На следующей неделе, 27 октября, в то же время они снова встретились в комиссионке; все шло так же. Однако на этот раз, когда они замешкались в дверях дома, по ступенькам спустилась пожилая женщина. Пеньковский заметил ее и быстро обнял Дженет, закрыв ей лицо и делая вид, что они влюбленные. Она не противилась. Женщина не посмотрела в их сторону и вышла на улицу. Пеньковский быстро положил в сумку, которую держала Дженет, пачку из-под сигарет, где лежали три фотопленки. Они расстались молча. 3 и 10 ноября Пеньковский вновь встречался с миссис Чисхолм в комиссионке и действовал так же. Пеньковский во время этих встреч передал Дженет пять роликов пленки и два письма.
Дженет после встреч шла или ехала на троллейбусе домой. Когда ее муж возвращался к обеду на Садовую-Самотечную, она передавала ему материалы, а он доставлял их в посольство. В квартире передача материалов проходила в полном молчании, и Чисхолмы никогда не обсуждали дома встречи с Пеньковским или подробности самой операции. Из посольства материалы отправлялись диппочтой в Лондон.
Вечером 16 ноября Пеньковского пригласили в квартиру к британскому научному атташе доктору Сениору. Там он на людях встретился с миссис Чисхолм и ее мужем. Они не обменивались материалами, но теперь, после официального знакомства, у Пеньковского появился повод приветствовать Дженет, если они встретятся на людях. На следующий день Пеньковский прибыл в комиссионку в час дня, убедился, что Дженет его видит, и ушел. Они не разговаривали. Он вновь прошел вниз по Арбату, повернул направо в переулок, вошел в последнюю дверь по правую руку того же дома. Слева в холле на уровне пояса стояли две металлические коробки, одна чуть выше другой. Пеньковский сообщил Дженет, что пространство между коробками будет новым тайником. Потом передал ей одну пленку, письмо, тридцать восемь страниц заметок, написанных от руки, и две страницы свежих московских анекдотов. Это должна быть их последняя встреча в этом месяце. Пеньковский сказал Дженет, что он уезжает в отпуск с женой и дочерью в Кисловодск, лучший курорт Минеральных вод в горах Северного Кавказа, и что они встретятся 9 декабря, когда он вернется.
После парижской просьбы Пеньковского разработать средство быстрой связи ЦРУ и МИ-6 пытались найти способ связаться с ним в случае чрезвычайных обстоятельств. Когда в главный штаб из Парижа пришел первый отчет Пеньковского о широкомасштабных советских военных приготовлениях к Берлину, Джек Мори обсудил с Диком Хелмсом, что делать с этой информацией. Мори заметил, что Пеньковский «теперь может снабжать нас информацией, чрезвычайно сильно влияющей на нашу реакцию на последние действия Советов. Например, «Герой» может убеждать нас, что вся подготовка, которую мы увидим в ближайшие несколько недель, — это на самом деле часть уже описанных маневров, и в этом случае Советы смогут предпринять агрессивные военные действия в обход наших механизмов слежения». При критическом положении дел, предположил Мори, «Герой» может передать информацию о том, что Советы блефуют и не готовы нанести удар, несмотря на их требования о необходимых уступках. Хелмс согласился, что подобные вопросы, скорее всего, будут подниматься, но возразил, что Управление должно действовать исходя из того, что потребители информации сами должны все решить. ЦРУ, по словам Хелмса, ручается лишь «за то, что, если говорить только о рабочих моментах самой операции, мы не могли ни в чем обвинить «Героя» и не увидели в рабочих и контрразведывательных аспектах дела ничего, что могло бы заставить нас усомниться в истинности переданной информации»{104}.
Система раннего оповещения «Дистант», показанная Пеньковскому в Париже, должна была разрешить проблему быстрой связи в случае чрезвычайных обстоятельств. Шеф московской резидентуры ЦРУ получил инструкции немедленно сообщить в штаб о приеме сигнала раннего предупреждения, прежде чем проводить проверку тайника. В результате этого предупреждение было бы принято гораздо раньше, чем если бы московская резидентура ждала материала из тайника. Такое предупреждение могло привести к безотлагательному объявлению тревоги.
Британцы беспокоились о том, что сигнал раннего оповещения, посланный с помощью «Дистанта», не-проконтролированный и неправильно оцененный, мог быть неправильно понят и привести к началу войны. Морис Олдфилд, представитель МИ-6 в Вашингтоне, выразил эти дурные предчувствия в письме Джеку Мори, обсуждая договоренность о любых «внезапных» сообщениях «Героя», «говорящих о намерении Советов атаковать Запад». «Внезапные» — это сообщения первоочередной важности.
Закодированное сообщение будет послано в лондонское отделение ЦРУ, а потом в Британский объединенный разведывательный комитет, куда будут приглашены представители ЦРУ. «Таким образом надеялись, что англо-американская оценка сообщения сохранится в секрете до выхода из разведывательного сообщества. Отчет «Дистанта» не будет воспринят Соединенным Королевством как доказательство нападения, пока ОРК не признает его таковым», — писал Олдфилд{105}.
Это не совпадало с мнением американцев о том, как обращаться с ранним оповещением об атаке. Дик Хелмс настаивал на том, что ЦРУ должно было передать необработанные данные, если источник заслуживал доверия. Потребители информации сами обязаны были решить, что она обозначает.
28 октября 1961 года в лондонское отделение ЦРУ было послано сообщение, составленное Джеком Мори от имени Аллена Даллеса и одобренное самим Даллесом. Это была попытка выработать соглашение о работе системы раннего оповещения. Отдавая дань беспокойству англичан по поводу риска, который был неизбежен при передаче столь важной информации раннего предупреждения «стрелявшим без разбора», как англичане говорили о потребителях информации, Управление все же стояло на своем. Англичане никогда открыто не говорили о командовании стратегическими ВВС, но основная ответственность за стратегический ядерный ответ на советскую военную инициативу лежала на КСВВС и военно-воздушных силах, завысивших оценку советской ядерной мощи и первыми выступивших за стратегию упреждающего удара по СССР.
Сообщение Даллеса допускало, что необходимо найти нужный баланс между опасностью неправильного использования и еще большей опасностью задержки подобной информации, иначе могут возникнуть чрезвычайно сложные проблемы. По приказу Управления шеф лондонского отделения ЦРУ Фрэнк Уизнер заявил англичанам, что ЦРУ не может связать себе руки обязательством запретить распространение информации раннего оповещения, которая может стать решающей. Необходимо несколько часов, чтобы собрать Объединенный разведывательный комитет, и нужно еще несколько часов для связи между Вашингтоном и Лондоном, а даже эти часы могли означать успех или неудачу атаки. Когда информацию раннего оповещения передадут в ЦРУ и Штаб разведки Соединенных Штатов, если там ее сочтут угрожающей, надо будет немедленно связаться с правительственными чиновниками, не относящимися к разведывательному сообществу.
ЦРУ обещало, что в дальнейшем, безусловно, будет учитывать взгляды англичан в особых делах, но, скорее всего, окончательное решение должно зависеть от ситуации, сложившейся к моменту, когда Пеньковский передаст раннее предупреждение. ЦРУ настояло на том, чтобы отчет мог свободно попасть к президенту, если того требовали обстоятельства.
Предусматривалось, что Пеньковский поместит материал в тайник ЦРУ, но в случае, если он передаст материал англичанам, ЦРУ обстоятельно объяснило им, что необходимо послать сообщение представителям МИ-6 в Лондоне и Вашингтоне и передать их определенным офицерам в советском отделе, «не ожидая его интерпретации или оценки на любом уровне».
Вопрос был решен 31 октября 1961 года в Лондоне на встрече сэра Дика Уайта, главы МИ-6, Аллена Даллеса, пока еще директора ЦРУ, и его преемника Джона Макоуна, приехавшего в Лондон для встречи с сэром Диком. Фрэнк Уизнер, глава лондонской резидентуры ЦРУ, и его заместитель Карлтон Б. Свифт тоже пришли на встречу, как и сэр Хью Стефенсон из Министерства иностранных дел и его коллеги Чарльз Рэнсон, Джон Тэйлор и Норман Дарбишир.
