Повторяю, какие?то меры надо принять, чтобы люди, выполняющие приказ в обстановке крайнего Нервного и физического напряжения, могли защитить себя. Мне докладывали, что курсанты падали в обморок, когда видели, что наделали погромщики (в Сумгаите – К. Б. ). А если бы в этот момент у них в руках были автоматы, тогда что произошло бы?
Сейчас надо серьезно взяться за всю проблему в целом. Надо посылать толковых людей – ив Карабах, и в Армению, и в Азербайджан. Иметь четкую программу действий, нельзя это делать «навалом», для отчета. Как договорились, совещание в ЦК надо провести по национальному вопросу. В основу его положить показ завоеваний нашей национальной политики, силу нашего интернационализма, накопленный потенциал нашего многонационального сообщества. Проанализировать, как в реальной жизни проходили процессы национального развития, что появились целые новые поколения, образованные поколения, своя интеллигенция. Они обратились к историческим и культурным корням своих народов. Все это реально и все это надо учесть. И надо добиться по?настоящему авангардной работы партийцев, партийных организаций и в производственных коллективах, и среди населения».
После заседания Е. Лигачев, касаясь книжки Мамедкули?Заде, сказал мне: «Да, но в Армении издают такие же книги». Это было голословное, необдуманное заявление. В столь «ответственных» устах оно приобретало непомерное значение, настраивая аппарат определенным образом.
Вспомнил об этом вовсе не для того, чтобы присоединиться к недостойному хору хулителей этого человека. Напротив, отношусь к нему с неизменным уважением как к редкому в тогдашнем руководстве КПСС неконъюнктурному деятелю, имевшему собственное мнение и готовому его отстаивать, способному принимать решения и добиваться их реализации. Я не раз был свидетелем, когда другие секретари при обсуждении трудных вопросов либо отмалчивались, либо выступали в роли людей, о которых в народе говорят: «Ни рыба ни мясо». С Лигачевым такого не бывало. Клеветническая кампания против него, организованная некоторыми «прогрессистами» в КПСС и «демократами», – одно из самых убедительных доказательств их моральной нечистоплотности. Уж у кого нет оснований любить Лигачева, так это у Горбачева. Но и он замечает: «Я не разделяю, например, позиции Лигачева, но уважаю его взгляды. На определенном этапе мы разошлись. До 1988 года, как он говорит, у нас было все хорошо. А потом разошлись. Но этого человека я уважаю за то, что он высказывает свое мнение».
Привел же я лигачевские слова, потому что в определенном смысле они характерны. Это – одно из многих свидетельств поверхностного и одновременно заскорузлого, а если хотите, и невежественного подхода к национальным отношениям. Такое положение фактически существовало и в аппарате. Через пару дней меня пригласили участвовать в работе по подготовке постановления о Нагорном Карабахе. В группе были люди из аппарата Лигачева и отделов ЦК. Как выяснилось, никто не был толком знаком с положением дел в регионе. В частности стремившийся играть активную роль заместитель Разумовского (и секретарь парткома при ЦК) Могильпиченко выразился так: «Азербайджан – это шииты, с ними надо поосторожнее». Это изречение прозвучало для меня как «религиозный» парафраз бакинского заявления его «босса» («С такой организацией, как азербайджанская…»). Ну а слово «шиит», очевидно, попало на слух в связи с эпопеей Хомейни. Подготовленное постановление – оно вышло 17 марта – оказалось мертворожденным, поскольку ограничилось лишь экономическими и социальными вопросами.
На следующий день в ЦК под председательством Лигачева была проведена встреча представителей проживающих в Москве азербайджанской и армянской «элит». Затеянная с самыми добрыми намерениями (должны же «сливки общества» понять бессмысленность, опасность и аморальность взаимного противостояния), она ни к чему не привела. Егор Кузьмич признал серьезность положения: «Национальный вопрос ходом событий выдвинут на первый план. Националистические проявления представляют определенную опасность. События в Азербайджане и Армении поставили страну перед серьезным испытанием». Однако в его речи звучали и слишком знакомые мотивы. «Количество русских, – говорил, например, Лигачев, тоже где?то сокращается, но вы видели, чтобы хоть один русский бастовал?.. Здесь выражается недовольство термином «экстремистские силы», а вернее иной раз говорить о бандитских элементах».
Участники встречи в основном разделились по национальному признаку, и она большей частью напоминала разговор если не глухих, то людей с очень избирательным слухом. Насколько помню, один лишь Муслим Магомаев занял конструктивную, «наднациональную» позицию. На совещании прозвучала мысль, не отторгнутая председательствующим, о предоставлении Нагорному Карабаху статуса автономной республики.
Мое участие в карабахском Деле завершилось семь месяцев спустя. 14 октября состоялась встреча видных представителей московских армян с А. Лукьяновым – тогда уже первым заместителем Председателя Президиума Верховного Совета СССР. И она окончилась ничем. Видно было растущее нетерпение армян. Лукьянов же искал причины событий то в интригах «цеховиков», то в полемике и «сваре» интеллигентов.
Еще раз мне довелось соприкоснуться с карабахской проблемой в июле 1990 года, когда я повез в Ереван послание Президента СССР католикосу Вазгену. И вновь убедился, насколько недооценивалась эта проблема, которая играла роль «бродила» для национального и националистического движения в Армении, а также в Азербайджане и Грузии. Не будет преувеличением сказать, что именно из карабахской проблемы выросла такая ситуация, когда и Армения (наверное, самая прорусская республика на территории бывшего Советского Союза, если, конечно, не считать Белоруссии) тоже пришла к твердому решению отделиться. Здесь я не касаюсь вопроса, насколько это было целесообразно или естественно, а говорю о самом пути, по которому пошла Армения, о предпосылках, которые привели к такому решению.
В докладной по итогам поездки я писал Горбачеву 3 августа:
«Не менее болезненной, чем раньше, остается проблема Карабаха. Это, можно сказать, общенациональная забота, своего рода нервический пункт всей обстановки в республике. Ни один из наших собеседников не упустил случая сказать, что вопреки всем законам, в том числе решениям Верховного Совета, в Карабахе – единственном районе страны – не существует Советской власти, что население там живет в условиях непрерывного прессинга со стороны оргкомитета, который, сталкиваясь с тотальным бойкотом, «опирается на армейские штыки», что под этим же прикрытием форсированно изменяют демографическую ситуацию за счет переселения беженцев из Армении и турков?месхетинцев, что, несмотря на многочисленные заверения центральных властей, 7?километровая дорога, соединяющая Армению с НКАО, остается заблокированной и т. д. и т. п. И независимо от того, насколько обоснованно каждое из этих утверждений, приходится принимать во внимание как реальный фактор своеобразную общенациональную «зацикленность» на этом вопросе.
Собеседники говорили нам, что в результате событий и стрессов последних лет (Сумгаит, Баку, Кировабад, с одной стороны, а с другой – землетрясение и его последствия) в Армении не только у интеллигенции, но и у широких слоев населения возникло своеобразное психологическое состояние: одержимость национальной идеей; всеобщее чувство опасности, порою граничащее с ощущением близости общенациональной катастрофы».
Как же развивались события в Карабахе и вокруг него в «послефевральский» период? В линии, проводимой Центром, наступил следующий этап: возникла готовность обсуждать проблему, признать допущенные республиканским руководством «ошибки» и даже «деформации» при твердой, однако, установке оставить за скобками основные политические вопросы, ограничиться комплексом социально?экономических мероприятий. Эта установка, имевшая свои резоны, не учитывала специфики национального движения: ставшее массовым и «дозревшее» до требований политического самоопределения, оно даже если в его происхождении большую роль играют экономические причины – редко когда может быть умиротворено экономическими уступками и посулами.
