Тогда, или позже, какое-то время спустя, была весна, на улице потеплело... – с каждой секундой Самуэль говорил все быстрее, словно швыряя слова. Теперь его речь не была пьяным бормотанием двухминутной давности. Сейчас Самуэль стоял, выпрямившись, и, помогая себе, активно жестикулировал руками. Его лицо освещалось воспоминаниями о времени, проведенном с Кларой, которое он упустил. Возможно, эта самая связь с Кларой была самым лучшим, что произошло с ним за многие-многие годы. В эту минуту Самуэль не сознавал ни горечи, ни печали от своей потери. Клара стояла перед ним, и Самуэль был горд, почти высокомерен, потому что не кто-то другой, а он, именно он, Самуэль, добился встреч с самой красивой девушкой квартала. Я тоже горд тем, что, разговаривая с Кариной о ее сестре, попал прямо в точку: Клара была робкой, застенчивой девушкой, но она брала инициативу на себя, твердо зная, чего хочет. В ней жили две разных девушки – … и мы поехали в Каса-де-Кампа12, потому что стояла отличная погода, и Клара не хотела идти в гостиницу. Вот она и заразила меня идейкой поехать в парк, как в подростковом возрасте, когда пойти некуда, а привести девчонку в родительский дом нельзя. Так мы и сделали, поехали в парк. Дул приятный ветерок, не очень холодный и не слишком жаркий, светили звезды, была луна и все такое прочее, и Клара сказала: “Вот здесь, стоя у этого дерева”. Она показалась мне прекрасной из-за того, что не собиралась казаться мне такой. Но я не успел даже ширинку расстегнуть. Черт его знает, откуда они вышли. Их было всего двое, но у них были заточки. Полагаю, это были наркоманы. Они окинули взглядом ее, потом посмотрели на меня. Один из них рубанул по воздуху самодельным ножом и угрожающе сказал: “Тебе я почикаю душу, а ей – задницу”. Знаешь, я не собираюсь тебе врать, в тот момент я подумал припустить наутек. Мне казалось, они были не в состоянии преследовать меня напрямую. Но потом, как с этим жить потом? “Что же, оставить Клару с этой парочкой обкурышей, которую ты видишь?” – думал я про себя. У обоих на лицах ссадины и ушибы, ободранная кожа на руках – следы бесчисленных падений в дымину пьяных или обдолбанных подонков. Один из них, с трясущейся от пьянства или наркоты, обмотанной в грязное тряпье рукой, думает только о грабеже. Что такое я говорю: “он думает”. Я считаю, что голова ему дана не для того, чтобы думать, в его черепушке и одной мыслишки нет. Знаешь, дружище, в какой-то момент я подумал, что наложу в штаны. Но, веришь ли, из-за этой глупости я жутко волновался. “Если я наложу в штаны, то какое впечатление произведет все это на Клару?” – думал я, и мне было стыдно от одной этой мысли. Тот из подонков, что угрожал, на вид казался гораздо старше нас с тобой, но, скорее всего, это было не так, просто он выглядел стариком. Наркоман с забинтованной рукой, вдруг спрашивает у Клары: “Эй, ты, чего ржешь?” Мне тоже хотелось бы спросить ее об этом. Нет, в открытую Клара не смеялась, но она улыбалась. Она была так спокойна, оказавшись в ситуации, в которой должна была бы рыдать или, по крайней мере, спрашивать у них, что с ней будет здесь и сейчас, этой ночью в парке. Клара улыбалась, когда ее жизнь могла разрушиться, а то и вовсе угаснуть навсегда. Я спрашивал себя: “А что, если так начинаются приступы помешательства – с глупой улыбки, а не с жуткого хохота, как показывают в телесериалах?” Конечно, эта хрень втемяшилась мне в голову, пока эта парочка стояла рядом со мной, держа свои ножи перед моим носом.
“Обними меня, Карлитос,” – просит в ответ Клара. Тот ширяльщик, которого, видимо, звали Карлитос, разинув от удивления рот, роняет нож и бормочет: “Твою мать, Кларита, блин, солнышко ты мое”. Клянусь: “солнышко ты мое,” – говорит этот долбаный задира-наркоман, убирая нож. Он обнимает Клару и смачно, взасос целует в губы, словно желая съесть ее. Другой, с трясущимися руками, ничего не понимает и занудно хнычет: “Попроси у них деньги, блин, пусть они отвалят тебе бабла”. Я не знаю, что сказать, и потому молчу. Я остаюсь вместе с трясущимся, а Клара с другим наркоманом отходит от нас на несколько шагов, и они тихо переговариваются между собой, попутно обнимаясь. Время от времени он нежно ласкает ее рукой. Я понятия не имею, сколько времени они болтают между собой, пока
я жду Клару вместе с трясущимся забулдыгой, оставшимся стоять в стороне. В конце концов, Клара с задирой возвращаются.
- У тебя есть с собой деньги? – спрашивает меня Клара.
Я достаю бумажник и протягиваю его Кларе. Я думаю, им досталось сто пятьдесят евро. Эта парочка убралась отсюда так быстро, насколько позволяли ноги. Два пугала, случайно повстречавшихся в ночи.
- Ну что, мы идем? – интересуюсь я, поворачиваясь к Кларе. Она делает два шага мне навстречу и останавливается прямо передо мной. И тут же я замечаю, что ее рука расстегивает молнию на моих брюках.
Для меня это уже слишком. Я ответил Кларе, что не пойду с ней. Но, большей частью, отказ был не из-за жены. Конечно, она тоже сильно страдала, бедняжка, но, в основном, я не согласился жить с Кларой, потому что испугался. Я осознал, что какая-то часть Клариной жизни выходит за границы моего жизненного уклада. Я спокойный человек, мне и раньше не нравился риск, а теперь и подавно. Мне сорок три года, и у меня есть девчонка, которая вдруг обнимается с наркоманом, который грабит тебя на пустыре. Если связать воедино этот тяжкий эпизод, о котором я тебе рассказал, с другими ее выходками, все это дает тебе повод для крепких размышлений. Вот так несколько дней я провел в раздумьях, а когда она спросила меня о нашей с ней совместной жизни, я ей отказал.
И теперь она мне не звонит, не ходит на работу. Как-то вечером, на днях, я спросил, когда она вернется, и мне не ответили, не знали, что сказать. Мне кажется, что скоро я наберусь храбрости и позвоню ей. Черт, когда она исчезла, я позвонил ей на мобильник, но она не ответила. Скорее всего, она не хочет со мной разговаривать. Так что, я позвоню ей с другого номера, чтобы она из интереса взяла трубку, ведь я теперь свободен, парень, я свободен. Мне по хрен, что меня бросила жена. Не веришь? Плевать я на это хотел, это же здорово. Теперь я могу пойти с Кларой, хотя и понимаю, что мне не одолеть страх. Раньше мне было, что терять, а теперь? Посмотри на квартиру. Думаешь, мне хочется жить здесь все дни и ночи, закрывшись в этих четырех стенах наедине с собой? Знаешь, думай, что хочешь, но за те прошедшие дни, что от Клары не было никаких известий, я понял, что тоскую по ней, правда, тоскую. Я встаю с постели с чувством того, что упустил моменты своей жизни, по крайней мере, зрелой жизни, и в груди такая тяжесть, словно ты умираешь. Какая чудовищная ошибка, дружище. Так хотелось, чтобы не было Клары со всеми ее сложностями, тайнами, чтобы не было ее неясной жизни, темной, или какой она там была. Но, Клара – та женщина, которая заставила меня почувствовать себя более живым и сильным, как в пору моей двадцатилетней юности. Порой просто поразительно, что ты видишь все в сером цвете и движешься так медленно, словно находишься на дне бассейна с мутной водой, но тебе это кажется нормальным. Удивительно, верно? Я позвоню ей. Что ты мне скажешь? Как ты думаешь, должен ли я позвонить ей, даже если она взбесится?
- Мне кажется, звонить уже слишком поздно.
- Я не говорю, что позвоню прямо сейчас, кретин, сейчас пять утра. Или четыре. А, может, шесть. У тебя есть часы?
- Она мертва. Клара погибла.
Я не уверен, что Самуэль меня услышал. Он приподнимает рукава рубашки, словно ища часы, потом снова достает из кармана пачку сигарет и держит ее в руке.
- То есть, как это погибла? – Самуэль издает какой-то неясный звук, отдаленно напоминающий смешок.
- Клара покончила с собой. После того, как ты отказал ей, заявив, что не хочешь пойти с ней, она села в машину и врезалась в дерево, ублюдочный ты сукин сын.
Он отрицательно мотает головой без истерик и драматизма, так спокойно, будто слышит глупость и хочет сказать: “нет, мужик, нет, какая чушь”. Я даже думаю, что сейчас он рассмеется или пошутит – такой блеск в его глазах. Но Самуэль выпускает пачку из рук, и сигареты падают на пол. Тогда он со странным выражением на лице кусает губы, словно хочет съесть их. Он поднимается и идет на кухню, но внезапно разворачивается, направляясь к комнатам, и входит в неприбранную спальню. Из спальни доносится сильный грохот, указывающий на то, что Самуэль потерял сознание, упал и ударился головой о пол. Я вхожу в комнату и вижу, что он лежит в крайне неустойчивой позе – ноги покоятся на кровати, а лицом он касается паркета. Он не приподнимается и не соскальзывает на пол. Я наклоняюсь над своим тезкой, чтобы проверить, дышит ли он, и тогда Самуэль шевелит рукой, ища, за что бы ему ухватиться.
