На следующий день, когда Бугримова вошла в вольер,

Паша на неё уже не кинулся, а только глядел со злобным изумлением: «Что за странное двуногое существо такое? Почему она меня не боится?»

В нём закипела кровь, и двухсоткилограммовое, косматое тело хищника, собравшись в пружину, легко, словно подброшенное катапультой, взвилось вверх…

Бугримова умело отразила атаку, ещё одну и ещё…

- Ну, сегодня легче было, — сказала дрессировщица, выходя из вольера.

Шатаясь, в изнеможении она прислонилась к стене. Перед глазами плыли круги.

Война с Пашой продолжалась месяц. На тридцать первый день он признал силу дрессировщицы и сдался.

Много позже он настолько привык к Ирине Николаевне, что, когда она заходила в вольер, приближался к ней, брал мясо из рук, разрешал себя гладить, расчёсывать свою густую гриву, даже садиться верхом, — словом, понял, что с человеком иметь дело можно, хотя человек — зверь опасный, коварный и нападать на него весьма рискованно: льву ведь не научиться ни швыряться табуреткой, ни щёлкать по носу бичом, ни колоть вилами…

А Эмир, наоборот, только поначалу казался ласковым, податливым и добрым. Вскоре он перестал подпускать к себе дрессировщицу, стал огрызаться, показывать когти, всё чаще и чаще замахиваться лапой, скалить огромные жёлтые клыки толщиною с железный прут клетки…

Третий брат — Султан — был довольно спокойным львом. Он побаивался дрессировщицу, относился к ней с большой осторожностью, с ним Бугримова справилась довольно быстро.

Трудно приходилось Бугримовой со взрослыми львами. На трюк «ПИРАМИДА», например, она загоняла их силой. Братья подчинялись с большой неохотой, осваивались очень медленно. «Нужны молодые львы!» — продолжала атаковать телеграммами Бугримова все имеющиеся в Советском Союзе зоопарки, зоовыставки и зверинцы.

Пришла телеграмма из харьковского зоопарка, другая — из небольшой зоопередвижки, стоящей в городке неподалёку от Харькова. За львятами Бугримова отправилась вместе с Игнатовым. Они прилетели в Харьков вечером, зоопарк был уже закрыт.

Утром в номер Бугримовой постучал Игнатов.

- Входи!

Игнатов остановился на пороге, вздохнул.

- Мудрёного дают! — смиренно доложил он. — Я только из зверинца.

- Кого? Кого?

- Заумного какого-то! — Он развёл руками.

- Какого заумного? Что ты мелешь?

- Обыкновенного! Тут вот записали мне на бумажке… Глянь-ка, Миколавна!

- «Натан Мудрый», — прочла бумажку и расхохоталась Бугримова. — Мудрый, а не Мудрёный! Был такой философ в средние века. Атеист.

- Кто ж его знает! Разве за всем усмотришь, Миколавна? Может, и философ. Всё бывает… Ладно, что парень! И на том спасибочки скажи! А то там у этой львицы, кроме философа-то, девки одни народились!

- Девочки?

- Я и говорю — девки! Восемь девок, один я, куда девки — туда я!

- Восемь львяток родилось? — удивилась Бугримова.

- Да нет, всего четыре! А восемь — это так в песне у нас на деревне поют. Там, в песне, восемь, точно! А тут четыре всего: три девочки и один этот самый твой Мудрец!

- Да, нехорошо, что один только мальчик… — сказала Бугримова. — Нехорошо брата с сестричками разлучать… Никогда так не делала… По скольку им?

- Писклята ещё. Месяца по четыре.

- Годятся. Айда в зоопарк!

Львята оказались совершенно дикими. Жили при папе, при маме. Отсадили родителей в другую клетку. С трудом отловили Натана Мудрого. Хоть и четырёхмесячный, а весил уже двадцать пять килограммов, был чуть пониже овчарки. Отсадили львёнка в отдельную клетку, перевезли в харьковский цирк. Бедное животное мучилось, билось об решётку: скучало по семье.

- В первый и последний раз так поступаю, — сказала Бугримова.

И никогда в жизни не нарушила этого слова. Трудным делом оказалось отправить клетку с Натаном из Харькова в Сочи.

- В багаж животное не примем! — категорически заявили железнодорожники. — Везите самолётом или катите машиной.

Как на грех, погода была нелётной, а цирковой грузовик сломался. Дня три пришлось просидеть в Харькове. За это время львёнок привык к дрессировщице.

- Ты времени не теряй, Паша, — сказала Игнатову Бугримова, — сегодня же поезжай в передвижку за львятами. Застанешь меня в Харькове — вместе в Сочи поедем; не застанешь — один доберёшься!

Она проводила Игнатова, зашла ещё раз к начальнику станции.

- Ну, умоляю вас, отправьте львёнка багажом! Я всю дорогу буду присматривать за ним. Хотите, сама вместе с ним в товарном вагоне поеду! Поймите же! Его оторвали от сестёр, от отца с матерью, сердце разрывается, как глянешь! Совсем дикий львёнок, страдает, мучается. Ну сжальтесь над ним!..

- Что же у меня, сердце из железа, что ли, сделано! — воскликнул начальник станции. — Раньше толком объяснили бы, давно бы вас отправил! Являйтесь быстрее с вашим Натаном — на первом попутном поедете!

Нет, ничего нет на свете страшнее одиночества! Страдают в одиночестве люди, томятся и животные. Как радостно запрыгал Натан, как зарычал счастливо, когда вернулась Бугримова от начальника станции!

- Едем! Едем, мальчик!

На всех остановках приходила Бугримова к львёнку в товарный вагон, успокаивала его, угощала. А стоило ей уйти, снова начинал Натан с ума сходить. Остаток пути она провела вместе с ним в товарном вагоне.

А когда в сочинском цирке выпустила львёнка из клетки, Натан кинулся к ней, как верная собака, стал ласкаться, визжа от радости.

Цирк не работал, был совершенно пустой; львёнок гонялся с Бугримовой наперегонки и по фойе, и по манежу, и между пыльными скамейками, играл с нею и в прятки, и в салочки, — словом, привязался на всю жизнь.

До сегодняшнего дня нет для этого животного никого ближе Бугримовой…

Игнатов из передвижки привёз двух львят — Самсона и Демона.

- Кажись, промашку дал, Арина Миколавна! Даже две промашки, уж не ругайся! Стыд сказать, но грех утаить… Первым делом — искусственники они оба, с блюдца молоко жруть! Сиротки круглые… ни отца, ни матери у них нету, не знаю, выкормим ли?..

- Выкормим, не волнуйся! Ну, а во-вторых что?

- С Самсоном-то всё в порядке, мальчик оно, а вот с Демоном дело похуже будет… Не Демон он вовсе, а Де-мониха! Девку привёз тебе заместо мальчика, сгоряча ведь не разобрал!

- Зачем же ты девочку-то взял? Ведь у нас только львята! Совсем не нужны мне девочки! Совершенно не нужны!

- Так всучили, подсунули, обманули дурака старого, ты уж голову-то повинную мечом не секи! — взмолился Игнатов. — Я уж придумал, что надо сделать! В Сочи зоовыставка приехала, так там вообще никаких львов нету. Им всучить Демониху можно будет; их обманем тоже, как нас объегорили, скажем — оно пацан!

- Зачем же обманывать? Всегда надо говорить только правду. Если у них нет львов вообще, так им и девочка подойдёт.

Директор зоопередвижки дней пять наотрез отказывался брать львёнка, наконец согласился. Еле уломали.

- Привозите! Ладно!

Погрузили Демона в роскошную легковую машину, отвезли в передвижку, выпустили в вольер и уехали. Вечером пришёл Игнатов.

- Чего в дверях мнёшься? Заходи!

- Я не один, Арина Миколавна…

- С кем же?

- Мы… тут… мы… с делегацией я, одним словом…

- Что за делегация ещё такая? Пусть входят.

- Сейчас.

Он на секунду скрылся за дверью и вошёл с Нюрой.

- Где же делегация?

- А вот вся она перед тобой, Арина Миколавна. Вся туточки… — Он глубоко вздохнул. — Арина Миколавна! Не можем мы больше… Душа болит…

- Что случилось?

- Горе, Арина Миколавна, случилось!.. Жаль ребятёнка-то… Навестили мы его с Нюрой намедни… Привязался Демон к нам с тобой за эти пять дней. Что он там творит, ты бы сама поглядела! Что только он там вытворяет! Никого из ихних не признаёт. Жрать не жрёт, весь избился, мотается как неприкаянный по вольеру… Ведь жалко на него глядеть, повторяю, весь избился! Дитё ведь ещё несмышлёное… Ну, а что животное девкой уродилось, так оно в этом невиновно!.. Я только один виноват в этом, только я один и виноват! Не разглядел!.. Возьмите дитё обратно! Может, оно и мальчик ещё окажется: волосёнки-то на его головке подлиннее, чем у девки, гривка на темечке отрастёт… Верно говорю! Поедем, поглядим, ещё раз проверим, — может, Демон тоже мальчик! Даже наверное! А коли и не мальчик, так всё равно назад дитю возьмём! На наши с Нюрой поруки. А?..