– И видел, государь, и слышал. Не пойму только, что это на Сильвестра нашло?

– Теперь это не важно.

– Прости, Иван Васильевич, могу я знать, почему ты на завтра священнику и окольничему встречу назначил?

– Знаешь, что мне говорил Вассиан Топорков? Не слушай бояр, власть в своих руках держи, только тогда на троне крепко сидеть будешь. Еще он советовал никого, кто умнее меня, и близко не подпускать. Но тут я с ним не согласен. Мне, напротив, умные люди надобны. Льстецов да дураков хватает, а таких мало. Честных, не тщеславных и того меньше, по пальцам пересчитать можно.

– А вот здесь с тобой не соглашусь я. Умных, честных, неподкупных бояр да дворян много. Только не видно их. Они не лезут на глаза, не пытаются угодить, быть замеченными. Просто служат своей родине, царю, крепят нашу православную веру. Видят в этом свой долг и исполняют его незаметно. Но ты не ответил на мой вопрос.

– Надоел мне Сильвестр, а с ним и Алешка Адашев. Я их возвысил, я на них и опалу наложу! Не быть им ни в Кремле, ни на Москве. Так же, как и Избранной раде!

Князь Ургин покачал седой головой.

– Уверен ли, государь, что поступаешь верно?

– Они, Дмитрий, сами не оставили мне выбора.

– Но пред тем как подвергнуть опале, ты должен предъявить им обвинения.

– Они на суде предъявляются. Мне есть в чем обвинить их, но вряд ли и Сильвестр и Адашев захотят боярского суда. Да и мне он не нужен. Я не забываю плохого, Дмитрий, но и хорошее помню. Что ни говори, а и Сильвестр и Алексей Адашев для пользы Руси многое сделали. Их беда, как Шуйских и Глинских в свое время, состоит в том, что они решили служить выгоде, а не своей родине. В том их беда и, если хочешь, преступление пред народом. Выступай они открыто лично против меня, ничего, пережил бы. Поставил бы их на место, и все пошло бы по-прежнему. Но Сильвестр и Алексей, как это ни печально, стали теми же Шуйскими или Глинскими. Они начинали перемены, стремились уничтожить влияние на государя бояр, потерявших всякую совесть, но сами превратились в тех бояр. Я не снимаю своей вины в том, что наши пути, так славно начинавшиеся, разошлись, отвечу за все свои дела пред Господом. Но потакать своим советникам, теперь уже бывшим, не намерен. Их место займут другие люди, те самые, о которых говорил ты, князь Ургин. Кстати, что-то давно я не видел твоего сына Алексея.

– Он больше в Благом. На Москве бывает редко.

– Это в то время, когда у нас дети боярские дружинами командуют?

– Так ты обошел вниманием мою дружину. Отдал бы приказ, Алексей тут же возглавил бы ее и повел туда, куда надо. Мои воины хорошо вооружены, обеспечены всем необходимым, у каждого по два коня, обоз свой с порохом, провиантом. Люди имеют опыт войны, а молодежь прошла усиленную подготовку. Мы за тебя всегда готовы драться с любым врагом, внешним или внутренним.

Иван улыбнулся впервые за этот день.

– Да знаю, князь Ургин. Пока ты следствие учинял на севере, я знал, что твоя дружина в готовности на Москве стоит. Как и о том, что она собой представляет. Потому и оставил в городе ее, а также рать княжича Головина. Причины, объяснять, думаю, не стоит.

– Не стоит, государь.

– Не обиделся на меня?

– Что ты, государь. Нет, конечно.

– Ну и славно. Ступай, Дмитрий, к семье своей, внукам. А я к Анастасии пройду, она, наверное, уже проснулась. Побуду с ней.

– Да, государь. Ей сейчас твоя поддержка и любовь нужны больше любых снадобий.

– Знаю, Дмитрий! А княжича Алексея, сына своего, как вернется из Благого, пришли ко мне. Пора и ему на должность определиться. Думаю сделать его главой дворцовой стражи.

– Пришлю.

– Иди и передай там прислуге, чтобы ко мне никого больше сегодня не пускали.

– Слушаюсь, государь. Желаю царице скорейшего выздоровления.

– Благодарю. До свидания.

– До встречи.

В 10 часов утра 14 ноября 1559 года в палату заседаний Избранной рады вошли священник Сильвестр и окольничий Алексей Адашев. Первый из них выглядел мрачно, второй – несколько растерянно.

Иван вопреки обычаю встретил своих ближних советников молчаливой холодностью. Он откинулся на спинку кресла, присесть им не предложил.

Царь дождался, пока оба советника поклонятся, и проговорил, глядя на Сильвестра:

– Что, советник, сегодня спеси поубавилось? Вчера ты смелее со мной разговаривал. Может, прощения решил попросить?

– Нет, государь. Я ни в чем не виноват, чтобы просить прощения.

– Значит, ты так ничего и не понял. Что ж, пусть так.

– Позволь, государь, удалиться в Кирилло-Белозерский монастырь.

– Грехи отмаливать?

– Повторяю, я ни в чем не виноват.

– Даже самый кровавый злодей редко признается в своей виновности. Хочешь в монастырь? Езжай! Откуда появился, туда и ступай.

Сильвестр, видимо, ожидавший сурового наказания, воспринял слова царя с явным облегчением.

– Я буду молиться за тебя, государь.

Иван усмехнулся.

– Ты о спасении собственной души беспокойся. Ступай с Богом!

Священник поклонился и вышел из палаты.

Иван перевел тяжелый взгляд на Адашева:

– Скажи, Алексей, не я ли верил тебе как самому себе? Кому я доверял важнейшие для страны дела? Кого возвышал и всячески поощрял?

– Все так, государь.

– Так? – Иван повысил голос. – Чего же ты, мой ближайший советник, пошел против меня?

– Я не понимаю тебя, государь.

– Напомню. Почему ты отошел в сторону и ни во что не вмешивался, когда некоторые бояре отказались принимать присягу покойному сыну Дмитрию, а я лежал на смертном одре без сил и способности защищаться?

– Ты не прав, государь, я…

– Молчи! Надежды на мое выздоровление не было. Вот вы с Сильвестром и решили побеспокоиться о себе, а не о младенце-наследнике. А вдруг на престол взойдет Владимир Старицкий? Вот вы и метались меж двух огней, беспокоились лишь о сохранении собственного положения. Только князь Владимир Воротынский да дьяк Иван Висковатый смогли переломить положение и привлечь к себе бояр. Вы же ни во что не вмешивались. Как расценить это, Алексей?

– Я был на твоей стороне.

– Да, ты всегда стоял на моей стороне. Особенно когда хлопотал о боярском чине для своего отца, который, если не забыл, в то время прямо высказывался в пользу Владимира Старицкого. Точно так же ты стоял на моей стороне, когда стал окольничим и получил вместе с другими тысячи четвертей лучшей земли. Или того не было, Алексей?

– Было, государь.

– Было! Тогда ответь на второй вопрос. Почему ты встал на сторону бояр, выступавших против войны с Ливонией, причем тогда, когда она уже началась? Молчишь? А я скажу. Ты пошел на поводу у московской знати, которая была недовольна отступлением от старых обычаев. Тебе, уже получившему все, что хотелось, как и этой знати, не нужны были беспокойства, связанные с войной. Ты прекрасно знал, что Крым не пойдет на Русь, но стоял вместе с другими на том, чтобы мы воевали с ним. Того же очень желали в Литве, Швеции, Польше и в Ливонском ордене. Пусть Русь завязнет в войне с татарами. И то, что вступление наших войск в Крым грозило обернуться большой бедой, ты тоже знал, но продолжал поддерживать московскую знать. Это как назвать? Что означают ваши с Сильвестром тайные встречи и весьма неплохие отношения с княгиней Ефросиньей Старицкой? Она ведь причастна к гибели моего сына Дмитрия. У меня есть тому доказательства, пусть и косвенные. Болезнь Анастасии тоже наверняка не случайна. Ты предал то, что мы начинали делать вместе, Алексей! И не унижай себя мольбами. Нет тебе оправданья.

– Меня ждет смерть?

– Тебя ждет служба. Какая? Узнаешь в свое время. Пока находись в Москве, но запомни, в Кремль тебе дорога отныне закрыта. Ступай!

Бывший окольничий, ближайший советник и друг царя поклонился, опустил голову и покинул палату.

Дальнейшие события показали, что царь твердо решил отстранить Алексея Адашева и Сильвестра от управления государством. Сильвестр отправился в Кирилло-Белозерский монастырь, где принял пострижение под именем Спиридона.