Вероятно, при каком-то уровне доходов это чувство, что богатые кругом перед тобой виноваты, исчезает. Но еще не при моем. Будь Зульфия победнее, я бы в ее положение с легкостью вошел - сам сколько раз утром голову от подушки не мог оторвать, - однако в данных обстоятельствах гордость соглашалась мириться с простой человеческой слабостью не иначе как за двойную плату. Только вот счет некому было выставить.

Чаша терпения с каждой минутой все больше походила на рог изобилия. Первую попытку подняться и уйти успешно погасил диван. Почти уже накопил решимости на вторую, но тут в дверях показался знакомый фартук.

- Слышьте, этот новый звонил, которого она на кино поставила. Спрашивал, как вы тут управляетесь. Я говорю - дожидается ваш человек. Женщина сделала паузу, желая поторжественней обставить выход следующей фразы. - "И пускай, - говорит, - дожидается. А то без меня опять какую-нибудь ерунду с кавалерией напишет".

Закрыв кавычки, она устремила на меня пытливый взгляд физиолога, изучающего реакцию лягушачьей лапки на удар током.

Сам-то я бровью не повел, но слюнные железы вдруг резко повысили производительность, и кадык вынужден был совершить возвратно-посту пательное движение, чтобы отправить лишнюю жидкость в пищевод.

- Во какие бывают, - удовлетворенно заметила дама, - он один хороший, а другие все воши! Зульфия его давеча обедать оставила. Таким бароном сидел. Я ему плов накладываю, а он мне: "Достаточно".

Объединяться с обслуживающим персоналом против Кружевницко го не хотелось.

- Вы бы там справились, долго мне еще ждать? - произнес я нарочито сухо.

Глаза у дамы нехорошо блеснули.

- Обязательно. - Она склонилась передо мной, как Грозный перед Бекбулатовичем. - Хозяйка выйдет, сразу и справлюсь.

Снова остался в одиночестве, но несколько другой природы. Если раньше я ожидал встречи с деловым партнером, то теперь было такое чувство, что мне сейчас вынесут с кухни остатки вчерашнего обеда. "И чего дураку в первобытнообщинном не сиделось? - Вопрос прозвучал внутри черепной коробки так же членораздельно, как если бы проник туда через уши. - Собирал съедобные корешки и терпел от одной супруги. А теперь вот в шестерках обретаешься, при капиталистах". Мысль, безусловно, антиисторическая, однако человека немолодого вполне тут можно извинить.

Желание немедленно покинуть квартиру Зульфии сделалось еще более искренним. Подался вперед, чтобы оторвать наконец зад от дивана, но тут, как назло, в гостиную влетел мальчик дошкольного возраста и, недолго думая, взобрался ко мне на колени.

- Кассеты принес?

Вопрос предполагал некую историю отношений, которой не было. Пришлось начать с чистого листа:

- А ты какие любишь?

- Мультики.

На том разговор оборвался, поскольку мальчишка, перескочив с колен на диван, принялся прыгать на нем, повторяя как заводной: "Мультики, мультики, мультики". Непохоже было, что он сможет остановиться без посторонней помощи.

Хоть я и вырвал Зульфию из своего сердца, но желание узнать, чем она сейчас занята, от этого только усилилось. Ребенок тут мог оказаться весьма полезен.

- А где твоя мама? - ласково осклабившись, спросил я, обращаясь даже не к самому прыгающему дофину, а к той части пространства, которую он заполнял. Вопрос сбил мальчика с ритма. Пару раз он еще толкнулся ногами, но уже без прежней энергии. Сосредоточенность примата, очень портившая его лицо, куда-то делась, ее сменила милая детская серьезность.

- Мама спит, - произнес он благоговейнейшим шепотом. - Маму нельзя будить.

Последнее утверждение носило универсальный характер, и я был вынужден, отбросив все личное, с ним согласиться:

- Нельзя ни в коем случае.

Реплика эта мальчику не понравилась. Потому, видать, что содержала слово "нельзя", пусть за ним самим и повторенное.

- Нет, в коем! - Взгляд его сделался тяжел и неприятен. - В коем!

Я молчал.

- В коем, в коем, в коем!.. - принялся выкрикивать он, всякий раз подбрасывая себя вверх. Тут помочь мог только хороший подзатыльник, но не с моими доходами было его отвешивать.

Волны, пробегавшие по дивану после каждого прыжка, разбудили во мне сильнейшую тоску по дому. С трудом разогнул занемевшее тело, но этот паршивец дернул сзади меня за куртку, и от неожиданности я снова сел. Ребенок пришел в неописуемый восторг:

- В коем, в коем!

Вдруг он утих, как-то чрезмерно, до слизистой оболочки вывернул нижнюю губу и отчеканил:

- Пойду к маме!

Угроза возымела действие. Приоткрылась дверь, и в щель проскольз нула девушка - тоненькая, но с формами. Обильная косметика не столько красила ее в меру хорошенькое, чуть монголоидное личико, сколько придавала ему товарный вид. Одарив меня той специальной улыбкой, от которой со дна мужской души поднимается всякая муть, гувернантка перевела холодный, лучистый взгляд на мальчика.

- Тимурчик, нельзя на этот диван ногами, ты же знаешь.

Тимурчик только дернул в ответ коленкой.

Первый закон практической педагогики - не создавай линии фронта предписывает в таких случаях ретироваться. Девушка даже и умней поступила сделала вид, что вовсе не ходила в атаку.

- Этот диван, - одним подведенным глазом она продолжала наблюдать за мальчиком, другой перевела на меня, - нашей маме подарил партнер по бизнесу. На собственном самолете привез. Знаете откуда? Из Зимбабве.

Я испытал чувство, которое меня не посещало с момента высадки американцев на Луну: восхищение безграничностью человеческих возможностей.

- Он там целое поместье купил: дом трехэтажный, бассейн, корт, конюшня - все дела. Расскажи дяде. Ну расскажи. На пони как ездил.

- Пойду к маме, - буркнул в ответ несгибаемый ребенок.

- Тимура даже на настоящую охоту брали. Тимурчик, как эти антилопы называются? Ты ж мне говорил.

Но и на сей раз склонить мальчика к сотрудничеству не удалось.

- Это вот ихняя кожа. - Она провела рукой по спинке дивана, сладострастно прихватывая обивку полированными ноготками. - Тех, что Тимур с дядей Толей набили. Да, Тимурчик? Как шелк, чувствуете? А подушки потрогайте, на них вообще кожу только из паха брали - самая нежная часть.

До чего ж все-таки писательский труд, даже поденный, делает человека впечатлительным: я невольно примерил на себя судьбу антилопы, давшей жизнь этому дивану. Вот легкими грациозными прыжками я лечу по саванне - час, другой, - копыта наливаются свинцом, а джип не знает усталости, и нет от него спасения. Роковой выстрел. Не умея убедительно сыграть агонию, воображение на какое-то время отключилось и заработало снова, когда дядя Толя уже пробовал ногтем нож, собираясь заняться разделкой туши. Даже и ужасом не назовешь то, что я испытал, наблюдая за его приготовлениями. А чего, спрашивается: ведь никак цивилизован ный человек не мог приступить к этой операции до моей смерти...

Весь следующий день я прожил без будущего. Врагу такого не пожелаю. Но вечером, за ужином, в самый разгар спора, затеянного дочерьми из-за какой-то маечки, оно вдруг разом вернулось ко мне. Понятно, не то фактуристое, оставленное в гостиной половчанки, а старое, одомашнен ное, державшее надо мной руку все последние годы вплоть до памятного звонка госпожи Хмелевской.