Однако мне лично трудно поверить, что это могло случиться раньше. Надписи, о которых я говорил в третьем приложении к «Илиону», делают эту гипотезу невероятной. Я показал, что так называемый «кипрский силлабарий» является всего лишь ветвью системы письма, которая некогда использовалась в большей части Малой Азии до введения финикийско-греческого алфавита, которую я, соответственно, предложил называть «азианическим силлабарием». Палеографический гений Ленормана и Дееке уже позволил им понять, что многие местные алфавиты Малой Азии содержали кипрские буквы, добавленные, чтобы выражать звуки, для которых не было букв в финикийском алфавите; однако теория доктора Дееке относительно происхождения и возраста кипрского силлабария помешала ему уяснить полное значение этого факта. И мне пришлось указать, что, во-первых, этих букв было гораздо больше, чем первоначально предполагали; во-вторых, многие из них были не модификациями, а параллельными формами соответствующих кипрских букв, и, в-третьих, они представляли собой пережитки более древнего способа письма, который заменил финикийско-греческий алфавит. Я также указал – идя здесь по следам Хауга и Гомперца, – что по меньшей мере на трех предметах, найденных доктором Шлиманом на Гиссарлыке, а возможно, также и на других, были обнаружены буквы, относящиеся фактически не к кипрской разновидности азианического силлабария, а к тому, что можно назвать ее троянской разновидностью. До сих пор факты и указания совершенно ясны.

Однако затем я испытал искушение пойти дальше и предположить, что сами истоки азианического силлабария следует искать в хеттской иероглифике. С тех пор как было опубликовано приложение, эта последняя моя гипотеза получила поразительное подтверждение. Полтора года назад я представил в Обществе библейской археологии доклад, в котором с помощью двуязычной надписи попытался определить значение некоторых хеттских знаков. Среди них было восемь таких, которые – если мой метод расшифровки справедлив – обозначали или гласные, или одиночные согласные, за каждой из которых следовала одна гласная. Несколько месяцев спустя по совету доктора Исаака Тейлора я сравнил формы этих восьми знаков с формами тех букв кипрского силлабария, которые означали то же самое. Результат самым неожиданным образом подтвердил мои заключения: в каждом случае форма оказалась практически идентичной. Те, кто желает убедиться в правоте моих утверждений, могут сделать это, сверившись с недавно опубликованной работой доктора Исаака Тейлора «Алфавит», где соответствующие хеттские знаки показаны бок о бок (Taylor I. The Alphabet. Vol. 2. P. 123)[9].

Итак, если хеттские иероглифы окончательно можно считать источником азианического силлабария, то очевидно, что лидийцы или троянцы могли начать использовать его, лишь когда прошло некоторое время после того, как завоеватели из Каркемиша вырезали свои надписи на скале Сипила и на утесах Карабеля. Картуш Рамсеса II, недавно обнаруженный доктором Голлобом около так называемого изображения «Ниобы», а также тот факт, что эта последняя является очевидным подражанием сидящей фигуре Нефертари, супруги Рамсеса II, изображенной на скале близ Абу-Симбела, говорит о том, что этот период относится к XIV веку до н. э. Должно быть, между этой датой и временем, когда были созданы надписи из Гиссарлыка, прошло по меньшей мере столетие.

Я мало что могу добавить или изменить в приложении к «Илиону», где речь шла о троянских надписях. Однако прочтение надписи на терракотовой печати, воспроизведенной на рис. 1519, 1520 «Илиона», теперь стало достоверным благодаря двум глубоко вырезанным и большим по размеру надписям на терракотовых гирях, находящихся сейчас во владении г-на Р.П. Грега и происходящих якобы из Гиссарлыка. Знаки, во всяком случае, напоминают надписи из Гиссарлыка, и перед тем, как гири попали в руки г-на Грега, были не видны из-за грязи. Они устанавливают, что надписи на печати следует читать как E-si-re или Re-si-e; возможно, это имя первоначального владельца. Кроме того, слово на патере, найденной в некрополе Фимбрии, которое я предположительно прочел как Levon или Revon, доктор Дееке теперь читает как pstco – несомненно, правильно.

Я больше не склонен причислять алфавит Каппадокии к тем, что сохранили некоторые знаки старого азианического словаря. Г-н Рэмзи скопировал надпись в Эйюке, которая вполне доказывает, что надпись, приведенная у Гамильтона, плохо скопирована и что те знаки в ней, которые напоминают буквы кипрского силлабария, возможно, отсутствовали в оригинальном тексте. Фактически надпись г-на Рэмзи показывает, что каппадокийский алфавит – это то же, что и фригийский, и что оба происходят, как он указывает, от раннего ионийского алфавита VIII века до н. э., использовавшегося торговцами Синопа. Поскольку у меня теперь появились сомнения и относительно киликийского алфавита, то число алфавитов Малой Азии, которые, несомненно, содержат знаки азианического силлабария, ограничивается алфавитами Памфилии, Ликии, Карии, Лидии и Мизии. Заметим, что они образуют неразрывную цепь вокруг западных и юго– западных берегов Малой Азии и что дальше эта цепь продолжается на Кипре. Карийский алфавит, хотя в основном еще и не дешифрованный, был определен с большой точностью в ходе последних двух или трех лет последовательных открытий новых надписей, и недавно я сам сделал в связи с этим открытие, которое может привести к интересным результатам. В Северном Египте обнаруживается особенный тип скарабеев, на которых схематично вырезаны некоторые любопытные знаки, которые весьма и весьма напоминают фигуры на некоторых гиссарлыкских «завитушках». Это «искусство» (если его вообще можно назвать искусством) в корне отличается от «хеттских» цилиндров Кипра или от очень грубых печатей, которые находят на побережье Сирии и даже далеко к западу, в лидийском слое Сард. На одном таком скарабее из коллекции г-на Грега я нашел длинную надпись четко вырезанными карийскими буквами, и осмотр другого скарабея того же типа позволил определить еще несколько знаков, часто встречающихся в карийских текстах. Таким образом, наконец хоть что-то теперь известно о местном искусстве юго-западного уголка Малой Азии, и сравнение его с резьбой на троянских «завитушках» может впоследствии помочь нам лучше различать европейские, хеттские и местные азианические элементы в искусстве и культуре Илиона.

Один из наиболее любопытных фактов, проясненных раскопками доктора Шлимана, – это то, что даже разрушение второго города не принесло с собой разрыв в континуитете религии и искусства среди последующих поселенцев на Гиссарлыке. Идолы и вазы с совиными головами, а также «завитушки», продолжали изготовляться и использоваться обитателями третьего, четвертого и пятого поселения. Даже если отбросить геологические данные, очевидно, что это место и не могло долго оставаться заброшенным. Его окружала аура древних традиций, и, хотя сюда приходили новые люди, среди населения должны быть и какие-то наследники прежних жителей. Даже оратор в пылу красноречия мог назвать «необитаемым» лишь нижний город, а не сам Пергам. Мы видим первый пробел, лишь когда подходим к тому слою, который доктор Шлиман назвал «лидийским». Второй и более важный пробел – это греческий город.

Сам греческий город прошел не одну стадию роста и упадка. В нижней части его руин, которая лежит не более чем на шесть футов ниже, чем теперешняя верхняя поверхность холма (за исключением, конечно, его боков), мы находим ту архаическую эллинистическую керамику, которая всегда отмечает местоположение раннего греческого города. С ней смешана керамика другого вида, судя по всему, местного производства, которая, однако, не может быть датирована раньше чем IX век до н. э. В то время, когда использовалась эта керамика, эолийский Илион, как и четыре предшествовавшие ему деревни, все еще ограничивался старым Пергамом. Те, кто посещал места, где некогда находились ранние греческие города Малой Азии, легко поймет, что так это и должно было быть. Эолийских колонистов Гиссарлыка было немного, как и эолийцев старой Смирны или Ким, ресурсы, находившиеся в их распоряжении, были скудными; они жили среди враждебного населения или могли опасаться нападений пиратов с моря. Поэтому они выбирали на местности самый изолированный холм, который легко было защищать, и там селились. Однако эта вершина, как и в других случаях, всегда была близко к морю. Когда армии Ксеркса проходили через Троаду, эолийский город, судя по всему, еще не распространился на лежавшую ниже равнину. Давно заброшенный нижний город доисторического Илиона снова был застроен лишь в македонскую эпоху.