– Маньяк, что ли, сексуальный? – Я чуть не расхохотался, услышав такие откровения. На самом деле представить маньяка-оборотня легче легкого: животное должно же как-то проявляться.

– Не в этом смысле, – даже не улыбнулся Стрекалов. – Единственный доступный способ для него продолжить род – это сесть перед зеркалом и произвести те же действия, что и я до того момента, как он появился. В полнолуние он их стал повторять… – Тут Виталя засмущался и стал отводить глаза в сторону…

– Договаривай, договаривай, экспериментатор каканый, – сказал я самым злобным своим свистящим шепотом.

– Ну, я подумал, что если буду повторять за ним, то пойму, где у меня ошибка была, и закреплю форму. Он же абсолютно точно воспроизводил мои действия – где там записям в журнале, – даже выражение лица у него было, как у меня…

– И что пошло не так? – спросил я с живейшим интересом.

– Да все… – ответил Стрекалов, опять смущаясь. – У него не получилось ничего, а у меня опять зеркалка появился. Понимаешь, он, наверное, напутал, он ведь на невербальные контакты напрямую идет…

– Ладно, уговорил, – признал я, хотя не поверил ни единому слову. – А как четвертый появился? Что!

Стрекалов только опустил голову.

– Понимаешь, я ведь только хотел повторить эксперимент, уже с измененными рунами. Я же все в журнал экспериментов записывал. – И он показал мне довольно потрепанную записную книжку с обложкой из дорогой кожи виверны, выуженную из заднего кармана штанов, непонятно с каких щей названного револьверным. – Я даже не понял, в какой момент он появился… Я даже не понял, как все это действует…

– Сколько их еще?

– А? Что? – Стрекалов, кажется, даже напугался. – Ты что, Петр Андреич? Куда еще? Я над этими контроля не сохранил. Думал, они за мной в окно прыгнут, а они там… Да ты же там был, расскажи поподробней – что случилось?

Ну я и рассказал ему, как все было.

– Значит, слились в одну, шестилапую… – Виталий задумчиво крутил головой, экономными жестами чертя какую-то схемку в записной книжке. – Наверное, четвертое приложение к закону отражения – в экстраординарной ситуации они теряют человеческий вид, и запускается механизм самозащиты. И значит, подобное к подобному, закон слияния – они двойники к тому же, им проще… В результате должна получиться форма, которая сможет начать обратное превращение, то есть в меня, чтобы слиться уже со мной… А по сути, поглотить меня. Вот чего они, заразы, приходили…

– Ага! Значит, это не ты их к себе призвал? – спросил я. Тут ведь самое интересное – как Виталий на крыше веселого дома оказался.

– Куда там! Как из окошка выпрыгнул, так сразу к «Принцессе Грезе» побежал. У меня там, видишь ли, знакомство образовалось…

– Что? У тебя – там? И как зовут? Я там всех знаю!

Знал я там только Ардалью и то не во всех смыслах, но видел-то многих!

Стрекалов сделал загадочное лицо, напыжился, но подробности выдавать отказался. Сджентльменствовал. Ладно, сейчас недосуг, но можно будет у Ардальи узнать. Никуда не денется, донжуан бордельный.

– А потом, когда выстрелы начались, я струхнул немного, что меня арестуют, на крышу вылез, и тут они, или она. Не увидел, сколько лап. Чуть не добралась. Приложила серьезно – спасибо, на мне все заживает само: оборотень все-таки. Хорошо, с земли ее очередью накрыло. Ты, как я понял, тоже стрелял?

– Да, конечно, стрелял я… Ладно, врешь ты складно…

– Да не вру я, вот ни настолечко. – Виталий как-то по-детски показал мне что-то на ногте большого пальца.

– Не врешь? А нож откуда у твоего двойника? А стреляли в урядника зачем?

Виталя спрятал глаза, то есть попросту закатил их и притворился «самым больным на свете человком». Пришлось наградить его оплеухой.

– Чего дерешься? – сварливо спросил горе-экспериментатор, сфокусировав на мне взгляд. – Я же говорю, подсознательно они меня тоже копируют. Что там у меня в подсознании? Ты как будто, когда полиция приходит, в душе песни поешь и хвалебные оды сочиняешь… А без ножа и кольта я из дому не выхожу. Ты вон небось целый арсенал с собой носишь… Лучше скажи, что делать будем, если они… она… оно… опять ко мне в гости придет?

– Не дергайся, – успокоил я своего собеседника. – Я в одного такого ящера сегодня всадил маслину, а потом его в спецкамере закрыли в полицейском участке. Закрыли и вскрыли.

На глазах Стрекалова выступили слезы. Облегчения или жалости?

– Блин, Корнеев, красавчик! У двух энергии не хватит… не должно хватить…

– Не дави на жалость, Виталя! Этот твой, экспериментальный, кстати, два военных патруля порвал. И зачем, между прочим, ты на гнома напал?

– А что гном? Я ему ничего плохого не сделал… – с непритворным недоумением произнес Стрекалов и выложил мне причины своей заинтересованности Глоином: – Ты же знаешь, какой контроль в Академии за выполнением плана? И какой учет? Да если кто-то хочет чем-то своим заняться, то только пробирки и не надо покупать. А все остальное за свой счет. А знаешь, сколько реактивы стоят? А драгметаллы? А камни? Не все заклинания на горном хрустале, который у нас за расходник, работают, поверь моему опыту. А если камешек размерчиком с полкарата сгорит, откуда его стоимость покроют? Да из моего жалованья и покроют! Полугодового, с оставлением прожиточного минимума!

Вот как задело за живое человека…

Как я понял, Виталий залез в долги, накупив драгоценных камней, и с упорством, достойным лучшего применения, портил их, пытаясь прокрутить стабилизирующее заклятие. Так ему не хотелось признаваться в том, что он оборотень. Если бы агенты какой-нибудь разведки предложили ему продать все известные ему государственные секреты Тверского княжества оптом и в розницу за приличный бриллиантик, он бы не задумался ни на секунду. Но что-то предложений не поступало. Виталий стал специалистом в области цен на драгоценные камни, и конечно, такая фигура, как Глоин Глаз, не могла пройти мимо его внимания.

– Очень талантливый ювелир, – чуть не облизываясь, говорил Виталий. – Но стоило мне заикнуться, что я из Твери, как он насупился и стал уводить разговор в сторону. Чем его Тверь обидела? Новое же княжество, союзник Ярославлю…

– А не упоминать, что ты из Твери, никак нельзя было?

– Да почему, можно, но я как-то не думал… – проблеял Виталий. – Увидел потом его пьяного и решил, что договорюсь. Ну, с пьяными легче договариваться…

– То есть красных смарагдов не брал?

– Не брал и в глаза не видел… – Виталий заинтересованно посмотрел на меня: – А ты их видел? И какие они?

– Ладно, проехали… Теперь вопрос на засыпку: чего на полицейских напал?

– Да я сразу в окно сиганул, когда они документы затребовали… Как бы я объяснялся с полицией? Двойников вызывать противозаконно. И что значит проехали? Да если бы у меня были кровавые смарагды, хотя бы один, размером с полкарата, то я бы…

– Камней всего три, самый маленький – девять с половиной карат.

Виталий разевал рот как рыба, вынутая из воды. Потом слабым голосом разразился ругательствами. Грязными, неприличными и отвратительными. Пришлось закатить ему очередную оплеуху, чтобы он замолк.

– По закону любой камень размером больше трех карат, найденный на территории княжества, является собственностью княжества, – объяснил мне Стрекалов свой срыв. – Гном меня, наверно, за шпиона принял. Такие камни на месте могут разбить – тогда продать легче.

– Ну ладно, с камнями ясно, что ничего не понятно, а почему тварь меня преследует и убить пытается?

В самом деле: нападение на патруль, погоня за мной и Глоином, когда удрать удалось только благодаря водительскому таланту гнома… Но тогда-то я думал, что тварь за гномом охотится, а я сбоку припека, или, как любят говорить в Великоречье, круги на воде. Но потом, когда тварь рядом со мной во время поединка с Сигурдом оказалась, – это-то к гному никакого отношения не имеет!

– Что ты, что ты! – Виталий слабо махнул рукой. – Я был страшно рад тебя увидеть в этом кабаке! Боялся, конечно, что ты меня выдашь, но зла тебе никогда не желал! И даже подойти хотел поздороваться, почти решился уже!..