— Наверное… наверное, придумаем что-нибудь, — сказал он, засовывая руки в карманы.

И двое парнишек понуро побрели по улице, опустив головы.

Энди Паркер протопал мимо них в кафе. Взглянул на ребят, пожал плечами и зашел сказать «привет» своему другу Луису.

— Все еще дуешься на меня, Луис? — спросил он, словно это не давало ему покоя, словно его действительно волновало отношение к нему Луиса.

— Нет, Энди, — отозвался тот.

— Все на меня в обиде, — безо всякого выражения сказал Паркер. Помолчал. — Почему все на меня в обиде? — Снова помолчал. — Я делаю свою работу. — Он глянул на Луиса. — Прости, что накричал на тебя, Луис.

— Ничего.

— Мне жаль.

Он смотрел на Луиса. И потому, что Луис был человеком, и потому, что извинения не подлинны, пока они не проверены; пока кто-нибудь не бросит на твое «Мне жаль…» какую-нибудь простительную грубость вроде «Кого волнует, жаль тебе или нет? Хватит тут мне надоедать!», а ты не ответишь что-нибудь вроде «Что ж, мне действительно очень жаль…» или «Раз так, то катись к черту!», и путем подобного диалога не удостоверится в искренности извинений.

— Надо думать, прежде чем говорить, — сказал Луис, прищурившись. Он ждал, что ответит Паркер.

Тот согласно кивнул:

— Надо. Мне действительно очень жаль.

И опять молчание. Сказать друг другу им теперь было нечего. Возможно, им вообще нечего будет больше друг другу сказать. Никогда.

— Ну… я… пожалуй, пойду в участок, — промямлил Паркер.

— Да.

Паркер как-то неопределенно и вяло махнул рукой и медленно вышел на улицу.

В кафе зашел репортер и уселся на высокий табурет.

— Ну, теперь все тихо, да? Можно мне чашечку кофе?

— Да, все тихо, — подтвердил Луис.

— Прямо как на острове, а? — усмехнулся репортер.

Луис ответил немедленно:

— Нет, совсем не как на острове. — Помолчал, взглянул на репортера и добавил: — А может, это не так уж и плохо, да? Может, не так уж и плохо.

Где-то снова зазвонили церковные колокола.