- А с вашего передатчика можно? - с надеждой вопросил голос из тьмы.
- Да кончай ты юлить! - отрезал инспектор.
В ответ донесся тяжелый вздох. Вскоре прямо по курсу замигал треугольник малиновых причальных вспышек, а наш катер дрогнул, перейдя на управление по сигналам гавани.
- Инспектор, но отход будет ваш! - продолжала торговаться тьма. - У меня в баках - на дне! Вот ей-богу же!
- Давай-давай, - закрыл дискуссию мой нечаянный патрон.
Я понял этот разговор так: старатель в одиночку колупает неучтенный пшик, на котором сидит; снаряжения у него в обрез, на горючем и энергии сэкономлено до хрипа; внештатная работа посадочной автоматики - разор куцего НЗ амперчасов; у инспектора прошено расходовать свои аккумуляторы он отказал; посадка и взлет катера хоть немного да столкнут астероид с пути, и этот малый сбой через полгода-год размахнется черт-те во что; в результате сборщик-рудовоз, следуя по старым ориентирам, не нашарит затерянную во тьме пылинку; чтобы этого не произошло, полагается, севши, скорректировать двигателями орбиту астероида, да так, чтобы после отлета катера она восстановилась до первоначальной; на это нужна солидная порция воды, и старатель предложил инспектору взять расход на себя; хотя по обычаю коррекция проводится за счет "гостя" и уж кому-кому, а инспектору воду экономить не приходится, Босоркань и этого не обещал. Вот так свистит инспекторский кнут: визгливому Мазеппу попадает за неведомые мне грехи, а я получаю урок впрок.
- Жмот ишачий, - процедил Босоркань. Чтобы я понял: сей Мазепп не так беден, как прикидывается, и наказуется за скупердяйство и криводушие.
Когда по радиолоту до посадки остался километр, Босоркань включил прожектор. Осветилась серая плешь, на которой многометровыми каракулями было выведено: "Звезда Ван-Кукук". Под надписью был изображен зубастый череп, вместо костей ниже скрещивались кулачища и буквами помельче в три этажа извещалось, что место занято и просят убраться куда подальше.
Метрах в ста над поверхностью Босоркань отцепил мою бочку, нацелив ее бухнуться в глаз черепу, а сам повел катер вокруг астероида. Тот был неожиданно велик - километров пятьдесят в диаметре. Диву можно было даться, как до сих пор не засекли такую дуру телескопы Верховного комиссариата. Был он шарообразный, гладкий, лишь кое-где на глади темнели характерные звездообразные кляксы: об астероид расшибалась притянутая каменная мелочь.
Видя, что я удивлен и тянусь к номограмме силы тяжести, Босоркань буркнул:
- Чистый вольфрам-рений. Чудо природы. Мазеппе везуха, но прежде чем возьмешь, штаны взмокнут.
Астероиды в огромном большинстве комья щебня и бесполезные каменюки. Лишь процентов пятнадцать состоят из смеси железа и никеля, годной для разработки, а тела более заманчивого состава редки и, как правило, невелики. Любой разговор в старательской компании непременно сходит на жуткие истории о войне браконьеров за алмазный или золотой астероид, слышанные от верных людей. Вправду ли существуют поминаемые при том Виконтесса и Голконда, судить не берусь, но верю, что первооткрыватели пошли бы на все и за дар небесный в виде кома заурядного угля или серы. Не говоря уже про лед.
Хотя космический мордобой требует гроссмейстерского ума, познаний и выдержки, от кандидатов в чемпионы отбою нет. И перед их соединенным напором удержать в единоличном владении вольфрамовую планетку?! - нет, на это никаких личных отбойных талантов не достанет. Тут другое.
Первоначальная неотзывчивость Мазеппа представилась мне в совсем ином свете. Не столько добытчик он, сколько тихий кирпич на груде сокровищ. "Кирпич", чей-то знак, что сюда никому из ковыряльной братии дороги нет. А мне?
- Неужто сплошной вольфрам-рений? - глупо спросил я, холодея; ведь я какой-никакой, а служащий Верховного комиссариата, через меня весть о "звезде Ван-Кукук" дойдет до властей прямым путем. Мне же пикнуть не дадут "закирпичные" - тем же кирпичом прихлопнут!
- Кто ему в печенку лазил? - ответил Босоркань. - А снаружи - сплошной металл... Да ты не дрейфь раньше времени! - продолжал он, влет поняв, что у меня написано на роже. - Мазепка - сам трус, каких мало. Держи большую полуось торчком - все обойдется. Пчелка у него только-только мед собрала, раньше чем через полгода никто не явится, будете один на один, - и с плохо скрытым торжеством закончил: - Давно ему, удаву, было говорено: зарегистрируйся, - а он все тянул. Вот и дотянул.
Так и просится сплесть, что при этих словах Босорканя я постиг всю глубину его макиавеллистического замысла: он делает вид, что я, комиссариатский ананас, приказал ему доставить мою персону на "звезду", и, таким образом, ни в чем не портя личных отношений с браконьерскими кланами, каленым железом прикладывает по беззаконию, чирьем засевшему в секторе. Целиком за мой счет.
Но это озарение посетило меня намного позже, а в ту минуту я оказался настолько желторот, что с благодарностью принял прозвучавшие по внешней связи слова инспектора: "Ну что, шеф? Садимся?" - сказанные, когда мы вновь очутились над черепом, изготовленным к кулачному бою. Я решил, что он эдак помогает мне укрепить авторитет на "звезде", напыжился и надменно протянул: "Разумеется. Благодарю вас, инспектор". И Босоркань аккуратнейшим образом ткнул кормой катера в другой глаз черепа, по соседству с моей бочкой.
Мы запаковались в "люльки" (капсулы-скафандры с полной автономией) и...
Хотя в тексте Документа А2 имеется подробное и связное по общему тексту описание посещения и досмотра карьера и жилого стационара на "звезде Ван-Кукук", принятый мною алгоритм связности упорно не включает этого отрывка объемом 3,2 страницы в общее повествование.
Это тем более странно, что именно в этом отрывке впервые приводится полное имя Мазеппа: "Максимилиан Йозепп Ван-Кукук" и обиняком дается понять, что он и "битюг" - одно и то же лицо.
Варьирование алгоритма позволяет ввести отрывок в текст, но одновременно приводит к нелепым нарушениям связности в других частях повествования.
С целью проверки я произвел случайное расчленение и перемешивание текстов пяти известных классических романов со сложным сюжетом и предложил компьютеру сегрегировать отрывки и восстановить их связность на базе неварьированного алгоритма. Результат получился блестящий, говорю не в похвалу себе, а в предупреждение поспешным критикам.
Конечно, я мог бы по своему произволу ввести отрывок в окончательный текст, но это означало бы измену принятым принципам работы. А я готов принять любую критику своей методологии, но только не упрек в измене принципам.
В:
...глядя, как Босорканев катер проваливается во мрак.
- Фиг ли те тут надо? - спросил Мазепп. В его голосе не было и следа прежнего почтительного подвизгивания.
Не знаю, чем кончилось бы дело...
А2:
...даром не проходит, нервы там у всех на пределе, малейший пустяк рождает безобразную ссору, а тут речь шла не о пустяках: обозначалась перспектива конца лихого владычества над "звездой". Слово за слово, и Мазепповы ноздри извергли пламя, что твой древний ЖРД.
От крупных неприятностей меня спасло то, что я был в "люльке", а он - в "утробе". Его связывали фалы, а я до поры до времени мог порхать, как бабочка. Но он все равно попер на таран.
Я увернулся, и тогда Мазепп обрушил гнев на мою бочку. Он ткнул ее в борт, увидел, что битьем не справиться, и развернулся на карьер за резаком, обещая располосовать ее в клочья. Это был мой шанс. До возвращения Мазеппа я должен был успеть отпихнуть бочку за пределы досягаемости его "утробы", не жалея маршевой воды в бачке "люльки". У него "люльки" не было, я это узнал по ходу Босорканева досмотра и мог чувствовать себя в безопасности всего в метре за предельным радиусом его фалов.
