— М-да, — сказал Фарг. — Даже не знаешь, что и подумать...

— Это что, вполне серьезно? — спросил сосед, придвигаясь еще ближе.

— Не знаю, — сдержанно сказал Бурри, — но в материалах Дамонта ничего не говорится о чувстве юмора у Великого Мозга.

— Для шуток тема неподходящая, — резко сказала Лидия, покусывая губы. — Но какой ужасный мир, сплошной желудок для поглощения энергии!

— Да, — сказал сосед задумчиво, — издержки значительные. Особенно остро они будут ощущаться в первое время.

— Издержки?! — задохнулась Лидия. — Уничтожить все живое на Земле — это, по-вашему, издержки?

— Жертва, если хотите, но зато какие возможности открываются перед наукой! Энергия в любом количестве! Постановка всех мыслимых экспериментов! Развитие познания получит такую могучую опору, что человек станет явлением космического масштаба. Это же величайшая техническая революция, и она, не сомневаюсь, повлечет за собой каскад новых открытий. А для отдельных любителей доброй старой земной природы можно будет — вы же слышали, что Великий Мозг думает о перспективах синтетической химии — в любой момент синтезировать березовую рощу, домашнюю кошку или гладиолус — что вам больше по вкусу. — Сосед торжествующе рассмеялся и повернулся к Бурри:

— Насколько я понял, вы — член Комиссии по проблеме Единого Поля? Я — Артур Храмов, физик.

— Об этом мы догадались, — проворчал Фарг.

— Бурри, Мстислав, — представился Бурри.

— Так вот, Бурри, вы, конечно, лучше осведомлены о Великом Мозге, но мне кажется, что сомнений тут не должно быть. Почему? — спросите вы.

— Спросим, — вполголоса сказала Лидия и зябко повела плечами.

— Отвечаю: хотя бы потому, что я, — да и никто, видимо, — не видит, что говорило бы против принятия Проекта Единого Поля. Умственные способности человека будут усилены в десятки и сотни раз. И это возможно уже сейчас, а те ужасы, что так напугали... виноват, как ваше имя?

— Лидия.

— ...что так напугали Лидию, предвидятся еще только в далекой перспективе. К тому же, то, что нам изложил Бурри, это — голый скелет, и то неполный. Действительность же, я уверен, будет далеко не так ужасна. Эстетические потребности человека являются, так сказать, априорными, изначальными, и нет никаких признаков, что им грозит исчезновение.

— Вы забываете, что между человеком и Великим Мозгом существует обратная связь, — возразил Бурри. — И не исключено, что Великий Мозг своим воздействием может вызвать изменение психики человека.

— Ну, это можно как-то... э-э... предусмотреть, предотвратить, — без особого интереса возразил Храмов и посмотрел на часы. Этот аспект проблемы его явно не волновал.

— Простите, но мы должны вас покинуть, — сказал он, вставая. — Я обязательно постараюсь побывать на заседании Комиссии. До свиданья!

Провожая глазами быстро идущих к выходу физиков, Фарг сказал, грустно покачивая головой:

— Да-а, нелепо, но я уже не раз замечал, что наука, ставшая единственной страстью, наносит непоправимый ущерб духовному. Как это он выразился?.. Постановка всех мыслимых экспериментов! Вот его идеал и смысл жизни. Впрочем, равновесие разума и чувств вряд ли достижимо у отдельной личности. Но для человечества в целом это должно быть обязательным условием, и вот с этим у нас в последнее время не совсем благополучно. Вы не задавались вопросом, почему у нас так мало по-настоящему крупных поэтов, писателей, музыкантов, художников?

— Бурри, — вдруг встрепенулась Лидия, — почему бы тебе не поговорить с Морависом? Я думаю, мнение величайшего из современных художников было бы интересно Комиссии.

— Это было бы замечательно, но если все, кого одолевают сомнения, начнут приезжать к нему, когда же он будет работать?

— У тебя особый случай, Бурри, — сказал уверенно Фарг. — Разве Моравису все равно, останется ли Земля зеленой планетой или превратится в сплошной фотоэлектрический приемник?

Лидия поднялась.

— Пойдемте, — сказала она, — я сегодня что-то устала.

— Да, налицо явное нарушение режима, предписанного Инструкцией. Ведь ты сегодня летала, как я забыл об этом! — сокрушенно пожал плечами Фарг.

Проходя мимо опалового озера, Бурри сказал:

— Если вы не возражаете, я возьму Эрика с собой.

— Зачем? — спросила Лидия.

— Он должен помочь нам в работе с Мозгом.

— Неужели члены Комиссии сами не могут справиться? — ехидно спросил Фарг, открывая дверцу машины. Лидия невесело рассмеялась и заняла место за ручкой управления.

Бурри промолчал и осторожно опустился рядом с Фаргом, стараясь не задеть его больную руку.

Машина мягко тронулась с места и, быстро набирая скорость, вынеслась на широкую магистраль со слабо светящимся покрытием.

Храмов и Бурри стояли на краю огромной равнины. Синевато-зеленая трава колыхалась под порывами ветра, по ней бежали длинные торопливые волны, как по неглубокому озеру. Храмов беспокойно расхаживал и иногда, останавливаясь, напряженно вглядывался вдаль. Позади него стоял хмурый Бурри и смотрел себе под ноги. За спиной у них была березовая роща, зеленая, с ослепительно белыми стволами деревьев.

Вдруг Храмов оживился. Издали, от горизонта, занимая всю видимую ширь, тяжело катился черный поток. Лихорадочными порывами заметался по степи ветер, в воздухе носились сухие листья, кричали птицы.

— Вот оно! — тыча пальцем в горизонт, восклицал Храмов. — Вот оно, торжество разума и логики, конец извечного хаоса!

Равнина исчезала под черным искрящимся покровом. Вот уже стало видно, что это бархатисто-угольная масса с множеством сверкающих антрацитовым блеском пузырьков. Она несла с собой беспросветную тишину.

Степь умирала, беспорядочно трепеща своими травами, кровоточа алыми скоплениями цветов, обреченно крича голосами птиц и животных.

— Саморазмножающиеся фотоэлектрические элементы! — торжествующе кричал Храмов. — Это океан энергии, бездна экспериментов!

В возбуждении он топал ногами, хватал Бурри за рукав.

— Поздравляю, коллега, ваш Великий Мозг — гений!

Черный покров наступал беззвучно и безостановочно. Вот он уже охватил рощу, и деревья стали осыпаться, белые стволы как будто обуглились, и голые ветви тоскливо взывали к небу, словно костлявые вскинутые руки...

Проснувшись, Лидия долго лежала, все еще ощущая беспомощный ужас. Было еще рано. Сквозь полупрозрачную стену лился мягкий серый свет. Мимо дома неторопливо прошли соседи, дед с внуком. Оба они работали в клинике, оба были хирургами. Гравий сухо поскрипывал под их ногами, ясно были слышны их негромкие голоса. Они возвращались после ночного дежурства.

— ...не станет отрицать значения врачебной интуиции даже сейчас, когда диагностическая аппаратура почти достигла совершенства. В доказательство приведу один пример из собственной практики... — поучающе говорил дед.

Даже не видя их, Лидия ясно представила, как внук смотрит влюбленными глазами на своего знаменитого деда и жадно ловит каждое слово. Голоса затихли.

Хоть это было нелепо, Лидия никак не могла отделаться от чувства, что откуда-то, из глухих уголков планеты, уже начинается наступление на безрассудно расточительную Землю...

Встающие рано — живут долго, вспомнила она слова своего школьного учителя и решительно спрыгнула с кровати.

Искупавшись в бассейне в саду за домом, она собралась в клинику, но вспомнила, что начатая совместно с Фаргом работа находится сейчас как раз в такой стадии, когда одной там делать нечего, а Фарга излишне заботливое руководство не допустит к работе еще дня три, не меньше.

Перед домом появилась серая скоростная машина с высоким гребнем стабилизатора. Она затормозила так резко, что послышался пронзительный визг, а из-под колес веером брызнул гравий. В этом было что-то необычное.

Лидия сбежала по пружинящему пандусу и увидела под прозрачным фонарем машины Бурри. У него было измученное бледное лицо и синие круги под глазами. Он сидел, привалившись плечом к дверце, бессильно уронив руки, и смотрел на Лидию, словно не узнавая ее.