Я понимал: радист врет, не говорит правду по причине страха перед кем-то. Ощущение его непричастности к убийству переросло в убеждение. Я отпустил его, хотя, наверное, надо было арестовать.

Мысль об аресте Мироненко возникла снова, когда совсем неожиданно заявился еще один свидетель. Это был старший повар Карпов. Меня будто током ударило!

— Я по тому делу, убийству, — произнес он глухо, тяжело, исподлобья глядя мне в лицо. — Подумал, может, чем помогу...

Карпов сообщил, что он ходил на продовольственный склад. Возвращаясь обратно, услышал выстрел. Но не придал ему значения, позабыл сразу же. Но когда пришел на кухню, его помощник сказал: потерялась винтовка из повозки. Тут он и вспомнил про выстрел.

— Винтовку нашли?

— Не нашли. Все обыскали.

— Вы не встречались с радистом Мироненко в тот день? На продовольственном складе?

— Не встречались, Я видел как будто его, когда шел на склад. Похожего на него. Но не ручаюсь. Мелькнул только. Торопился тот человек. Почти бежал.

— Куда он направлялся?

— Направлялся? Будто бы в хозроту.

— Когда это было? Время?

— Часа в четыре будто. Может, позднее.

— Сколько времени вы пробыли на складе?

— Нисколько. Кладовщик куда-то ушел. Я вернулся...

— Так вы можете поручиться, что видели именно Мироненко?

— Нет. Не могу. Мог обознаться...

В тот же день мы втроем — Обухов, Потапов, я — внимательно просмотрели показания Мироненко и Карпова, пришли к выводу: радист врет. Но по каким причинам? Тут мнения разошлись. Капитан Обухов считал, что страх Мироненко — обычный страх преступника перед заслуженной карой, приводил свою версию. Кравцов мог знать за Мироненко какие-то грехи. Поэтому Мироненко и не искал встреч с другом детства, хотя знал, что тот служит рядом. Встреча была неожиданной и совсем не к радости Мироненко. Он пытался уговорить Кравцова молчать. Но Кравцов на уговоры не поддался. Поэтому и вернулся в штаб. Все остальное проясняют показания Карпова (эту версию поддерживал Потапов). Я же считал, что показания старшего повара как раз не проясняют, а запутывают дело. Цель — увести нас от истинного преступника, может быть, агента. Возможно, я находился под впечатлением, которое произвели на меня Мироненко, а особенно Карпов?..

Мы решили еще раз допросить Мироненко.

Потапов вернулся в свой взвод вечером. Свободные от дежурства связисты сидели вокруг Соловьева, который им что-то рассказывал (с некоторых пор радист стал чрезмерно общительным). Мироненко среди них не было. Потапов спросил, где он.

— Охотится за какой-нибудь красоткой. По твоему примеру, — усмехнулся Соловьев.

— Давно он ушел на эту «охоту»?

— Да как вернулся оттуда, откуда не всякий возвращается.

Потапов ничего не сказал, взял фонарик и вышел. Было темно. Только передний край озаряли вспышки ракет, небо прошивали пунктиры трассирующих пуль. Капитан пошел в расположение артдивизиона, занимающего позиции на восточной окраине села Озденеж. Он знал, что среди артиллеристов у Мироненко есть земляк, там он часто бывает. Проходя тропинкой через сад, Потапов наткнулся на радиста. Тот лежал под кустом, ничком, с раскинутыми руками. Мертвый? Но, перевернув его на спину и приложив ухо к груди, Потапов уловил слабое биение сердца...

Радист умер в медсанбате этой же ночью. Мои предположения оправдались, я пожалел, что не арестовал его. Да, агент снова завел нас в тупик, нанес опережающий удар.

Мы вновь стали изучать протоколы допросов Мироненко и Карпова, сопоставлять их. У меня возникло предположение, которое показалось всем правдоподобным.

Ходил или нет Карпов на склад — это неважно и недоказуемо. Но он видел Мироненко в тот день — факт. Только видел не одного, а вместе с Кравцовым. Кравцов, вероятно, тоже заметил проходившего повара, узнал, назвал по фамилии. Но Мироненко знал его под другим именем. Возможно, на этой почве у них возник спор, и Мироненко пытался отговорить Кравцова от заявления. Вот здесь есть два варианта. Первый — Мироненко не хотел, чтобы Кравцов заявил, боясь ошибки. Второй — Мироненко связан с Карповым каким-то образом. Неопровержимо одно: страх Мироненко перед Карповым.

— Значит, Карпов?

Мы решили послать запрос на старшего повара в соответствующие центральные органы. Нас интересовало его прошлое. Но происшедшие вскоре события несколько отвлекли наше внимание от Карпова.

Старший лейтенант Егоров вернулся из штаба в свой взвод, объявил:

— Завтра утром три радиста должны выехать на передовую с генералом Данилевским.

Среди радистов командир взвода назвал Соловьева. И тут произошло неожиданное.

— Я не могу выехать, товарищ лейтенант! У меня высокая температура, — заявил Соловьев. Вид у него действительно был болезненный.

— Мне странно слышать это, сержант! — не удержался Егоров. — То вы рветесь в бой с винтовкой в руках, то отказываетесь выехать на передовую в качестве радиста.

— Не могу, болен, — почти простонал Соловьев, вздрагивая, словно от озноба.

— Разрешите, товарищ лейтенант, выехать мне! — вызвался Потапов...

...Ранним утром, едва брезжило, две легковые машины выехали на передовую. Въехав в лес, машины остановились. Генерал и сопровождающие офицеры по траншеям пошли на позиции артдивизиона. Связисты расположились на КП, установили связь с полками дивизии. Вскоре туда пришли генерал и командующий артиллерией. Данилевский сел к рации, и тут начался артобстрел наших позиций. Снаряды противника ложились с губительной точностью, рвались рядом с командным пунктом.

— Нас обнаружили! — без паники, но с тревогой доложил генералу вбежавший на КП Потапов. — Тут есть старый блиндаж, прошу перейти туда, товарищ генерал...

Вечером нас собрал Данилевский. Генерал ходил по кабинету, мы все четверо — Обухов, Потапов, я и Егоров — сидели в полном молчании, чувствуя свою вину и беспомощность перед вражеской агентурой.

— Ну, что скажете? — произнес генерал, останавливаясь. — Кто мог сообщить врагу точные данные о наших позициях? Не голубиной ли почтой воспользовался враг!

Данилевский, прищурясь, посмотрел на старшего лейтенанта Егорова. Тот медленно поднялся, одернул гимнастерку.

— Есть подозрение, товарищ генерал, на радиста Соловьева. — Егоров коротко доложил об отказе радиста выехать на передовую.

— Почему вы не вызвали медработника? Почему не доложили об этом ЧП? Что это — халатность, старший лейтенант? — генерал говорил, не повышая голоса, но слова словно резали мертвую тишину. Егоров стоял весь красный, обильный пот стекал по лицу. — В вашем поступке мы разберемся. Немедленно идите в полк, доложите командиру о происшедшем по вашей халатности.

Егоров вышел. Капитан Обухов попросил разрешения для короткого сообщения.

— Мы сегодня получили ответ на запрос относительно радиста Соловьева. Соловьев был в Германии, в каком году, установить точно не удалось. Факты, которыми мы располагаем, подтверждают его причастность к немецкой агентуре.

— Чего же вы медлите? Арестовать сукина сына! — не выдержал Данилевский.

— Разрешите, товарищ генерал, высказать мнение, — не боясь вызвать гнев генерала на себя, сказал Потапов. — Мы имеем улики против Соловьева. Но я не могу объяснить следующее. Первое — как мог узнать Соловьев о КП на передовой, оно было оборудовано накануне. Второе — каким путем мог сообщить противнику в течение ночи? Третье — если он агент, как он мог уклониться от выезда, зная, что подозрение падет в первую очередь на него? На эти вопросы я не могу найти ответа.

— Вы хотите, чтобы ответы на ваши вопросы прислали из генерального штаба? — жестко усмехнулся Данилевский. — Арестовать Соловьева и немедленно, капитан-рядовой Потапов.

Потапов хотел привести еще какие-то соображения насчет Егорова, но замолчал, вошел адъютант генерала. Доложил: капитана Обухова немедленно просит прибыть начальник штаба полка Модин.