«…Я убедился в том, — писал Пухов в докладной на имя руководства Главрыбвода, — что на участке обслуживания 1-й инспекции рыбоохраны идёт незаконный массовый вылов осетровой рыбы, о котором все знают, но не принимают никаких мер. Браконьеры в дневное время в присутствии работников рыбоохраны и милиции причаливают к берегу в районе метеостанции, где реализуют выловленную рыбу… Начальник рыбнадзора непосредственной борьбой с браконьерами занимается мало, передоверяют работу старшим рыбинспекторам, каждый из которых является полновластным хозяином на своём объекте. В ответ на моё замечание о положении дел на участке обслуживания 1-й инспекции мне сразу дали понять, что это не моё дело. Между тем положение на участке очень серьёзное.

Браконьеры устанавливают ежедневно по 3–5 калад по 2000–5000 крючков, которые круглосуточной круглогодично находятся в море. Ими используются большие самодельные лодки с 4–5 подвесными лодочными моторами, которые могут брать на борт до 2 тонн рыбы.

В летнее время калады устанавливаются недалеко от залива, а зимой их ставят далеко в море, куда на лодке едут более двух часов, ориентируясь по компасу.

Выходя в море трижды в течение суток, они вылавливают за каждый рейс по 700–800 килограммов рыбы чистым весом, а в сентябре — октябре обычно около одной тонны за выход. Зимой, выходя в море один раз в сутки, вылавливают в день 300–500 килограммов рыбы.

«Ездоки», по принятой среди браконьеров терминологии, за каждый выход в море получают от шефа лодки по одной штуке осетра или севрюги весом 5–6 килограммов, а после реализации рыбы ещё 30 процентов от стоимости проданной рыбы, что составляет порой 150 рублей за один выход в море на человека.

Особенно дерзко действуют лодки Баларгимова. Являясь шефом, Баларглмов в заливе метеостанции устроил базу, причалы лодок к берегу и места для их стоянок, которые обслуживает специальный бензовоз.

Учитывая масштабы промысла, браконьер имеет в наличии не менее 14 лодочных моторов, для ремонта и регулировки которых содержит моториста.

Круглосуточно охрану базы в ночное время и штормовые дни несут люди, вооружённые огнестрельным оружием, которые получают за смену по 30–35 рублей и 3–4 килограмма осетрины…»

Я взял карандаш. В месяц, по самым скромным подсчётам…

— Спрашивают Балу. — Гезель открыла дверь в кабинет. — Вы сможете принять?

— Пригласите. — Я положил докладную Пухова в папку. — Это, видимо, с участка связи, где работал Баларгимов.

— Вызывали? — Вошедший был угольно-чёрен с лица, хотя пора летнего загара была ещё впереди. В узких глазах-щёлочках плавали крохотные яичные желтки. — Рахимов, исполняющий обязанности начальника участка связи».

— Здравствуйте. — Я усадил его за приставной столик против себя. Ничего, что мы попросили вас приехать в середине дня? Вам это удобно?

— Ничего. — Он для солидности надул губы — они казались тоже чёрными от загара, — нагнул голову к плечу. Вообще держал себя не очень уверенно.

— Давно исполняете обязанности начальника участка? — спросил я.

— Порядочно.

Что-то в его голосе, в том, как он стеснён, меня смутило.

— Сколько?

— Две недели. Вообще-то я работаю электромонтёром.

— А кто начальник участка?

— Сабиров. Его тоже вызвали, он сейчас придёт. Всё стало на место. Я мог рассчитывать на то, что замечу малейшее его затруднение с ответом. Так и произошло.

— Баларгимова знаете?

— Да.

— Много лет?

— С год или два… — Он говорил как о человеке, который ему мало знаком.

— Кем он работает?

— Проведён как электромонтёр первого разряда.

— А в действительности?

— Используют на должности обходчика трассы магистрального кабеля…

Я усомнился — ориентируясь только на интонацию Рахимова.

— Существует такая должность?

— Вообще-то нет, но… — В чём его обязанности?

— Он должен обходить или объезжать участок магистрального телефонного кабеля… — Рахимов снова был не уверен. — Проверять трассу. Предупреждать, чтобы не производились земляные работы, где проходит кабель…

— Вы видели его на работе? Он помялся:

— Трасса большая!..

— Видели или нет?

— Не видел.

— Чем можно это объяснить?

— Не знаю. Может, это лучше Сабиров знает.

— В конторе вы Баларгимова видели?

— Несколько раз. Он приходил к Сабирову.

— Зачем?

— Этого я не знаю. Может, зарплату получал.

— Вы сами выдаёте зарплату?

— Да.

— Вам приходилось платить Баларгимову?

— Сабиров сказал, что сам ему отдаст. Взял себе платёжку и деньги.

Мы подошли к выяснению весьма щепетильного для Рахимова обстоятельства.

— Две недели, как вы исполняете обязанности… В табеле Баларгимову ставите рабочие дни?

На моих глазах он почернел ещё сильнее, а в щёлочках глаз появились красноватые прожилки.

— Да. — Рахимов колебался. — Сабиров приказал ставить ему рабочие дни. Я ставлю…

В приёмную кто-то вошёл, о чём-то спросил моего секретаря. Рахимов обрадовался:

— Вот и Сабиров! Он знает…

Начальник связи — седой узкоплечий человек с тонкими губами и землистым лицом — оказался крайне неудобным свидетелем.

Вялым голосом Сабиров поведал мне, что вынужден был ввести должность обходчика магистрального кабеля, чтобы быстрее узнавать, где на трассе могло произойти повреждение.

Сабиров был медлителен. Я перегорал во время долгих его пауз, обдумываний, отступлений, экскурсов в производственную деятельность «Восточнокаспийскнефтегаза». Наконец я принуждён был ограничить маневренность моего собеседника.

— Прошу вас точно ответить на мои вопросы. Все другие объяснения вы сможете внести в протокол собственноручно. Итак… Как оплачивался труд Баларгимова?

— По часовой тарифной ставке — сорок и четыре десятых копейки…

— Что это составляло в месяц?

— По-разному, — он заговорил чуть быстрее. — Шестьдесят и восемьдесят рублей…

— Плюс компенсация за неиспользованный отпуск?..

— Обязательно.

— Сколько за три года Баларгимов обнаружил повреждений кабеля на трассе?

Сабиров не мог припомнить.

— Сколько продолжался рабочий день Баларгимова?

— Он работал полный день, как все.

— Должен он был ежедневно являться в контору?

— Нет.

— Вы всё равно ставили ему рабочий день…

— Да.

— И приказали Рахимову, чтобы тот тоже ежедневно ставил Баларгимову рабочие дни… Почему?

Сабиров не ответил. Разговор был, по существу, закончен.

Я составил протокол, из которого явствовало, что шеф браконьерской лодки семь-восемь часов ежедневно находился на трассе, выявляя и устраняя механические повреждения магистрального кабеля.

Сабиров подписал, не читая. В отношении к происходящему у него произошёл неожиданный перелом, я ощутил его, заметив, что, подписав объяснение, он не делает попытки подняться и продолжает сидеть.

— Могут меня исключить из партии? — спросил он неожиданно. — И даже отдать под суд?

— Получение денег за работу, которая в действительности не выполнялась, — это хищение.

— А если меня к этому принудили?

— Кто? Назовите!

— Я не настаивал бы на вашем месте. Не хотите же вы ссориться со здешними властями! — Он смотрел зло. — Человек достаточно авторитетный. Вам тоже придётся с ним считаться». Давайте так! Положим, что Баларгимов уже уволен. Вчерашним числом… А деньги я возмещу. За все годы. Займу и возмещу!

— Так не пойдёт. Кто этот человек? Из милиции?

— Бураков тоже знал. А приказал не он. «Баларгимова Оформи к себе. Он будет числиться, а работать не будет. Всё! Иди». — Тонкий голосок Сабирова словно набирал высоту и в конце сорвался. — Больше я ничего не скажу. Он член обкома. Депутат. Довольны?

На этом мы поставили точку. Точнее, многоточие. Я отпустил его.

Прозвенел телефон.

— Простите, у вас нет Эдуарда Гусейновича? — Женщина почему-то искала Эдика Агаева по моему номеру.

Вежливый голос, знакомая интонация. Так разговаривали наши девочки, потом жёны, с того берега, живущие за мужьями. Так могла спрашивать обо мне моя жена — стараясь не обременить своим обращением. Доверчиво, чуть стеснительно. Я не звонил ей уже несколько дней. Лена тоже мне не звонила. Ей передали, видимо, что я был и не заехал, сопровождая Баларгимова в Астрахань.