В примечании Гартхофф говорит: «Источником этой информации является один из сотрудников секретной службы ЦРУ, непосредственно руководивший оперативной деятельностью Пеньковского; я хорошо знал его как человека надежного. Он рассказывал мне об этом строго конфиденциально вскоре после случившегося. Как это часто бывает в подобных случаях, а также учитывая все еще не снятую печать секретности и сильно сократившееся число источников информации четверть века спустя, я не смог ни подтвердить эти сведения, ни опровергнуть их. Я верю, что это правда»{169}. Гартхофф ошибался по всем пунктам, начиная с даты (2 ноября, после кульминационного момента кризиса, а не 22 октября) и кончая его уверенностью в том, что Макоун не расскажет об этом президенту.
В воскресенье Джекоб был публично обвинен в шпионаже и выдворен из Советского Союза. Макоун писал в памятной записке для отчета: «Ситуация, о которой подозревало ЦРУ, на самом деле возникла, и мы можем лишь сделать вывод, что „Герой”, по всей вероятности, полностью разоблачен и что данный источник в дальнейшем не будет представлять никакой ценности. И теперь мы должны также самым тщательным образом пересмотреть последние сообщения (что мы и делали в течение последних нескольких месяцев), чтобы убедиться, что информация не «подкинута» нам, чтобы обмануть нас или ввести в заблуждение»{170}.
4 ноября в квартире Джервеза Кауэлла, нового представителя МИ-6 в посольстве, зазвонил телефон. «Говорит ваш друг, — сказал по-русски мужской голос, — я должен с вами увидеться. Встретимся в цирке». Кауэлл ничего не ответил. Он знал, что Джекоб задержан и что Пеньковский, вероятнее всего, арестован. Кауэлл сообщил об этом звонке МИ-6 в Лондон, откуда информация была передана в ЦРУ. Это было еще одним подтверждением прокола Пеньковского, поскольку в плане операции никакой встречи в цирке не предполагалось. Видимо, в КГБ закидывали удочку наугад, надеясь выловить контакты Пеньковского в британском посольстве.
Джекоб был выдворен из Советского Союза как «персона нон грата». Он покинул Москву 6 ноября 1962 года. На архивных фотографиях он опознал человека, который вскрыл спичечный коробок, извлеченный из тайника, как Владимира Михайловича Комарова, известного под именем Владимира Ковшука, сотрудника Второго главного управления КГБ. Ковшук активно работал против американцев в Советском Союзе с 1950 года, кроме периода с марта 1957-го по январь 1958 года, когда он был первым секретарем советского посольства в Вашингтоне. Его «крышей» в Москве был американский отдел в Министерстве иностранных дел.
В Будапеште 2 ноября 1962 года Гревил Винн устраивал коктейль для венгерских официальных лиц, посетивших его передвижную выставку британских промышленных товаров в парке Варошлигет. Винн был полон решимости поездить в течение осени со своим изготовленным по особому заказу автофургоном по Восточной Европе, чтобы убедить советских чиновников в Москве в своей надежности и вновь получить приглашение в Москву на 1963 год. Винн уже проезжал через Будапешт в начале октября и принял меры, чтобы возвратиться в Венгрию, показавшись сперва на Британской торговой ярмарке в Бухаресте 16—25 октября. После Бухареста Винн отправился в Вену, где провел три дня со своей женой, а потом 29 октября возвратился в Будапешт.
Автофургон Винна прибыл в Венгрию без него, так как он с женой остался на уик-энд в Вене. Из Вены он позвонил в Лондон, чтобы узнать, безопасно ли возвращаться в Будапешт, поскольку от Пеньковского с начала сентября не было ни слова. Винн утверждал, что в Лондоне никто не ответил на его звонок по номеру, который был дан ему МИ-6{171}. Сотрудники, знакомые с этим делом, говорят, что Винн действительно говорил с кем-то и ему посоветовали не возвращаться за «железный занавес»{172}. Причина его возвращения в Будапешт, как впоследствии утверждал Винн, заключалась в том, что он ожидал приезда туда Пеньковского и встречи с ним, назначенной на заправочной станции за городом. Винн говорил, что он планировал спрятать Пеньковского в тайнике, устроенном под передними сиденьями машины, а затем пересечь границу и увезти его в Австрию{173}. Тайник, по словам Винна, размещался под фальшивым стендом для батареек. Ни один из оперативных работников ЦРУ или МИ-6, включая бывшего заместителя директора по вопросам планирования Ричарда Хелмса, не подтвердил наличия в фургоне подобного тайника. Все они утверждали, что никогда таковой не планировался и что в архивных документах ничего не говорится об использовании автофургона для тайного вывоза Пеньковского и нигде не упоминается о плане встречи Пеньковского с Винном в Будапеште{174}. С Пеньковским не было никаких контактов с 6 сентября.
ЦРУ и МИ-6 действительно разработали несколько возможных вариантов вывоза Пеньковского из Советского Союза. Они обсуждали вопросы о подготовке для него документов на имя гражданина Польши или Венгрии, о бегстве его под видом матроса торгового флота или о вывозе его в деревянном грузовом контейнере дипломатическим рейсом, однако ни один из этих планов не был реализован. Почему Винну вздумалось планировать встречу с Пеньковским, когда Пеньковскому так часто отказывали в поездках за границу, остается загадкой. Однако Винн утверждал, что он поехал в Будапешт в надежде встретиться с Пеньковским{175}.
Когда Винн спускался по ступеням выставочного павильона вместе со своим переводчиком Амбрусом, уже темнело, и в парке Варошлигет стояла вечерняя тишина. «Внезапно я остро почувствовал опасность. Ладони стали влажными. И я знал, почему. Потому что венгерские гости, которых я развлекал в течение последних двух часов, внезапно, как по команде, исчезли с вечеринки», — напишет впоследствии Винн в своих мемуарах{176}. Спустившись по лестнице, Винн обернулся, чтобы сказать что-то Амбрусу, но тот исчез.
«Я увидел его на противоположной стороне подъездной дорожки. Между ним и мною, как по волшебству, появились четверо мужчин. Все они были низкорослы и полноваты, и у всех мягкие фетровые шляпы были надвинуты под одинаковым углом. Один из них тихо произнес: «Господин Винн?» Я ответил: «Да, это я», а затем, почувствовав опасность, позвал Амбру-са. Тот откликнулся: «Все в порядке. Они хорошо говорят по-английски» и ушел. Если бы я побежал, они пристрелили бы меня на месте. Рядом с нами остановился автомобиль. Это был «Москвич» советского производства. У ворот стояла еще одна машина. Я получил подножку, и мне скрутили руки. Задняя дверца ближайшей машины была открыта, меня затолкали внутрь. Упав головой вперед, я ухватился за ручку противоположной дверцы и, открыв ее, крикнул своему шоферу Чарльзу. Он стоял около автофургонов. Меня учили, что, если такое случится, я должен любой ценой дать кому-нибудь знать об этом. Я закричал во весь голос и за секунду до того, как дверцу захлопнули, увидел, что Чарльз оглянулся, помахал рукой и побежал в направлении машины. Потом меня ударили тяжелым ботинком по почкам и чем-то металлическим — в висок»{177}.
Винна поместили в венгерскую тюрьму, а оттуда передали сотрудникам КГБ, которые перевезли его самолетом в Москву 4 ноября 1962 года и поместили в тюрьму на Лубянке. Западная пресса сообщила об аресте Винна 6 ноября 1962 года.
После ареста Винна у ЦРУ и МИ-6 не осталось сомнений в том, что Пеньковский разоблачен и, вероятнее всего, содержится под арестом и подвергается допросам, однако подробности того, что именно случилось с ним, оставались загадкой до 11 декабря 1962 года, когда советская печать объявила о его аресте и опубликовала советскую версию шпионской деятельности Пеньковского. В попытке спасти Пеньковского и Винна ЦРУ предложило план их обмена на Гордона Лонсдейла (Конон Молодый), советского нелегала, который был арестован 7 января 1961 года и содержался в британской тюрьме, отбывая приговор (25-летнее заключение). Англичане надеялись отдельно договориться с русскими об обмене Винна на Лонсдейла.
