Фракция (назовем ее так) Бжезинского, помощника президента по национальной безопасности, видела в Советском Союзе смертельного врага. Збигнев Бжезинский, которого издание Нобелевского института мира называет «испытанным солдатом холодной войны» и «тщеславным», разжигал противостояние и, насколько позволяют судить его собственные мемуары, делал это сознательно. Сказалась не только привязанность к выношенным на профессорской кафедре антикоммунистическим концепциям, но и, если следовать формуле английского журнала «Экономист», антирусское биение польского сердца, а, может быть, также родственные связи (он женат на племяннице бывшего чехословацкого президента Бенеша). Впрочем, воинственные деятели, к счастью не столь влиятельные, были и на советской стороне.
Бжезинский и его заместитель генерал Б. Одом, работая в команде Картера, находились как бы в оппозиции к его политическому курсу. Перечисляя важнейшие внешнеполитические инициативы Картера, Одом так изображает их оценку «саудовцами, пакистанцами, йеменцами и т. д. и т. п.»: «Эти американцы сошли с ума. Эта политика совершенно бессмысленная, они, по существу, отдают этот регион Советскому Союзу». И заключает: «Эти шаги в своей совокупности наносили нам ущерб».
На конференции я спросил Одома: «Какие шаги Советского Союза могли бы умиротворить правые, можно сказать, «ястребиные» круги (читай: Бжезинского и Ко. – К. Б.) в США?» Он отвечал: «Отказ от международной классовой борьбы и одобрение идеологических принципов, на которых мы могли бы строить сотрудничество».
Как бы естественно это ни звучало сегодня, это было равносильно требованию к СССР отказаться от самого себя, а на подобных условиях никакое сотрудничество возможно не было. И это полностью расходилось с линией Картера, по крайней мере в начале его президентства. Так что у меня были все основания сделать вывод: «Другими словами, что бы ни сделал Советский Союз и как , это не удовлетворило бы определенную часть американского истеблишмента. Но отсюда следует и практический вывод: такую же позицию она занимала и в отношении разрядки». Иными словами, разрядка оказалась в руках тех, кто в нее не верил и не принимал. И ее крах был победой Бжезинского и его единомышленников. Собственно, они отвергали и формулу «мирного сосуществования». Бжезинский считал, что Киссинджер совершал ошибку, используя этот термин: тем самым Соединенные Штаты, Запад признавали право на существование другой социально?экономической системы.
Разделение на американской стороне было видно и в Осло. Мы, «участники» советской политики второй половины 70?х и 80?х годов, стали свидетелями полемики между представителями двух течений в американском истеблишменте того времени, как бы воспроизводящей споры прошлого.
Одом говорил: «Я хочу сделать акцент на идеологическом факторе. Брутенц его отодвигает в сторону, как будто он не очень важен. И, как мне кажется, он проводит разделение между борьбой двух лагерей и тем, что реально важно : стратегическим выражением этого. Я принимаю это разделение. Но мне кажется, что идеологические предпосылки на обеих сторонах очень, чрезвычайно важны. И до тех пор, пока Советский Союз занимал идеологическую позицию, не было места для «встречи» двух держав. И в той мере, в какой мы занимали свою позицию относительно сути межгосударственных отношений, тоже не было места для встречи этих двух держав». Ему отвечал М. Шульман: «Вопрос не в том, были или не были глубокие идеологические разделения, они были. Вопрос, как я вижу его, состоит в том, что, несмотря на идеологические различия, тем не менее было возможно найти области пересекающихся интересов».
Одом продолжал: «Я вынес впечатление из выступления Гаррисона, будто все, что произошло, это большое несчастье и то, что мы не вели себя иначе с 1977 но 1981 год, было большой ошибкой. Я совсем не разделяю этого взгляда». И счел нужным подчеркнуть: «Я принимаю борьбу “двух лагерей”, присовокупив, защищаясь иронией от своих оппонентов: «Хотел бы добавить, что я не поляк». «У вас зато другие “бзики”, – парировал Тэрнэр.
Шульман: «Взгляд, которого придерживался я и многие другие, состоял в том, что ограничение уровня военного соревнования – в интересах обеих сторон и существует возможность достигнуть подходящего согласия с Советским Союзом. Чтобы сделать это, важно развивать каналы контактов через обмены, торговлю и т. д., что н долгосрочной перспективе приведет к определенной модификации поведения Советского Союза. Если же вы – как Билл и Збиг – не верили, что это возможно, то логическим выводом было отвергнуть этот вид сотрудничества и добиваться коллапса советской системы».
Я хотел бы, чтобы читатель обратил особое внимание на последующие соображения Шульмана: они как бы перебрасывают мостик от дня вчерашнего к дню сегодняшнему: «Это (т. е. описанные взгляды его оппонентов. – К. Б.) остается уместным для тех, кто все еще видит в бывшем Советском Союзе возможность будущей угрозы. Существует нежелание принять Россию как равную. Существует опасение, что шаги, которые Россия может предпринять, стремясь к реинтеграции с бывшими частями Советского Союза, представляют попытку воскресить старую “империю”
Это почти точное описание нынешней позиции все того же Бжезинского. Больше того, сегодня он выступает за «свободную конфедеративную Россию», состоящую из «конфедеративных образований» – Европейской России, Сибирской и Дальневосточной республик, что трудно квалифицировать иначе чем призыв к «мягкому» расчленению России.
С начала 1978 года Бжезинский настойчиво убеждал президента, будто советские действия в Анголе и Эфиопии – часть скоординированного и широкомасштабного наступления по протяженной «кризисной дуге» (от Африки до Юго?Восточной Азии) с целью окружения нефтедобывающих стран Персидского залива и взятия в клещи Юго? Западной и Юго?Восточной Азии. Эхом нагнетавшихся им страхов звучит сделанное на Венской встрече заявление Картера: «Важно, чтобы мы заботились о том, чтобы не лишать какую?либо из наших стран или же, по этой же причине, любую другую страну доступа к критически важным природным ресурсам… Есть несколько областей, где США и их союзники имеют безусловные жизненные интересы, например Аравийский полуостров и Персидский залив».
Фракция Бжезинского делала все для того, чтобы перевести политику США на более жесткие рельсы. К тому же она, думается, еще сознательно преувеличивала отрицательные, неприемлемые, на ее взгляд, стороны политики Москвы, намеренно нагнетала обстановку.
Именно в таком контексте пограничные столкновения где?то в Центральной Африке (так называемая Шаба?II), к которым советское руководство никак не было причастно, могли быть раздуты до событий мирового значения, привести к серьезному обострению отношений между СССР и США. Кстати, мы находим подтверждения этого в документах правительства США. На заседании Специальной комиссии по безопасности (SCC) 2 марта 1978 г. Сайрус Вэнс обращался к коллегам, очевидно и к Бжезинскому: «Год назад Советы были в Сомали и Эфиопии так же, как теперь. Но теперь это стало ежедневным кризисом. Мы возбуждаем сами себя».
Мне кажется обоснованным мнение Шульмана: идеологические разногласия и несовместимые долгосрочные цели не исключали взаимоприемлемого сотрудничества. И я не согласен с Одомом в том, будто идеология настолько поглощала обе стороны в их неизбежном противоборстве, что даже компетентной и конструктивной дипломатии было суждено потерпеть фиаско. Напротив, если бы тон задавали конструктивная политика и политики, то не исключено, что произошла бы «мягкая посадка» (термин самого Одома): установление более тесных и взаимообязывающих связей между двумя системами, сглаживание противоречий, эволюционное движение в сторону «горбачевизации».
Зная особую чувствительность советского руководства и практически его провоцируя, Бжезинский, уговорив Картера, отправился в конце мая 1978 года в Пекин, где фактически шла речь о неформальном антисоветском союзе и где он выступил с публичными нападками на «полярного медведя к северу (от Китая. – К. Б. )». Между тем никакой советской стратегии окружения нефтедобывающих стран не существовало. Даже у здравомыслящих политиков обеих сторон (и идущих по их следам исследователей) есть тенденция чрезмерно рационализировать курс и практические действия «противника». А преувеличенные оценки интеллектуальных возможностей и политических талантов и горизонтов руководства, внешнеполитических штабов обеих сверхдержав сыграли негативную роль, подкрепляя превратные представления о наличии у них тщательно продуманной и последовательно реализуемой стратегии в «третьем мире», и в частности в этой зоне.
