— Смотри, разве не красавица? Ангел. Говорят, все чувства человека отражены в глазах. Неправда. По ее глазам ничего не прочтешь. Тут она улыбается, а глаза серьезные, строгие даже. — Было ясно, что всей этой болтовней Соловьев пытается скрыть свою нервозность. А подсел рядом с целью выяснить, обнаружил ли Потапов пропажу фотографии из книжки. Видимо, ничего не выяснив, сказал на всякий случай: — Я ведь тоже был парень что надо. Была у меня фотокарточка тех лет, да вчера потерялась куда-то из кармана гимнастерки. Может, выронил.

Соловьев положил карточку жены на место, накинул на плечи шинель и вышел на улицу. Потапов тотчас проверил карманы его гимнастерки, нашел то, что хотел: квадратик картона, запечатлевший Соловьева в довоенное время.

Мы с капитаном Обуховым подходили к штабу полка, когда навстречу нам вышел лейтенант Егоров. Он имел вид человека с глубокого похмелья.

— Я к вам, — сказал он хриплым голосом. — Произошло такое, что не могу себе объяснить...

— Зайдем в штаб, там расскажешь, — предложил Обухов.

— Вечером я почувствовал себя смертельно усталым. Такого никогда не случалось, — начал рассказ командир взвода связи. — Шел в свою землянку и прямо на ходу спал. Едва добрался до койки, уснул, не раздеваясь. Среди ночи вдруг во сне или наяву слышу шаги. Мягкие, словно босой ногой. Приблизились к моей кровати. Затихли. Я хочу встать, но не могу. Не в силах поднять голову, она словно бы чугунная. Произнести слова, крикнуть тоже не могу. Потом снова услышал те же шаги. Они удалились, и все стихло. Через какое-то время я заставил себя подняться, просто неимоверными усилиями. Взял фонарик, пистолет — они у меня в любом случае в изголовье. Шатаясь, дошел до двери, вышел на улицу — никого, тишина.

— Где был ординарец?

— Куликов спал у порога.

— Он был в сапогах?

Егоров потер лоб.

— И теперь голова тяжелая. Так... Да, он был в носках. Запомнил, потому что запнулся о его ноги. Но он даже не пробудился... А вы что?.. Я же хорошо слышал, как открылась и закрылась дверь.

— Что же могло интересовать ночного посетителя в вашей землянке?

— Может быть, полевая сумка. Там были две полевые карты. На одной нанесен наш передний край на сегодняшний день. На второй обозначен бой западнее Папортного...

— А вы как обычно спите? Крепко?

— Нет. Я чуток во сне. Малейший шум заставляет просыпаться.

— Об этом, конечно, знают немногие, — заметил капитан Обухов. — А что вы можете сказать о своем ординарце?

— Несчастный человек этот Куликов. Был контужен под Москвой. Что-то с головой. Почему его не освободили подчистую? Не понимаю. Говорил о нем с начальником штаба. Ничего, говорит, в ординарцы годится. Он оказался прав. Куликов хорошо справляется со своими обязанностями. А почему вы об этом спрашиваете? Подозреваете?

— Ну что вы! Несчастный, калеченный человек. Жалеть надо, — успокоил Обухов. — Я к тому спрашиваю, не просили ли вы у него какого лекарства, когда пришли к себе? Он мог напутать или переборщить с контузией-то.

— Да нет. Я слова не сказал. Сразу свалился. Я же говорил уже.

— А где вы обедали, ужинали? Пили что-нибудь?

— Так, сейчас соображу. До семи мы совещались у начальника штаба. Потом с Левкиным пошли к нему в хозроту. Там я ужинал, пил чай... Потом вернулся в штаб...

— И почувствовал недомогание?..

— Просто тяжесть в голове и во всем теле. Чего не случалось...

— Возможно, обычное отравление. Недоброкачественные продукты.

— Да, мне тоже показалось что-то подобное...

Оставшись наедине, мы с капитаном подвели итоги событиям, происшедшим в полку. Уничтоженная батарея, подмена регулировщика и указателей, самоубийство задержанного, поломка машины, убийство шофера Зайцева, пропажа фотографии у Потапова, случай с Егоровым, которому явно дали снотворное. В двух случаях участвует Соловьев, появляется еще один человек — ночной посетитель, им мог быть ординарец Куликов, если бы не хозрота. Опять хозрота младшего лейтенанта Левкина. Надо было там навести кое-какие справки.

По пути в хозроту меня обогнала женщина. Взглянула на меня сбоку и ласково улыбнулась. Она была хороша собой: слегка веснущатое милое лицо, зеленоватые глаза, яркий маленький рот, солнечно-рыжие волосы, стройная фигура. Я пошел медленнее, и она сбавила шаг и все оглядывалась, улыбалась. Она явно заигрывала. Ну и что же тут такого? Молодая, село недавно освобождено от немцев. Но чем-то она казалась подозрительной. Может быть, своими манерами, что как-то не вязались с обстановкой, с долгим пребыванием здесь немцев...

Когда я пришел в хозроту, Левкин отчитывал своих подчиненных. Он кричал так громко, что стены дрожали, грозился всех подряд отправить в штрафную роту. Вскоре однако он, как всегда это бывало, утихомирился. Отпустил солдат, вытер платком потное лицо, мученическим голосом произнес:

— Легче командовать боевым подразделением, чем этой шарагой. Не позавидуешь! Фронт все время движется, идет, бежит. Попробуй успеть с такими «орлами». Машина застрянет — Левкин в ответе, какой-то разгильдяй не туда уедет или опоздает — Левкину по шее. Все Левкин да Левкин. А тут еще вы, контрразведка, допекаете.

С младшим лейтенантом Левкиным мы были в товарищеских отношениях. Я знал его более года, еще с боев на тульской земле — его родине. Тогда он пришел из училища командиром взвода. Человек он добрый душой, мягкий, иногда вспыльчивый, подчиненные относятся к нему с любовью.

— Скажи по секрету, почему Зайцева убили? — спросил Левкин. — Я все думаю, прямо спать не могу.

— А ты сам как думаешь?

Левкин вздохнул.

— Дело темное. Только у него действительно машина сломалась. Мотор отказал.

— Взаимно скажу: он ехал правильно. Указатели были установлены не так. Дорожники напутали.

— Разгильдяи! — возмутился Левкин. — Тогда что же получается?

— Дело темное, — усмехнулся я. — Знаешь, я сегодня остался без завтрака. Опоздал. В твоей столовой не найдется чего?

— Для СМЕРШа найдут.

— Не отравят?

— Поручиться не могу. Особенно за старшего повара Карпова. Такой тип. Представляешь, как он с живностью расправляется? Птицу — курей, уток, если подвернутся, живьем шпарит.

Признаться, от такой характеристики повара у меня совсем пропал аппетит.

Действительно, старший повар произвел на меня удручающее впечатление: массивен, с руками гориллы и тяжелой нижней челюстью. Я несколько раз ловил на себе его давящий, проникнутый ненавистью взгляд. Мне было не по себе, хотелось поскорее убраться отсюда и уж больше не встречаться с этим типом.

На обратном пути я зашел во взвод связи, чтобы увидеться с капитаном Потаповым. Он был на дежурстве. Я рассказал о своих впечатлениях. Капитан неожиданно высказал свое предположение по поводу случая с Егоровым — не причастен ли сам лейтенант к агентуре, назвал известные нам факты, но в своем толковании. У Егорова все возможности: связь, осведомленность. Версия была для меня, повторяю, неожиданной, я только и мог сказать, что все требует тщательной проверки, торопиться не следует. Сказал и о той женщине, которая почему-то не выходила у меня из головы. Потапов, оказывается, тоже встречался с ней, и у него зародились подозрения.

— Особа занятная, зовут Марина, — сказал он. — Намерен познакомиться ближе.

Знакомство состоялось и едва не закончилось для капитана трагически.

Потапов встретил эту женщину в тот же день. Она как будто поджидала его у небольшой крестьянской избы, сложив руки на груди. Он прошел мимо, делая вид, что ищет нужный ему дом, затем вернулся, подошел вплотную.

— Вы кого-то разыскиваете? — зазывно улыбаясь, спросила она.

— А вы, гражданочка, любопытны. Это не совсем скромно с вашей стороны, — ответил по-немецки капитан, галантно раскланиваясь.

Женщина на какой-то миг опешила.

— О-о, — протянула певуче. — Вы очень вежливый человек. Жаль, что я не понимаю, что вы сказали. Повторите, пожалуйста, по-русски.