Асад обладает тонким политическим инстинктом и завидной выдержкой. Он умеет талантливо «держать паузу» в политике, терпеливо поджидая, когда ситуация созреет для вмешательства.
В начале 80?х годов обстановка в Сирии крайне обострилась. У Асада случился обширный инфаркт, резко активизировались «престолонаследники», прежде всего брат лидера – вице?президент Рифаат Асад, тесно связанный с Саудовской Аравией. В его поддержку были организованы молодежные демонстрации. Но эти притязания натолкнулись на решительный отпор военных – давних соратников X. Асада: начальника генштаба Шехаби, начальника военной контрразведки Али Дуба, командира первой дивизии генерала Файяда и других. Они привели некоторые части в боевую готовность, возникла угроза вооруженного столкновения – ведь под командованием Р. Асада были отборные специальные части, оснащенные лучшим вооружением.
Я был в Дамаске в кульминационный момент противостояния. Сирийская столица напоминала фронтовой город. На крышах некоторых зданий стояли зенитные орудия. По пути в резиденцию Асада (он еще выздоравливал) пашу автомашину останавливали последовательно люди военных, Рифаата и, наконец, из президентской гвардии.
Все ждали вмешательства президента, но он, казалось, непростительно медлил. На самом же деле Асад терпеливо выжидал, удерживая соперников от «последнего шага», пока ситуация разрядится, противники поостынут и конфронтация выдохнется, как бы завязнув в болоте собственных будней. И точно выбрал момент для вмешательства. В итоге и Рифаат, и Файяд были отправлены за границу (первый – в Западную Европу, второй – в Софию), а ситуация мирно «рассосалась».
Кстати, однажды в Дамаске я навестил Рифаата – по его приглашению. Его резиденция находилась в обширном компаунде, набитом войсками и тщательно охраняемом. На пороге дома меня встречал сам хозяин, по обе стороны которого выстроилась охрана из молодых женщин в военной форме с золотыми позументами и шнурами, в позолоченных сапожках (мне рассказывали, что и у Каддафи охрана состоит из женщин, и объясняли это тем, что убийца?араб не решился бы стрелять в них). Они же подавали нам соки и фрукты, и Рифаат, указывая на «дам», заметил: «Не подумайте чего?нибудь. Это наши боевые подруги, у каждой на счету не один прыжок с парашютом». Брат сирийского президента показался мне человеком недалеким, малообразованным и тщеславным, к тому же плохо себя контролирующим. Бахвалясь, с видимым удовольствием и наигранным удивлением рассказывал, как обыватели – его соседи в Швейцарии (место «ссылки») – были поражены и напуганы множеством вооруженных людей на его вилле.
Асад правил и правит Сирией твердой рукой. В середине 70?х годов в Хаме (город в Центральной Сирии, примерно в 175 км от столицы, с населением около 200 тыс. человек), восстав, взяли верх «Братья?мусульмане». Специальные силы безопасности, окружившие город, подавили мятеж жесточайшим образом. Город был подвергнут массированному артиллерийскому обстрелу и разрушен почти дотла. Жертвы, как утверждают, исчислялись многими тысячами. Но с тех пор «Братья» опасаются поднимать голову в Сирии.
Примерно ту же методу я наблюдал в Бейруте 4–6 июля 1978 г. Сирийцы, чтобы преподать урок и укротить ливанских христиан, обрушили на гражданские кварталы Восточного Бейрута шквал огня, демонстрируя всю мощь приобретенной советской техники – мины, ракеты, артиллерийские снаряды всех калибров и т. д. 6 июля, вернувшись к полуночи в отель, возбужденный – в те дни в Бейруте затемно передвигаться было опасно, особенно пешком, и часть пути мне и сопровождавшей меня охране пришлось преодолеть перебежками, – я не мог заснуть и вышел на балкон. То было устрашающе?феерическое, завораживающее зрелище: громыхание и гул орудий, ракетных установок, небо, освещенное сполохами разрывающихся снарядом и озаренное пламенем пожаров, рушащиеся балконы и целые секции домов. С нервирующей аккуратностью, через каждые 20–30 секунд, раздавался взрыв. Я лег, но заснуть удалось с трудом. Наутро узнал, что мины падали рядом с отелем, в 150–200 метрах.
И снова об Асаде. На официальных беседах он говорил помногу. Память у него великолепная, и он любил повспоминать. Но, думаю, это была не болтливость, а тактика: собеседник как бы тонул в «болоте» его рассуждений и воспоминаний, размягчался. Асад же в конечном счете всегда четко доводил до собеседника все, что хотел сказать, используя подходящие детали из прошлого. Неизменная тема его переговоров с советской стороной – необходимость достигнуть «стратегического равенства» с Израилем.
Подобная неспешная манера Асада вести беседу однажды, в последний день 1987 года, едва не довела меня до конфуза. Отправляясь на прием к сирийскому президенту, я и наш посол А. Дзасохов (нынешний президент Северной Осетии?Алании) за завтраком, видимо, перебрали по части жидкостей – соки, чай, овощи. И к концу третьего часа я почувствовал острую необходимость, по выражению одного из газетчиков, «прислушаться к голосу организма». Взглянув на посла, увидел, что он тоже, что называется, чуть ли не сучит ногами. Эта мука продолжалась еще час, в течение которого я отчаянно старался не утерять нить беседы. Увы, сирийский урок не пошел мне впрок. То же повторилось несколько дней спустя у Мубарака, в кабинете которого было еще и прохладно.
По своим взглядам Асад – убежденный националист. Для него Сирия – сердце арабского мира, высший хранитель и знаменосец арабской национальной идеи. На мой взгляд, две фундаментальные посылки его мировоззрения – это идея «Великой Сирии» и глубокое недоверие к Израилю, проистекающее из убежденности в «шовинистическом характере сионизма», неразрывно связанного, по его мнению, с проповедью превосходства евреев. Об этом он говорил на встрече с Горбачевым в апреле 1987 года так: «Расизм в ЮАР и Зимбабве идет от людей, и он может быть преодолен. У евреев он от Бога, идет от Торы». Он сослался и на Шамира, сказавшего, что выезд евреев из СССР – великий исход, а великий исход требует великого Израиля.
Сирийский президент – человек принципиальный, твердо придерживающийся своих убеждений. И заставить его отступиться от них задача вряд ли вообще выполнимая. Советскому руководству – Брежневу и другим – во всяком случае это практически не удавалось. Теперь, даже в период фактической монополии на Ближнем Востоке Соединенных Штатов, в несговорчивости Асада могли удостовериться и они.
У меня создалось впечатление, что сирийский президент хорошо и искренне, насколько это позволительно политику, относился к Советскому Союзу: как к великой и привлекательной стране, как к дружественному государству. Тут была смесь политического расчета и теплых воспоминаний о времени, которое он провел в СССР, проходя летнюю подготовку. На переговорах неизменно рассказывал, как с друзьями неправильно перешел улицу в Москве, у Военторга, и их отчитывал милиционер, говоривший, что «грузины всегда нарушают порядок». Но идеологию нашу он не принимал и Сирию от ее проникновения оберегал.
Асад, несомненно, в немалой степени «повинен» в том, что наша страна стала настолько популярна в Сирии: даже откровенное пренебрежение арабами в российской внешней политике козыревских лет не подорвало это отношение. Когда Асад на той же встрече с Горбачевым говорил, что «дружба с Советским Союзом стала делом всех патриотически настроенных сирийцев», это не было одними лишь словами. В то же время Асад – политик, который никогда «не кладет яйца в одну корзину».
Последний раз президент Асад принимал меня 16 августа 1991 г. Прощаясь после длительной беседы и полуобняв, он попросил передать сердечный привет М. С. Горбачеву. Мы не могли знать, что меньше чем через 48 часов грянет ГКЧП…
В годы, о которых рассказываю, понимание значения и места палестинской проблемы в арабо?израильском конфликте, внимание к ней составляли отличительную черту ближневосточной политики Советского Союза, способствовали ее легитимизации и были важным преимуществом перед США. Мы, в отличие от Вашингтона, сознавали, что без справедливого решения палестинской проблемы, касающейся судьбы 4,5 млн. человек, никакое урегулирование невозможно.
