– А вон там, за углом, я видел прелестную кофейню, – не растерялся незнакомец, предлагая ей руку. – Осторожнее, тут скользко.

Действительно скользко. Настолько, что без его локтя она запросто подвернула бы ногу и упала. Чем не оправдание для того, чтобы пройтись по набережной под руку с абсолютно незнакомым человеком?

И до позднего вечера они просидели в самом темном углу кофейни, напившись кофе с коньяком на всю оставшуюся жизнь и перепробовав все виды шоколада, какие только были в меню. Поначалу она смущалась и вообще не понимала, как ее угораздило оказаться здесь с этим подозрительным типом вместо того, чтобы уныло забивать в мышечную память какое-нибудь надоевшее фламенко, но после второй порции доселе ни разу не пробованного коньяка дело встало на автопилот, и разговор полетел вперед загнанной лошадью, круто взрывая землю на резких виражах.

– Где ты учишься? Ничего, что на ты?

– Ничего, – махнула рукой она и тяжело вздохнула: – Учусь в Академии искусств, на поэтическом факультете.

– А что так мрачно? Хороший факультет.

Она машинально пожала плечами:

– Нормальный. Но как-то уже достал. Хотя нет, это не факультет виноват, а просто я по весне учиться не умею совершенно, если на улице хмуро, то на меня нападает жуткая хандра и хочется застрелиться, но не вставать утром и ехать в центр города, а если солнечно, то сидеть в пыльной аудитории – это кощунство!

– Ну это у всех так! – беспечно рассмеялся он, с треском разламывая плитку шоколада на множество кривых осколков и забрасывая один в рот.

– Знаю, – уныло кивнула она. – Нас из сотни человек осталось двадцать шесть героев, которые до сих пор пытаются ходить на лекции (ходить, а не писать!). Преподаватели уже даже не отмечают, только жалуются, что надо начинать лекционный курс с конца, чтобы самые важные и сложные лекции у нас все же были!

– Ерунда, даже не переживай, – посоветовал черноволосый. – Так учились десятки поколений до вас, так же и вы отучитесь. Как ни крути, а добропорядочную жизнь человек начинает вести тогда, когда на любую другую уже не хватает ни денег, ни здоровья, ни сил. Время сидеть и разгребать вековую пыль наступит, когда тебе будет лет семьдесят, а до тех пор можешь наслаждаться жизнью!

– Спасибо за разрешение! – фыркнула она.

– Всегда пожалуйста! – не остался в долгу тот. – Ну что, согрелась?

Она сначала даже не поняла, о чем он, и только потом вспомнила, зачем ее вообще привели в кофейню. Внутри было душно – хоть топор вешай, а по жилам растекся горячей плазмой коньяк.

– Ну да, – осторожно кивнула она. – А что? Пойдем отсюда?

Правильно. Нечего злоупотреблять чужой добротой. Все равно не про нее птица, так, только нервы дразнить.

– Вот еще! – рассмеялся снова разгадавший ее мысли спутник. – Просто раз согрелась, то сними пальто – удобнее будет!

Сдавленно чертыхнувшись, она затеребила пряжку перехватывающего талию пояса.

– Как тебя хоть зовут-то, спаситель?

– Церхад, – чуть гортанно отозвался тот. – А тебя?

– Лойнна, – досадливо поморщилась она. – То еще имечко…

– А чем тебе не нравится? Красиво, звучно…

– Не по-гонерски, – пояснила она, поднимаясь со стула и вешая пальто на один из вбитых в стену крючков.

– Тоже мне беда!

На улицу они вышли, только когда поняли, что от одного вида и запаха кофе их ближайший месяц будет тошнить, а на шоколад уже и смотреть-то не хотелось. Погода ничуть не улучшилась, но в темноте снег выглядел как-то празднично, а низких мрачных туч было не видно, так что жизнь налаживалась.

– Лойнна, поздно. Давай я тебя провожу.

– Нет, не надо… Я уже ходила одна: у нас в первом семестре часто пары допоздна были.

– Не боишься?

– Боюсь. Но привыкла.

– Тогда почему не хочешь, чтобы я тебя проводил?

– Потому что тебя я боюсь больше.

– Глупая. – Он негромко рассмеялся и легко коснулся губами ее холодной руки. – Ну как хочешь.

И исчез в темноте.

Лойнна вздохнула. Странный парень. Странные манеры. Но безумно подкупающие романтически настроенных барышень.

Воспаление не воспаление, а вот бронхит она очень даже подхватила. Не помог ни коньяк, ни горячая ванна, ни три таблетки, выпитые для профилактики на ночь.

Без толку. Проснувшись поутру и отметив, что комната как-то подозрительно вращается по кругу, в голове бьет колокол, а все тело трясет озноб, несмотря на пылающий лоб, Лойнна мрачно хмыкнула и, прихватив студенческий, отправилась прямиком в лечебницу. Советы и рецепты ей были не нужны – когда год за годом болеешь по весне одним и тем же бронхитом, то заранее имеешь в аптечке все: от солодки до календулы, – ей нужна была только справка.

– Что вы курите? – меланхолично поинтересовалась медсестричка, заполнявшая карточку.

– Ничего, – удивилась Лойнна. – Это неэстетично.

– Ох, долена, не смешите, разве у некурящих бывает бронхит?!

– Э-э-э… А разве нет?

Но справку ей все же дали, сказав прийти через пять дней и выдав длиннющий список всевозможных лекарств, которые можно было купить в аптеке на первом этаже. Список, не читая, Лойнна выбросила в ведро возле оной аптеки, и совесть ее при этом даже не шевельнулась.

Одним богам известно, как Церхад узнал, что она больна, где выпытал адрес бабки, у которой она снимала комнату, но буквально через час после того, как разобиженная на всю медицину вообще и медсестричку в частности Лойнна вернулась домой и бессильно упала на кровать, даже не дотянувшись до какой-нибудь книжки, он объявился на пороге, вежливо, но непреклонно оттер в сторону возмущенную домну Абру и, постучав для приличия, вошел к Лойнне.

– Сгинь, нечисть, – мученически простонала она, натягивая одеяло на голову. – Я не в форме и не принимаю гостей.

– Не принимаешь гостей – значит, будешь принимать лекарства, – невозмутимо отозвался Церхад, отыскивая в шкафу большую банку и водружая в нее огромный букет радостных желтых тюльпанов.

Домна Абра вопиющим гласом совести стояла на пороге, всем своим видом показывая, что она не допустит никакого разврата в своем доме.

– Не подскажете, где у вас тут можно повесить куртку? – ничуть не смутившись, обратился к ней Церхад.

– На вешалку у порога, – ледяным тоном отозвалась та. Дождалась, пока он выскользнет из комнаты, и набросилась на бледную, к тон простыне, Лойнну. – Чем ты думаешь, долена?! Он тебя на семь лет старше! С ума сошла?

– У-у-у… Домна Абра, я не могу думать, когда болею. Но если вы его сможете выпроводить, то буду вам очень благодарна! Сама я не в состоянии.

– Так бы и сказала, – с достоинством кивнула ей хозяйка, разворачиваясь и выходя в коридор с решимостью умереть, но не допустить супостата.

Бог весть, что он ей там сказал, но уже через пять минут они отпаивали ее лекарствами, солодкой и малиновым чаем в четыре руки, причем домна Абра ничуть не оскорблялась, будучи только на подхвате: воды вскипятить, полотенце принести…

– Что ты ей наплел? – раздраженно зашипела Лойнна, когда женщина снова умчалась на кухню.

– Что я твой старший брат, – невозмутимо пояснил Церхад. – А что, ты против? Я могу уйти, если хочешь.

Она задумалась и покачала головой:

– Нет, оставайся. Без тебя мне будет совсем скучно и жалко саму себя.

Он не только остался, но и принялся приходить каждый день, скоро подружившись со строгой хозяйкой, так что та не возражала бы, и останься он на ночь, но на такое он никогда даже не покушался. Первые дня два Лойнна бессильно лежала на кровати, а он читал ей книги или развлекал бессмысленной, но забавной болтовней.

Потом стал приводить своего друга с гитарой, и они в два голоса перепели все ее любимые песни и все вещи собственного сочинения. Точнее, сочинял друг, а Церхад выступал только вдохновителем, умеющим вовремя сказать, что это шедевр всех времен и народов, но как часто многим талантливым людям не хватает именно такого вот не обремененного излишним придирчивым вкусом друга, чтобы поверить в собственные силы!