Всю ночь Лерга не отпускала своего слугу ни на шаг, требуя то бинты, то кипяченую воду, то уксус, то компоненты для зелья. Сказывались попытки домна директора сманить ее в травницы – в зельях Лерга разбиралась куда лучше стандартного мага-воина, чему Григ и обязан теперь если не жизнью, то отсутствием паралича как минимум.

Под утро кобольд пришел сам, молча положил на стол огромный фолиант, заложенный огромным зеленовато-лиловым пером неизвестной, но наверняка удивительно красивой птицы.

– Откуда это? Я не просила! – шепотом удивилась Лерга, боясь разбудить только что забывшегося сном Грига.

В ответ, как всегда, тишина и молчаливый поклон.

– Ладно, иди, – махнула на нубийца рукой дисцития, беря в руки книгу.

Фолиант оказался жутко древним, чудом не рассыпавшимся на отдельные страницы от времени. Спас, должно быть, огромный, дорогой, твердый кожаный переплет с массивными застежками – неизменным атрибутом всех старых или особо ценных книг, чтобы дольше сохранялся текст: поди-ка перепиши этакую громадину, особенно если она еще и на Крылатом наречии написана, так что половину букв ты вроде бы знаешь, а вот все остальные приходится перерисовывать, как иероглифы. Лерга со всей возможной осторожностью, словно хрустальную, раскрыла книгу на заложенной странице. Прищурилась, разбирая меленькие и заковыристые, но вполне митьесские руны, хотя и в древнем начертании.

Итак, мьердона. Хищная водная нежить, о которой раньше Лерга ни слова не слышала, но это еще ни о чем не говорило – как ни крути, а она еще всего лишь недоучившаяся ведьма. Фолиант же, кажется, был хоть и старый, но не иноземный, черта с два там стали бы на митьесском наречии писать. Если это делали маги – воспользовались бы Крылатым, чтобы текст стал хотя бы относительно общедоступным.

Описывалась в фолианте не сама нежить, а раны, ею нанесенные, и способы облегчения страданий потерпевшего. Насмотревшись на талантливые миниатюры, изображающие разнообразные раны, какие может нанести эта паукообразная тварь, Лерга поняла, что Григу еще здорово повезло, и дала себе зарок никогда не вступать с мьердоной в бой один на один. Честь и подвиги – это, конечно, замечательно, но голову на плечах иметь тоже иной раз не помешает.

Зелье, описанное в книге, пришлось варить весь остаток ночи, снова гоняя кобольда то за ринницей, то за лугоцветкой, то за каштановым медом. В его все еще довольно равнодушных глазах все же появились нотки тоскливой безнадежности. Но зелье того стоило: жар и воспаление оно сбило почти моментально, боль приутихла, так что поутру Лерге удалось даже вырвать полчасика и подремать, уронив голову на руки.

Весь следующий день она не отходила от его кровати, слушая бессвязный бред, успокаивая, пытаясь напевать колыбельные, но смущаясь и замолкая. Еду кобольд носил все с тем же достойным похвалы постоянством, но Лерге было не до нее, так что нубийцу пришлось даже дергать ее за рукав и указывать на стынущий обед, жестом предлагая самому напоить больного из ложки, пока дисцития поест.

Зелье сделало свое дело – к вечеру Григ почти успокоился, уснул, но только Лерга облегченно упала на свой матрац, как дисцитий вдруг решил прийти в сознание и добиться от нее в третьем часу ночи связных объяснений по поводу того, где он вообще находится. Обычно от нее в такое время можно было без особых усилий добиться только связной, образной, заковыристой и длительной ругани без повторов, но на этот раз Лерга чудовищным усилием воли напомнила себе, что больных надо жалеть, и сумела-таки выдавить из себя хоть что-то цензурное вопреки обыкновению…

Григ исподволь еще раз рассмотрел эту странную девушку в зеленом платье, которая сидела, чуть ссутулившись, на стуле, смотрела невидящими глазами куда-то на стену, сжимала в тонких пальцах давно остывший чай и рассказывала…

Что за черт, а ведь он полагал, что это ему крепко досталось за последнюю неделю! Куда уж там… Эта… несостоявшаяся ведьма, государственная преступница в бегах – и дальше по списку – вызывала уважение пополам с восхищением. Большинство Григовых знакомых уже на первом же этапе этой игры не на жизнь, а на смерть сели бы и заплакали, ожидая, что придет кто-нибудь добрый и им поможет. Хотя, безусловно, интересно было бы взглянуть на ту, вторую, которую Лерга, выделяя тоном и взглядом ее имя, почтительно называла Ристанией. Тоже наверняка незаурядная личность с массой личных странностей и достоинств.

– Ладно, теперь стало немного понятней, – решительно подвел черту Григ. – По крайней мере, некоторые моменты осветились, остальное будем выяснять по ходу дела.

– Какого еще дела? – несколько заторможенно, еще не успев включиться в разговор, переспросила Лерга.

– Ну… придумаем какого, – преувеличенно бодро заверил Григ. – Не век же здесь куковать, правда? Ну так и чем мы займемся сейчас?

– Сейчас? – Дисцития окончательно опомнилась и взяла прежний уверенный, чуть скептический тон: – Сейчас кое-кто выпьет зелье и будет отсыпаться. А я пока сварю очередную порцию – дело, как ни крути, не минутное.

– Я выспался, – отмахнулся Григ. – Так что можешь больше не мучиться со своим зельем, хотя спасибо за заботу.

Лерга посмотрела на него со святым терпением сестры милосердия:

– Григ, перестань нести чушь.

– Это почему еще чушь? – возмутился дисцитий. – Мне действительно намного лучше, так что я не вижу смысла лежать тут день и ночь! Если плечо получше перебинтовать, то оно не будет сильно протестовать против хотя бы ходьбы. И если ты очень уж настаиваешь, то выпью я на ночь твое зелье, хотя дальше, полагаю, процесс регенерации пойдет и сам.

– Нет, не пойдет, – печально покачала головой девушка. – Григ, я не могу тебя вылечить. Я могу сбить жар, остановить воспаление и вкатить анестезию – все!

– То есть как? – не понял дисцитий.

Лерга только развела руками, словно извиняясь:

– Не знаю. В этой книге, – она кивком указала на перевернутый страницами вниз фолиант на столе, – написано, как именно облегчить последствия раны, но не как ее ликвидировать. Я перерыла эту главу от первых рун и до последних, но тщетно.

У дисцития вдруг пересохло во рту. Сразу вспомнилось, как зло ругался граф, завидев его рану, а уж у него-то обычно хватало и опыта, и самообладания…

– Ты хочешь сказать, что это вообще неизлечимо?

Голос, несмотря на все усилия, прозвучал глухо и почти неслышно – звук отключился. Но Лерга словно умела читать по губам.

– Нет, что ты! Нет, конечно… Просто… я не знаю, Григ. ЗДЕСЬ ничего о полном излечении не написано. Но ведь книг на свете тысячи! Эта старая, возможно, тогда способов и не знали, а сейчас просто я их не знаю, а опытный маг сможет тебе помочь…

Ага. Один такой опытный маг уже пытался. Без особых результатов. Точнее, с теми же, что и эта Лерга: остановить кровопотерю, снять боль, сбить жар…

– Об излечении не написано… – задумчиво повторил вслед за дисцитией Григ. – А о смерти там случайно ничего не говорится? Ну там через семь суток или месяц?

– Н-нет.

Лерга поспешно отвела глаза, неуместно заинтересовавшись невесть когда посаженным на зеленый рукав пятном, и Григ понял, что говорится, да еще как. Но она все равно не признается, а требовать книгу и читать свой смертный приговор ему совсем не хотелось. Тем более что пока-то он очень даже жив, так что нечего его хоронить раньше времени!

– Лерга?

– Что? – Девушка окинула его испуганным, виноватым взглядом. (Смешная. Как будто это она его под жвало той тварюге толкала.)

– А сколько оно варится, это твое зелье?

Девушка сосредоточенно нахмурилась, припоминая, потом сбилась окончательно и, плюнув на все, заглянула в книгу, поводила пальцем по строчкам…

– Около шести часов, – так и не отбросив сомнения окончательно, наконец решила Лерга. – Ну плюс-минус тридцать минут…

Григ покосился в окно, на глаз прикинул, что сейчас около полудня, и решил:

– Ладно, тогда давай так: я сейчас пью это зелье и отключаюсь. А ты варишь новую порцию и через шесть часов меня будишь. Только без дураков, слышишь!