. И если опера ему была знакома, даже делал замечания насчет темпов. С музыкой нового для него произведения он старался познакомиться по партитуре еще до начала спектакля. Иногда после первого же акта Сметана уходил, говоря: «Вот я уже немного знаю эту оперу и могу идти».

Но если произведение ему нравилось, тогда он сидел до конца.

Во время последних приездов в Прагу Сметана посещал не только спектакли оперного театра. Он охотно смотрел феерии и другие развлекательные зрелища, распространенные в те времена. Друзья композитора заметили это его новое увлечение, и Элишка Красногорская даже как-то спросила Сметану, как он, глубокий ценитель настоящего искусства, находит удовольствие в таких бездумных, легких развлечениях.

«А вы этого не понимаете? — ответил ей Сметана. — Представите себе глухую, точно мертвую голову, в которую не проникает ни звучание инструмента, ни слово, ни какой-либо другой отзвук жизни! Тогда по крайней мере хочется что-то видеть; мне, как ребенку, хочется на чем-то остановить взгляд, и чем это пестрее, чем больше отличается от привычного зрелища, тем меньше ощущается отсутствие слуха».

Не забывал Сметана и «Умелецкую беседу», почетным членом которой был избран в апреле 1877 года. Приезжая в Прагу, он всегда заходил на ее собрания и охотно играл там, как прежде. Несмотря на болезнь, память композитора не слабела. Он и теперь мог без единой фальшивой ноты исполнять десятки произведений, которых не слышал уже несколько лет. Гибкость пальцев и сохранившаяся пианистическая техника поражали слушателей.

Сметана охотно делился своими воспоминаниями и, опытом. Достаточно было спросить его а каком-нибудь музыкальном произведении или его авторе. Он наигрывал отрывки, говорил об особенностям развития данного жанра.

Однажды зашла речь о Листе. Сметана начал вспоминать его первые приезды в Прагу и исполнение им первого этюда Шопена.

— Он играл его особенно, по-своему, — сказал Сметана. Затем сел к роялю и стал играть этот этюд так, как он звучал у Листа. Подобно Листу, он удваивал ноты октавами, и исполнение его было таким тонким, таким блестяще-виртуозным, что все забыли, что перед ними глухой. Казалось, прежний Сметана, здоровый, полный сил, чудом появился здесь и играл, — столько живой энергии, столько чувства было в этой музыке.

Поездки в столицу Сметана старался максимально использовать, чтобы набраться новых впечатлений. Как прежде, часами бродил он по улицам Праги.

Сметана любил этот город и не переставал любоваться им. Карлов мост, кружевные шпили Градчан, отдельные дома и улицы — все ему было знакомо в этом древнем, прекрасном городе, где он провел большую часть своей жизни. В Праге родились его мечты о красоте и величии родного искусства, в Праге он трудился. Здесь его мечты претворялись в жизнь. К Праге когда-то он уносился мыслью из чужой, холодной стороны, сюда он стремился и теперь из лесной глуши Ябкениц.

Для прогулок Сметана чаще всего выбирал шумную, многолюдную улицу — Фердинандов проспект, где особенно ощущалась полнокровная жизнь столицы. Иногда он доходил до набережной Влтавы, чтобы посмотреть, как подвигается строительство Национального театра. Новый сбор средств и организованная патриотами в 1878 году народная лотерея принесли много денег. И, глядя на контуры возводимого здания, Сметана лелеял надежды, что скоро увидит на его сцене свою «Либуше»…

Премьера оперы «Тайна» состоялась в так называемом Новом чешском театре, где обычно шли драматические спектакли. Просторное помещение театра позволило дирижеру Адольфу Чеху расширить состав оркестра и увеличить хор. Йозеф Богуслав Ферстер, тогда еще совсем юный, начинающий композитор, присутствовал на премьере 18 сентября 1878 года. Впоследствии он вспоминал, как превосходно звучал в этот вечер хор, пополненный членами знаменитого «Глагола Пражского». Противники Сметаны не преминули отметить это, но по-своему. Они упрекали Чеха, что при постановках опер других композиторов он не проявляет столько старания. Но Чех никогда и не скрывал свою особенную симпатию к старому мастеру. В — дни своих бенефисов в театре он ставил только его оперы. Во время концертных выступлений исполнял его симфонические произведения. И в историю чешской культуры Адольф Чех вошел как достойный преемник Сметаны на посту главного дирижера и руководителя чешского оперного театра, как неутомимый исполнитель и пропагандист его произведений. Чеху принадлежит честь первого исполнения «Либуше», всех опер и симфонических произведений композитора, написанных им в самые трудные годы — годы болезни.

Премьера «Тайны» прошла с большим успехом, чему немало способствовали артисты оперы. Йозеф Лев, Мария Ситтова и Антонин Вавра, Бетти Фибихова и Карел Чех — все вызвали восхищение публики и благодарность маэстро. Сметану много раз выводили на сцену и подносили традиционные букеты и венки. Не менее успешно прошло и третье представление оперы — бенефис композитора.

Критики дружно хвалили оперу, отмечали высокие достоинства либретто. Отакар Гостинский писал, что счастье Сметаны в том, что у него такая либреттистка, как Элишка Красногорская. Ее отточенный, легкий стих гармонировал с мелодичностью музыки, и в то же время язык либретто был предельно прост и понятен. «…Искусство наше действительно обогатилось этой наиболее зрелой работой двух представителей передовых творческих сил нашей культуры», — писал рецензент «Народной, газеты».

вметана и сам понимал, каким замечательным мастером слова была Элишка, и был бесконечно признателен ей за бескорыстную помощь. Чтобы отблагодарить Красногорскую, которая упорно отказывалась взять от композитора деньги за либретто, Сметана после премьеры «Тайны» на деньги, полученные за сочинение, преподнес ей серебряный кофейный сервиз. На нем были выгравированы названия обеих его опер, написанных на ее тексты.

Газеты отмечали свежесть и красоту музыки Сметаны.

Благодарный сюжет дал ему возможность создать большие музыкальные сцены, в частности двойные хоры, в которых враждующие стороны выступают друг против друга. Сцены эти относятся к наиболее сложным музыкальным эпизодам. Они, так же как вокальные ансамбли и блестящая оркестровка оперы, убедительно свидетельствовали, что болезнь не подорвала трудоспособности композитора, не помешала создать еще одно новое произведение. Но каких поистине героических усилий ему это стоило!..