его жизнь, чем накликает на себя всевозможные

болезни?

Невероятно и то, что, вернувшись в Москву

и попросив ради любопытства позвонить сына Лене, Таисия Николаевна действительно услышала, что Лена в тяжелой моральной ситуации — ее мама умирала в больнице, поэтому звонку полузабытого бывшего мужа та практически не придала

значения. Можно представить, как удивился Игорь, когда мать, некогда изгнавшая Лену, попросила его

поехать к Лене и поддержать ее. Тот долго сопротивлялся — прошло несколько лет, за это время

молодые люди практически не виделись. Тем не

менее Игорь, привыкший всегда и во всем слушаться мать, настояниям ее уступил.

Поначалу Лена отнеслась к Игорю настороженно и даже враждебно. Тем более, что все ее

мысли были поглощены матерью, угасающей

у нее на глазах. Но неожиданно оказалось, что

Игорь, который успел устать от одиночества —после разрыва со своей третьей супругой он замкнулся в себе, начал тайком от матери выпивать

и постепенно стал задумываться о том, как не права была мать, не поддержав в свое время желание

Лены начать жить отдельной от родителей жиз414

нью. Постепенно вокруг него сомкнулась завеса

одиночества, и он обрадовался возможности снова начать общаться с Леной. Похоже, что подобные мотивы руководили и ею, когда она все более

благосклонно стала относится к просьбам Игоря

позволить ему зайти в гости.

А Таисии Николаевне, которая к тому же встретила жестокое сопротивление со стороны мужа, пришлось немало переступить в себе, чтобы самой отважиться на примирение с Леной. И произошло это, как и предсказывала Ванга, на похоронах Лениной матери, когда бывшая свекровь

оказалась в доме Лены одной из первых и добросовестно взяла на себя ряд хлопот.

Таисия Николаевна никогда не рассказывала

и вряд ли расскажет сыну о том, что инициирование ею его сближения с Леной состоялось исключительно по повелению Ванги. Однако, когда

Игорь обмолвился о том, что Лена предложила

ему пойти жить к ней, — всячески поддержала это

предложение…

ВАНГА ПРЕДРЕКАЛА ИМ

ДРАМАТИЧЕСКИЙ КОНЕЦ

Этой женщине сегодня за 60… Профессор, ученый, счастливая любимая бабушка. В жизни ее было много невзгод. Но, когда она рассказывает

о своих подругах, в юности у которых было все, чего не было у Светланы Сергеевны — связи, достаток «выше среднего», возможность легкомысленно смотреть в будущее, — она вздыхает о том, как много, получается, было дано ей, и как мало —тем, кто начинал путь в жизнь с уверенностью, что

жизнь эта всегда будет сладкой и безоблачной…

415

И самое главное — у обеих подруг Светланы Сергеевны была возможность по-иному построить

свою жизнь, если бы они послушали предостережений Ванги. Случилось так, что в далеких 60-х

три девушки-старшеклассницы из Москвы оказались в доме Ванги Димитровой…

«Я не знаю, как сейчас живут генералы. Наверное, неплохо, если судить по многочисленным газетным публикациях о всевозможных коттеджных поселках и прочих радостях жизни. И как живут нынешние генеральские дети, мне тоже

неведомо, но, думаю, тоже не бедствуют. В общем, можно, наверное, позавидовать, но… Но не дает

возникнуть чувству зависти то, что я знаю о жизни

детей бывших генералов. Тех, которые еще при

Советском Союзе отошли в мир иной, оставив, впрочем, детям роскошные (по тем временам) квартиры, дачи, машины и много чего еще. Только

счастья им это не принесло. Во всяком случае, некоторым.

Так сложилось по жизни, что со школьных лет

я была знакома с двумя генеральскими дочерьми, которые учились в нашей школе. Звали их Лерой

и Лорой, и одна была даже не генеральской, а маршальской дочерью. Обе росли в больших и вроде

бы дружных семьях, обе были красотками и обеим

жутко завидовала вся женская часть нашей школы, начиная от сопливых младшеклассниц и кончая, по-моему, директрисой. И зависть эта была вполне объяснима.

Это теперь золотые сережки на грудном младенце женского пола — норма жизни. Раньше такие ювелирные украшения у девушек появлялись

в лучшем случае после окончания школы, а то

и после свадьбы. Лера и Лора носили такие сережки с пятого класса, и ничего потрясающего

в этом факте не видели, только жалели, что не мо416

гут носить в школу остальные украшения: не поймут. Возможно, конечно, им это не разрешали родители, которые все-таки отдавали себе отчет, в какой стране живут и в какой школе учатся их

девочки.

Не могу сказать, что мне повезло (я лично так

не считаю), но я была одной из очень немногих, с которыми этим девочкам официально разрешалось дружить и даже приводить домой. Все-таки

профессорская дочка, то есть из приличной семьи, надо надеяться, ничего не стащит и воров на

квартиру не наведет. Так что я очень многое видела собственными глазами, и это многое оставило

в юной душе совершенно неизгладимый след.

Уточню: дело было в середине шестидесятых годов, когда отдельная квартира считалась еще немыслимым везением (словечко «хрущобы» еще не

прижилось, возможность уехать в эти дома и жить

без соседей само по себе было воплощением сказки). Никому в голову не могло прийти, что существуют абсолютно отдельные четырех-, пятикомнатные квартиры, со специальной комнатой для

прислуги, кладовкой, размером с кухню в вышеупомянутой «хрущобе» и двумя санузлами. Мебель

карельской березы и красного дерева, хрустальные люстры и сервизы майсенского фарфора мы

видели только в кино про «не нашу» жизнь. Так

что потрясение, которое я испытала, переступив

первый раз порог квартиры Леры (дочери маршала), описать просто невозможно. Зато можно описать квартиру.

Из просторного квадратного холла одна дверь

вела в комнату самой Леры (старшей в семье), а вторая — не дверь, а арка — в еще один такой же

холл. Вот туда выходили двери остальных четырех комнат: братьев-погодков, гостиной, столовой и родительской спальни, при которой имелся

417

персональный санузел. Остальные члены семьи

пользовались удобствами, примыкавшими к кухне

и комнате домработницы. Обстановка же в квартире была такой, которую воспроизводят сейчас

дорогие журналы об интерьерах: сплошные антикварные гарнитуры, ковры, хрусталь и бархатные портьеры на окнах.

К слову сказать, квартира Лоры была ничуть не

хуже, только поменьше (отец-то был генералом, а не маршалом), и была она младшей в семье, так

что отдельная комната принадлежала старшему

брату, а две дочери делили одну большую комнату.

В остальном — все то же самое, ибо главы обоих

семей закончили войну в Германии и трофеи привезли примерно одинаковые.

Я никому не рассказывала о великолепии маршальско-генеральских хором, подтвердив тем самым оказанное мне высокое доверие и заслужив

возможность бывать в этих домах достаточно регулярно. К себе своих подружек я тоже приглашала, хотя жила в коммуналке, но никаких комплексов по этому поводу не испытывала: все вокруг так

жили. Да и «генералки» (как окрестил их мой не

лишенный чувства юмора отец) вели себя достаточно тактично, носы не задирали и сравнений

никаких не делали. Во всяком случае, в моем присутствии.

Завидовала я совсем другому: отсутствию у моих подруг понятия «дефицит». Они первые в школе надели сначала капроновые чулки без шва, а потом колготки. Они же со знанием дела обсуждали и сравнивали достоинства французских

и арабских духов тогда, когда все вокруг благоухали в лучшем случае «Красной Москвой», а вообще-

то «Ландышем серебристым». На выпускной вечер

они пришли в таких платьях и с такими прическами… Немудрено, что самые интересные мальчики

418

толпились вокруг них, а они в этом окружении

чувствовали себя вполне естественно и комфортно. Много позже я узнала, что толпа поклонников

чуть ли не всю жизнь была непременной составной частью жизни моих «генералок». Как и регулярные походы в рестораны, катание на машинах, загородные пикники на родительских дачах в закрытых для простых смертных зонах, отдых