На самом деле все обстояло наоборот. Бадран прибыл в Москву 23 мая, то есть после предпринятых египетским президентом шагов. Он привез послание Насера и был почти немедленно принят Косыгиным. Переговоры длились три дня 23–25 мая. В послании говорилось, что Израиль, сконцентрировав большую войсковую группировку, собирается нанести удар по Сирии и одновременно проводит военные приготовления против Египта. Каир не может оставить в беде своих сирийских друзей и намеревается предпринять превентивные действия, опередить израильтян. Насер хотел бы получить «благословение» Советского Союза.
Косыгин выразил резко отрицательное отношение к подобного рода планам, заявив, что превентивная акция будет равносильна агрессии и Советский Союз ее поддержать не может. Бадран же, ссылаясь на инструкции Насера, продолжал настаивать и пытался переубедить Косыгина, но тот твердо придерживался занятой позиции. На третий день, 25 мая, получив из Каира новые директивы, египтянин сдался. Он заявил: «Мы не думаем, что это правильно, но и не считаться с советскими друзьями не можем».
Полторы недели спустя, когда А. Белякову и мне поручили подготовить текст доклада Брежнева на Пленуме ЦК, среди переданных нам документов были и выдержки из записи беседы Косыгина с Бадраном, где Алексей Николаевич в самой решительной форме выражал отрицательное отношение Москвы. Одну из них мы включили в проект.
Так что Советский Союз не только не поощрял военные замыслы Египту, но фактически предотвратил их реализацию. Кстати, та же принципиальная позиция, а конкретно – отказ предоставить запрошенные виды наступательного оружия и т. п., послужила не только предлогом, но и одной из причин разрыва Садата с СССР.
В рамках версии о «виновности» Советского Союза нередко ссылаются на маршала А. Гречко, министра обороны, который, провожая Бадрана в аэропорту, якобы сказал что?то вроде: «Мы всегда будем с вами, всегда вас поддержим». Это невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть. Да и не нужно. Нельзя полностью исключать, что Гречко мог произнести нечто подобное. Во всяком случае, летом 1972 года в Александрии, в некотором подпитии, обнимая своего египетского коллегу Садека и стуча по столу, Гречко громко повторял: «Что бы ни было, мы будем с вами». Но, во?первых, это не более чем дежурная, общая фраза из тех, что нередко произносятся в неофициальных и официальных контактах без какой?либо серьезной нагрузки, некий «птичий язык» политических краснобаев. Во?вторых, египтяне уже имели официальную позицию советского руководства, оглашенную Косыгиным, и никакие фразы министра обороны, даже не столь стереотипные, перевесить это не могли. И третье, может быть, самое главное: ведь египетская сторона не стала инициатором военных действий.
Остается добавить: хотя на официальном уровне египтяне никогда не упрекали нас в том, что Советский Союз помешал им реализовать свои намерения, в неофициальных беседах мне доводилось слышать и такое: если бы Египет предпринял превентивные действия, ход войны был бы другим.
Несомненно, что и до перестройки советская политика в арабо? израильском конфликте исходила из резолюций Совета Безопасности № 242 и 338 и необходимости мирной развязки и справедливого урегулирования. Я бывал на многих беседах наших лидеров с арабскими представителями, в том числе и Брежнева. Арабов не только не поощряли на военное решение, не только толкали на политический путь, но и настойчиво побуждали примириться с существованием
Израиля. На всех уровнях (от самого низшего, Комитета солидарности с народами Азии и Африки, до самого высокого, у Генерального секретаря) переговоры, если упрощать, обычно проходили в следующем ключе. Арабы говорили, что израильтяне загоняют их в угол, что ущемлены их жизненные интересы и им не на что надеяться, кроме как на силовое давление. Им отвечали: Израиль – реальность, с этим надо считаться и искать политического выхода. Наша позиция часто воспринималась арабами как мягкотелая, как умиротворение.
Не было и речи о том, чтобы перекрыть Западу нефтяную артерию. В беседах «наверху» нефть обычно даже не упоминалась. Известную активность проявлял лишь Пономарев, но на свой манер. Он говорил, что в руках арабов есть столь мощное оружие, и удивлялся, почему оно не используется эффективно, советовал с его помощью активнее воздействовать на США, чтобы они отошли от произраильской позиции. За эти пределы не выходил и он. И настоящим нашим достижением было то, что, особенно во вторую половину 70?х годов, мы могли уже в полный голос, не вызывая протеста, говорить с арабами о закономерности существования Израиля. Можно сказать, приучили их, побудили это принять. С такой линией пришлось считаться даже особо упорным – алжирцам. Думаю, эго сыграло свою роль в постепенном переходе арабов на более реалистические позиции.
Между тем то была очень непростая задача не только из?за отношения к Израилю, но и в силу внутриполитических и престижных соображений наших партнеров. Официальная позиция непризнания Израиля служила одной из основ легитимизации арабских правительств. Мне приходилось проводить часы в спорах с арабскими представителями, добиваясь, чтобы коммюнике отражало отстаиваемую нами позицию. В марте 1981 года в Алжире из?за несговорчивости хозяев делегация КПСС была на волосок от крупной ссоры с ними. И только после довольно длительного разговора с Ш. Мессадией – координатором партии Фронт национального освобождения Алжира, долго объяснявшим, что расхождение с официальной позицией не было бы понято народом, удалось уладить дело.
Я не хочу создавать впечатление, что Советский Союз проводил однозначно миротворческий курс. Его политика, несомненно, страдала внутренней противоречивостью. Существовало общее понимание угрозы конфронтационного развития обстановки в регионе. Но были и опасения, что безоглядная ставка на мирное урегулирование при ведущей роли США усилит «прозападные» арабские государства за счет близких нам режимов. А позиции СССР ослабнут, если мы не будем нужны арабам как опора в противодействии Израилю. Мир на предлагавшейся США основе ассоциировался с перспективой восстановления ими своей гегемонии в регионе. Собственно, так дело и обстояло. «В конце концов главной целью нашей политики на Ближнем Востоке, – признавался Киссинджер, – было ослабление роли и влияния СССР».
В итоге наша линия сводилась к декларативной в известной мере поддержке мирного урегулирования и активному содействию укреплению военного потенциала ряда арабских стран, что считалось естественным в условиях, когда США стремились выбросить СССР из миротворческого процесса и обеспечить военное превосходство Израиля.
Москва никак не хотела эскалации конфликта. Но СССР был заинтересован в сохранении напряженности, поддающейся контролю, до тех пор, пока невозможно урегулирование, приемлемое для нас и для наших арабских друзей. Я уже не говорю о том, что каждый новый виток напряженности сопровождался новыми просьбами о поставках оружия и это превращалось во все более дорогую и опасную авантюру.
Понятно, что СССР не мог давать в обиду своих друзей, допускать их унижения. Это затрагивало его политические и стратегические интересы, его престиж как сверхдержавы. А Израиль не раз пытался демонстративно поставить арабов чуть ли не на колени. Случалось, это провоцировало нас на весьма жесткие шаги, не всегда безупречные, что вряд ли способствовало эволюции арабской позиции к компромиссу.
Но одно должно быть ясно: оружие давалось арабам не для уничтожения Израиля, а чтобы укрепить их политические позиции.
И американцы отнюдь не были заняты только тем, что подбрасывали дрова в огонь конфликта. Но многие свои чувствительные поражения в регионе США как бы компенсировали, эксплуатируя неурегулированность арабо?израильского конфликта. Израиль при их поддержке мог порой диктовать условия, демонстрируя, кто «хозяин» в регионе. В этом отношении ближневосточный конфликт, конечно, был нужен Вашингтону. Киссинджер в мемуарах пишет вполне определенно, что «не было причин для изменения политики США до тех нор, пока какое?либо из арабских государств не проявляло желания отойти от Советов или пока Советы не были готовы отказаться от арабской программы». Стратегия американцев заключалась в том, чтобы, не раздувая конфликта, держать его в подвешенном состоянии. Длительное статус?кво с некоторых пор стало их устраивать, пожалуй, больше, чем нас. И кэмп?дэвидский вираж Садата служит хорошей иллюстрацией, как работала такая линия США.
