Когда ты возвращаешься в свой номер, тебя ждет сообщение. Еще не прослушав его, ты знаешь, от кого оно. И оказываешься прав. Она интересуется, не хочешь ли ты поехать с ней завтра в заказник, не хочешь ли посмотреть на орлов, про которых она тебе рассказывала.

Ты предполагал утром уехать, но звонишь своему помощнику и выясняешь, нет ли возможности остаться еще на один день. Ты даже не знаешь, почему пытаешься перестроить свой график. Она все еще, безусловно, красива, она все еще стоила бы усилий, если бы тебе нечего было больше делать. Но она же не стоит того, чтобы ради нее менять свои планы, верно?

Затем ты понимаешь почему. Из-за ее заинтересованности птицами, ее заботы о них, из-за того, что она по-прежнему радуется им, как пятилетняя девочка. Вот почему ты решил, что позволишь ей попробовать трахнуть тебя прямо в сердце.

Итак, на следующий день она берет тебя в заповедник, показывает их тебе — орлов, колпиц, обращает твое внимание, что даже из центра заказника можно увидеть дымовые трубы очистительных заводов, что вода меняет цвет у границ защищенной области. На все это она обращает твое внимание, а затем, после обеда в знаменитом ресторане, зарезервированном для государственных вечеринок и богатых иностранцев, после того, как она надоедает тебе подробностями своей теряющей стабильность карьеры, своим агентом, уделяющим ей все меньше и меньше времени, после всего этого она, чтобы там ни было, трахается с тобой. Она трахается с тобой, хотя ты строишь один из химических очистительных заводов, убивающих единственное, что она любит. Она, что бы там ни было, трахается с тобой.

В колледже у тебя бы не хватило смелости спросить у этой девушки номер ее телефона. Теперь, на следующее утро, зная, что ты улетаешь сегодня, она дает его тебе сама — номер своего мобильного, указав, что это самый личный ее номер. Твой ей приходится спрашивать. Ты даешь ей визитку, говоря, что это самый легкий способ связаться с тобой.

Но когда она звонит тебе спустя две недели, и еще спустя две недели после этого, ты не перезваниваешь ей. Потрахавшись с ней один раз, ты потерял к ней интерес. Та неразрушенная часть ее была такой маленькой, что ее хватило только на одну ночь. И не больше.

Ты встречаешься с одним своим старым другом. Несколько лет назад он открыл собственную компанию, и дела пошли хорошо. Ему только тридцать пять, а он заработал несколько сот миллионов, ты даже не знаешь, сколько точно. Ему только тридцать пять, а его волосы седые. Он позвонил тебе и сказал, что хочет пойти выпить, что ему необходимо «излить душу кому-нибудь не из его ведомства», поскольку ему не хотелось бы «иметь потом проблемы».

Ты встречаешься с ним в баре, через несколько минут «догоняешь» его, а затем спрашиваешь:

— Ну, что случилось?

Он подозрительно осматривается по сторонам, как будто в этом людном, шумном, ультрамодном нью-йоркском баре кто-нибудь может подслушивать. А затем пересаживается на твою сторону кабинки — при таком расположении его никто не может случайно услышать — и говорит:

— Ладно. Ты готов? Когда мы только открыли компанию, нам требовался кто-нибудь привлекательный в отдел веб-развития, и из всех претендентов мы выбрали девушку из Бразилии. Она не была ни особо опытна, ни особо талантлива — по сути, она вообще была едва ли в чем-то компетентна, но она была более чем компетентна в том, что нам требовалось. Мы прикинули, что можем обучить ее всему необходимому, а между тем у нас будет нечто приятное для глаз в отделе, где хочется общаться не с каким-нибудь бревном, понимаешь? И кроме того, какой вред она могла причинить? Платили мы ей виртуальные деньги, а пока она не знала, что делала, мы могли назначить ей несущественную сумму.

Все, значит, идет хорошо. Она знает все ходы и выходы, через несколько месяцев она действительно может делать то, что мы от нее хотим, она по-прежнему хорошо выглядит — мышцы подтянуты и все такое, — и в качестве бонуса она встречает парня на одной из наших вечеринок, все заканчивается свадьбой и — бум — зеленая карта. Итак, она хорошо устроилась, мы счастливы.

Потом в прошлом месяце нам понадобился новый руководитель отдела веб-технологий. Мы назначили человека со стороны, человека, который на самом деле знает, чем этот отдел занимается.

А теперь — ты готов к этому? — теперь, как гром среди ясного неба, она какого-то хрена подала на нас в суд! Мало того, что она настолько глупа, что думает, будто на самом деле подходит для этой работы, хотя это даже близко не имеет никакого отношения к действительности, так она еще и думает, что мы увольняем ее потому, что она женщина! Ты можешь понять всю иронию этого? Эта тупая чертова пизда, которая получила свою работу, свою зеленую карту и свои чертовы навыки только потому, что она горячая цыпочка, судится с нами из-за дискриминации!

— Ты меня разыгрываешь, — говоришь ты. — Какой-то бред! Безумие какое-то!

— Я знаю. Но если мы не хотим, чтобы это дело попало в суд, нам надо его улаживать, и мы не можем даже ее уволить, потому что это даст ей дополнительные рычаги против нас. Просто нелепо — она заявила: «Выпишите мне чек на пятьдесят кусков». И нам придется его выписать.

— Да, парень, — говоришь ты и делаешь глоток мартини.

Твой друг лишь кивает, тоже отпивает мартини, а затем говорит:

— Знаешь, что действительно меня удивляет во всем этом бреде? Знаешь, что действительно меня бесит? Вовсе не лицемерие или двойная мораль, с чем и так сталкиваешься каждый чертов день, и не то, что они хотят, чтобы мы играли по одним правилам, а сами играют по другим, а идея, что на первом месте в жизни подразумеваются правила. Понимаешь, откуда, черт подери, возникла эта мысль, что жизнь — эта некий вид спортивного соревнования?

Ты вот, например, можешь себе вообразить, что правление спрашивает меня, почему мы отсрочили отпуск какого-нибудь продукта, которым мы как раз собирались вытеснить наших конкурентов с рынка, а я отвечаю: «Думаю, им требуется время, чтобы подготовить свой вариант, похожий на наш»? Или я прихожу в Верховный суд и говорю: «Слушайте, мой предшественник не понимал, как важны азиатские рынки, поэтому примите, пожалуйста, закон, по которому я получу равную долю этих рынков сбыта с моими конкурентами — ведь это всего лишь рынок». Это как приостановить военные действия и сказать: «Послушайте, у нас закончились боеприпасы, не могли бы вы дать нам пару дней, чтобы их пополнить?»

Понимаешь, я лично не знаю никого, кто думает, что жизнь справедлива, так почему многие люди приходят к мысли, что она должна быть справедливой? Боже, жизнь не такая, какой она должна быть, это вам не чертов рефери!

Наверное, поэтому люди вроде нее думают, что имеет смысл обвинять людей вроде меня в мошенничестве. Они не понимают, что такой вещи не существует.

Наверное, они считают, что я думаю так же, как они. Но это вовсе не так, вопреки распространенному мнению о причине «несправедливости» мира. Мол, несправедлив он не потому, что каждый смотрит на вещи по-разному, а потому, что каждый думает, что все смотрят на вещи одинаково. Должно быть, они думают, что я, как и они, не только не имею цели, но и установил для самого себя какой-то свод ебаных правил, которым должен следовать. Должно быть, поэтому они думают, что имеет смысл обвинять людей вроде меня в расизме и дискриминации, думают, что мне плевать на все, кроме следования моим правилам, и что если я найду команду уродов, черных, феми-нацистов, которые вскрывают коды лучше, чем хорошо оплачиваемая команда белых умников, я не возьму их на работу, потому что они — некрасивые женщины или черные или то и другое.

Они, очевидно, не имеют понятия, насколько абсурдно такого рода обвинение, абсурдна сама идея, что я отказался бы от какого-нибудь конкурентного преимущества из-за моих чертовых убеждений! Это бред!