Утром мы завтракали на веранде. Все выглядело так, будто я был членом их семьи и всегда жил вместе с ними. Скорее всего, никто ничего не заметил.
Только мы позавтракали, Борис Сергеевич надел на плечи самодельный деревянный ящик, подложив под плечевые ремни кусочки войлока. Олег Давыдович достал из-под лестницы дубинку, гладко отполированную от частого употребления. Мне пришлось идти с ними. Наталья с детьми осталась у ручья. На прощание она сунула мне в нагрудный карман маленький ножичек — для грибов.
На лугу, сплошь покрытом лютиками, не было протоптано ни одной тропинки. Впереди светлели березы. Но когда я оглянулся, мы оказались уже в окружении белых стволов, которые светились среди оранжево-желтой листвы и темно-зеленой травы. Кругом летали розовые паутинки и садились на лицо. Я помнил прикосновение Натальиных ног и рук, я знал, о чем она думает, пока строит с девочками плотины или читает им вслух.
Я старался не отставать от старика — на икрах ног у него выступали толстые вены. Его дыхания я вообще не слышал, время от времени он только сплевывал. Зато Олег Давыдович громко пыхтел у меня за спиной. Когда я оглядывался, он опускал глаза. Его нелепая походка — можно было подумать, будто ноги у него кончались под мышками, — казалась мне странной, а улыбка, которой он раньше подхватывал каждый мой взгляд, с тех пор как мы отправились в путь, вообще исчезла.
К березам постепенно стали примешиваться осины и ели. Мы шли по оврагам, склоны которых заросли папоротником, а стоячая вода на дне привлекала всевозможное зверье. Нам попадались огромные белые грибы, таких я еще никогда не видел. Я не удержался и отошел в сторону — срезать парочку великолепных экземпляров. Оба спутника сделали вид, что ничего не заметили. Я быстро догнал их и перегнал Олега Давыдовича. Он даже взглядом не удостоил мои находки. Березы уже больше не попадались, лес становился гуще. Средь бела дня, казалось, стемнело. Когда мы уходили, в небе вился жаворонок. А сейчас меня пугали крики внезапно взлетавшего воронья. Вскоре старику пришлось руками раздвигать ветки и сучья, чтобы дать нам возможность пробираться дальше. Они отскакивали от его ящика и больно били меня по лицу. Я выбросил грибы. Олег Давыдович сердито махал руками: нечего мне все время оглядываться, надо идти дальше.
Куда и зачем мы шли, я не знал. Неподалеку от трех больших муравейников мы сделали наконец привал. Еды у нас с собой не было. Старик достал несколько кусочков рафинада, завернутых в грязный носовой платок, и положил на каждый муравейник по кусочку. «Как только сахар исчезнет, пойдем дальше!» Он устроился между корнями сосны, опершись ящиком о ствол, и закрыл глаза. Олег Давыдович растянулся рядом. Земля была сырая. Муравьи начали ползать по моей руке.
Я проснулся оттого, что Олег Давыдович дергал меня за штанину. Прижав палец к губам, он показывал на лисицу, которая совсем близко от нас трусила между деревьями, почти уткнув свою острую мордочку в землю. Я видел, как она исчезла, последний раз вильнув ржавокрасным хвостом.
«Как раз и угодит в наш капкан!» — Олег Давыдович встал, отряхнул брюки. Наконец-то он снова засмеялся. От кусочков сахара не осталось ни крошки. Да и старика я больше не видел.
Мне стоило труда не отставать от Олега Давыдовича, и я наткнулся на его спину, когда он внезапно остановился. Это снова была она, лисица. Но рядом с ней брела овца. Она мотала головой, а заметив нас, испугалась и боком-боком бросилась вниз по склону, на который мы поднялись. Лисица беззвучно метнулась за ней.
«Эх, нехорошо, — сказал Олег Давыдович, затем приложил ладони воронкой ко рту: — Эгеге-ей! Эгеге-ей!» «Эгей, эгей», — смущаясь, крикнул и я несколько раз с короткими паузами. Он приставил ладонь к уху и стал вертеться, как радар. Мы прислушивались, а потом все снова и снова кричали, пока старик не появился совсем недалеко от нас. Он пытался бежать, но поскольку бежал в гору и к тому же хромал, продвигался вперед очень медленно. Он загребал руками, хватал ртом воздух и показывал большим пальцем назад через плечо.
«Волк! Волк! — буквально пролаял он, — прямо тут, молодой!» В его сброшенном с плеч ящике громыхала, перекатываясь, короткая дубинка. Олег Давыдович обломил сук, наступив на него ногой, и бросил его мне. Мы побежали следом за стариком, съехали по откосу и оказались вблизи от скалистого обрыва. Старик дал нам понять, что мы должны держаться поближе к нему. И ни звука! Каждый шаг нужно теперь обдумывать, если мы хотим выйти из лесу живыми. Дубинкой он указал нам место в подлеске — недалеко, камнем можно добросить.
Никогда прежде я не видел волка в естественных условиях. Шерсть его была черной и густой, местами, однако, уже просвечивал серый подшерсток. Волк пытался мордой дотянуться до задней лапы, которая попала в капкан и кровоточила. Только когда мы подкрались ближе, он почуял нас и заметался. Капкан, державший его, загромыхал.
Старик чуть ли не ощупью мелкими шажками пробирался вперед, чтобы как можно ближе подойти к той черте, за которой у зверя оставалось еще свободное пространство, и дубинка в его руках несколько раз просвистела в воздухе. Мигая от возбуждения, Олег Давыдович протискивался поближе к нему. Первый удар старика пришелся молодому волку по морде, и тот, подскочив, с рычанием оскаленными зубами вцепился в дерево. Старик изо всех сил старался удержать второй конец дубинки, но вдруг споткнулся, отпустил дубинку, вскрикнул. Олег Давыдович рванул его за плечи назад. В следующую секунду старик уже вырвал у меня сук, вцепившись в него обеими руками. Волк взвыл. Его лапа, словно сведенная судорогой, мелко тряслась над кровоточащим глазом. Олег Давыдович ударил со всего размаху.
Волк зашатался, не удержался, повалился на бок, снова поднялся, почесался, капкан снова загромыхал. Теперь уж мужики били его, сменяя друг друга, как кузнецы, по морде, ушам, задним лапам, по позвоночнику, шее, ребрам. Как бешено он ни метался, удары достигали цели. Я слышал только тихое взвизгивание и тупые удары, которые сыпались на дергающегося зверя. А они все били и били, хотя он давно уже был мертв. Потом старик вынул свой тяжелый складной нож.
Олег Давыдович послал меня за ящиком. Тем временем стемнело. Когда я вернулся, капкан был открыт. Рядом лежало что-то маленькое, светло-красное, кровавое. Шкуру старик бросил в ящик. Олег Давыдович помог надеть ящик на плечи. Оба, казалось, нервничали и торопили друг друга.
«Скорей, пока не заявился медведь!»
Я засмеялся, чтобы пересилить отвращение. Старик в гневе плюнул мне на ботинки. Его рука мелькнула передо мной в воздухе. Олег Давыдович отдал ему короткую дубинку, и он поковылял прочь.
Вдали громыхало. По-над вершинами деревьев к нам приближалась гроза. Пошел дождь, и уже совсем близко сверкали молнии и гремел гром. Старик сплевывал все чаще. Всякий раз, когда небо озаряла молния, он вздрагивал. Стоило мне на секунду остановиться, Олег Давыдович толкал меня, чтобы я продолжал идти. Все, что меня окружало, я видел словно сквозь пелену. Теперь можно было пить прямо из сырого воздуха. Моя рубашка отяжелела. Как раз когда я пытался нащупать нож в нагрудном кармане, прямо над нами сверкнула молния. Затрещали сучья, посыпались ветки и листья, стволы сталкивались друг с другом, обдирая кору, птицы пронзительно кричали, и вдали зародился рев, словно и в самом деле медведи повылезли из своих берлог. Наконец после жуткого порыва ветра глухой удар сотряс землю. Расщепленный сук ударил меня по шее и плечам.
Рев прекратился. Ни молнии, ни грома, дождь перестал. Тишина внушала ужас.
Старик лежал ничком, будто искал что-то под деревом. Ящик валялся рядом. Руки старика были раскинуты ладонями вверх. Плечи покрыты шкурой. Олег Давыдович стоял рядом с мертвым телом. Губы его дрожали, он плакал, то и дело вытирая рукавом глаза и нос. А может, он смеялся?
«Оставь меня», — сказал он, не отрывая взгляда от муравьев, которые искали свои дорожки между коричневыми сосновыми иглами. Я слышал шум вершин, чуял запах растревоженной земли и видел, как серая щетина прямо на глазах затягивает щеки, подбородок и шею Олега Давыдовича. Казалось, он вот-вот опустится на колени, затем ляжет на землю, чтобы, как камень, зарасти мхом, травами, кустарником. Тут я заметил, что его правая рука постоянно делает одно и то же движение вверх. Высвобождаясь из окровавленного кулака, словно движимые дуновением ветра, пальцы трогали струны какого-то только им ведомого инструмента. И мне показалось, что каждым новым звуком они зовут в бесконечность. Я отвернулся и бросился бежать со всех ног.
