— Но кто написал такую глупость?
— Не знаю. Однако… рисунок этот мы используем.
— Как? Вы поместите его в газете?
— Конечно. Раз вы хотите нанести нам ущерб, у нас тем самым нет основания щадить вас.
— Ну вот что, пан редактор. Я с теми ста двадцатью рублями подожду еще недельку, две… пусть даже три… но только вы этого не делайте.
— Гм!.. Видите ли, пан Гольдфиш, это очень трудно… У нас нет литературного материала.
— Нет? А когда я вам предлагал, вы не брали?
— Но ваши стихи чрезвычайно слабы.
— Те были слабы… Зато уж это стихотворение, которое я написал сейчас, чрезвычайно сильное. Я вам прочту, оно называется «О дружбе».
Редактор соглашается послушать. Пан Гольдфиш садится, достает из кармана рукопись и читает:
Нам друг наш верный всех милее
Богатств безмерных. Он умеет
Обиды горечь
Прощать нам вскоре
А вдруг случись тебе нужда,
Тебя он выручит всегда,
Он деньги в долг дает
И от беды спасет
А если у тебя волнения,
Заботы или огорчения,
У друга утешения ищи
И в сердце верное стучи.
— Ну, что вы на это скажете, пан редактор?
— Великолепные стихи!
— Так пойдут они в этом номере?
— В этом! Пошли бы, но… я еще не уверен, выйдет ли этот номер.
— Как? Почему вы не уверены?
— У нас не хватает денег. Несколько дней (из-за праздников) не поступали деньги за подписку.
Пан Гольдфиш задумался.
— Ну, а если бы они пошли, то за моей подписью?
— Разумеется! Я приказал бы даже один номер отпечатать для вас красными буквами на веленевой бумаге.
Пан Гольдфиш опять задумался.
— А сколько нужно?
— Рублей пятьдесят.
— Но они будут напечатаны за моей подписью и красными буквами?
— А то как же…
— Если так… Я вам одолжу эти пятьдесят рублей, только… Зайдите ко мне через час.
С этими словами пан Гольдфиш встал, глубоко вздохнул и, с чувством попрощавшись с редактором, ушел. Однако через несколько секунд он снова вернулся, приоткрыл дверь и сказал:
— За моей подписью, не забудьте!..
Только теперь на суровом лице редактора расцвела улыбка, которую, однако, тотчас же пришлось согнать, так как вошел метранпаж.
— Пан редактор! Я пришел за фантазией о скелете, дайте хоть кусок.
— Вы говорите о «Скелете и деве»? Я могу дать вам сейчас небольшой кусок, но через час будет остальное. Пан Дульский, дайте рукопись.
Но пан Дульский даже не поднял головы, усердно продолжая писать.
— Пан Дульский! — закричал метранпаж. — Дайте рукопись!
Пан Дульский все писал.
Столь очевидное пренебрежение к людям вышестоящим возмутило редактора, который с гневом встал и вырвал у Дульского бумагу. Однако эта вспышка нисколько не оскорбила апатичного писца. Он спокойно стряхнул перо и, повернув голову к редактору, сказал:
— Четкий почерк!..
Редактор взглянул на бумагу, поднес ее к свету, протер глаза, и лицо его покрылось багровыми пятнами.
— Что это такое?.. «Актуариус гражданского суда… уведомляет, что по требованию Янкеля Карабина, купца из губернского города… проживающего, а законное проживание у Франтишка Патыковского, защитника суда…» Что это значит?.. Этот человек, вместо того чтобы писать под мою диктовку, переписал объявление о публичных торгах…
— Из этого листа, — сказал Дульский, — вышло бы четыре канцелярских.
— Вы что, с ума сошли? — спрашивает редактор.
— Не менее двух злотых, — отвечает ему новоиспеченный литератор.
— Но… пан метранпаж, этот человек глух!..
— Что вы наделали? — орет на ухо Дульскому взбешенный метранпаж.
— Что? А… я переписал объявление из газеты, как вы мне приказали.
— Но я дал вам эту газету, только чтобы подложить под бумагу, — кричит рассвирепевший метранпаж.
— Ах, чтоб вас всех тут… — заключает редактор.
