Но тем не менее эту должность пока занимал пан-спекки Билдун, принявший облик человека, – четвертый член клана, носивший это имя. По первой же реакции Билдуна было понятно, что он доверяет докладу:
– Макки, назревающие события заставят людей и говачинов вцепиться друг другу в глотки.
Это была вполне понятная идиома, хотя на самом деле чтобы достигнуть того же результата, говачину нужно вцепиться в брюхо. Макки уже и сам ознакомился с докладом и полностью согласился с шефом – он знал говачинов достаточно долгое время. Сидя на сером собако-кресле за столом директора в его тесном кабинете, Макки машинально перекладывал доклад из одной руки в другую. Поняв, что выдает свое нервное напряжение, Макки положил документ на стол. Доклад был записан на мемопроводе, который передавал содержание чувствительным окончаниям в пальцах.
– Почему мы никак не можем вычислить местоположение этой Досади? – спросил Макки.
– Оно известно только калебану.
– Хорошо, но они…
– Калебаны отказываются отвечать.
Макки недоуменно посмотрел на Билдуна. В отполированной столешнице отражалась зеркальная копия лица директора Бюро. Макки присмотрелся к отражению. Если отвлечься от фасеточных глаз пан-спекки (они походили на глаза насекомых), то Билдун мог вполне сойти за привлекательного темноволосого мужчину с симпатичным круглым лицом. Вероятно, ему пришлось изрядно потрудиться, когда он придавал себе человеческую форму. Во всяком случае, на лице Билдуна отражались вполне понятные человеку эмоции. Сейчас директор был сильно разозлен.
Это очень не понравилось Макки.
– Отказываются отвечать?
– Калебаны не отрицают, что Досади действительно существует, как и не отрицают того, что планета находится в опасности. Они просто отказываются это обсуждать.
– Тогда нам следует настаивать на соблюдении контракта, по условиям которого они обязаны это делать.
Макки, лежа в кровати, вспомнил этот разговор с Билдуном. Была ли проблема Досади продолжением калебанского кризиса?
Это правильно – опасаться неведомого.
Тайна калебанов слишком долго ускользала от ученых Конфедерации. Макки вспомнил о своем недавнем разговоре с Фэнни Мэй. Как только подумаешь, что ты что-то крепко ухватил, как оно тут же выскальзывает из рук. До тех пор, пока калебаны не подарили сознающим люки перескока, Конфедерация была медлительным политическим образованием, в пределах которого жило ограниченное число известных биологических видов. Сама вселенная была ограниченной и имела вполне вообразимые размеры. Конфедерация тех времен росла, как пузырь, – равномерно во всех направлениях, линейно.
Открытие люков перескока навсегда изменило положение вещей. Переменились все аспекты жизни Конфедерации. Люки перескока стали грозным орудием достижения власти. Они сделали возможным сообщение во всех мыслимых измерениях. Одновременно возникло множество феноменов, природа которых оставалась непонятной. С помощью люка перескока можно было, сделав один шаг, попасть с Туталси в кабинет Главного Центра. Можно было войти в люк перескока здесь – и через мгновение оказаться в благоухающем саду на Пагинуи. Преодолеваемое пространство можно было измерять в световых годах или парсеках, но переход из одной галактики в другую пренебрегал этими устаревшими мерами расстояний. До сего дня ученые Конфедерации сознающих не понимали, как работают люки перескока. Такие концепции, как «релятивистское пространство», не объясняли суть феномена, они лишь напускали еще больше тумана.
Макки стиснул зубы. Калебаны всегда вызывали у него приступ раздражения. Что толку думать о калебанах как о видимых звездах в пространстве, занятом его, Макки, собственным телом? Он мог поднять глаза к небу любой планеты, куда попадет благодаря люку перескока, и всмотреться в него. Видимые звезды: ах да, это же калебаны! Но о чем эти звезды могли рассказать?
Была выдвинута одна теория, согласно которой калебаны были всего лишь несколько усложненной версией тапризиотов. Те, впрочем, сами по себе не менее таинственны. Конфедерация сознающих приняла в свои ряды тапризиотов и пользовалась их способностями уже тысячи стандартных лет. Обычный тапризиот был мыслящим существом, имеющим форму и размер. Он был похож на короткий обрубок древесного ствола с торчащими сучьями. На ощупь тапризиоты были теплыми и упругими. Они стали полноправными членами Конфедерации сознающих, но так же, как калебаны, могли перемещать плоть на расстояния многих парсеков, так тапризиоты могли перемещать сознание одного существа и соединять его с сознанием другого, находящегося в миллионе световых лет от первого.
Тапризиоты были орудиями коммуникации.
Более современная гипотеза гласила, что тапризиоты призваны подготовить сознающих существ к знакомству с калебанами.
Было опасно считать тапризиотов всего лишь удобными средствами связи. Так же опасно было думать о калебанах как о транспортном средстве. Стоит только посмотреть на разрушительные социальные последствия использования люков перескока! Пользуясь же услугами тапризотов, всякое мыслящее существо невольно вспоминало об угрозе: на время общения оно всегда впадало в смешливый транс, превращаясь в беспомощного зомби. Нет, ни калебанов, ни тапризиотов нельзя воспринимать как обычных существ, не задавая себе никаких вопросов.
Возможно, за исключением пан-спекки, ни один другой вид не понимал самого главного в феноменах калебанов и тапризиотов, пользуясь экономическими и личными выгодами от их сверхъестественных способностей. Действительно, и те и другие были очень ценными и полезными, если учесть суммы, которые подчас платили за пользование люками перескока и межгалактической связью. Пан-спекки отрицали, что могут объяснить эти феномены, но они вообще славились своей скрытностью. Представители этого вида обладали пятью телами каждый, но одним доминирующим эго. Четыре резервные копии каждого тела находились в тайных хранилищах-инкубаторах. Билдун был выходцем из такого хранилища, приняв общее эго от своего двойника, о дальнейшей судьбе которого можно было только гадать. Пан-спекки отказывались обсуждать свои внутренние дела, но признавали очевидные для всех вещи: они могли моделировать собственные тела по образу и подобию практически любого вида сознающих существ Конфедерации.
Макки с трудом подавил приступ ксенофобии.
Мы принимаем на веру слишком много вещей, сказанных людьми, что имеют все основания лгать.
Не открывая глаз, Макки сел. Собако-кровать подернулась подвижной рябью под его ягодицами.
Будь прокляты эти калебаны! Будь проклята эта Фэнни Мэй!
Он уже вызывал Фэнни Мэй, чтобы спросить о Досади. Результат заставил его усомниться в том, что калебаны имеют в виду, говоря о дружбе.
«Делиться этой информацией не разрешено».
Что это за ответ? Непонятно, если учесть, что это были единственные слова Фэнни Мэй.
Не разрешено?
Раздражало все то же: БюСаб не мог применить свое хваленое «мягкое принуждение» в отношении калебанов.
Но калебаны не умели лгать. Они отличались какой-то болезненной, обескураживающей честностью… насколько их, вообще, можно было понять. Но они явно не хотели выдавать информацию. Не разрешено! Возможно ли, что калебаны сами причастны к разрушению целой планеты и истреблению всего ее населения?
Макки был вынужден признать, что это возможно.
Калебаны могли поступить так из невежества или из каких-то чисто калебанских представлений о морали, которых не мог понять ни один сознающий. Может быть, были и другие причины, не поддающиеся толкованию. Калебаны говорили, что видят жизнь как «драгоценные узлы существования». Однако могли быть и исключения. Как это однажды сказала Фэнни Мэй?
«Хорошо растворила этот узел».
Как можно считать жизнь индивида «узлом»?
Если связь с калебанами чему-то и научила Макки, так это тому, что межвидовое понимание было вещью весьма затруднительной, а попытки понять калебанов могли закончиться безумием. В какой среде растворяются узлы?
