В субботу я собираюсь к нему. Мама ловит меня в коридоре.

― Даже не поешь? ― спрашивает она.

― Нет, ― отвечаю я, застегивая сапоги.

― Вы еще не устали друг от друга? ― вздыхает мама.

Я поднимаю голову и недоуменно смотрю на нее.

― Нет, ― говорю я.

― Я понимаю, что ты хочешь поддержать Ангела, ― начинает она свою хорошо отрепетированную за последние две недели речь, и я понимаю, что все мои попытки пресечь этот совершенно бессмысленный разговор не увенчаются успехом, поэтому решаю дослушать ее и спокойно уйти. ― Но у него тоже есть своя семья, с которой он должен проводить время.

Я закатываю глаза так, чтобы мама не видела этого.

― Пока, мама, ― бормочу я и открываю дверь.

― Августа, ― слышу за спиной я ее строгий голос. ― Ты могла хотя бы один день посидеть дома. У тебя скоро экзамены, и…

― Я знаю, ― раздраженно перебиваю я ее. ― Я готовлюсь к ним. Нет причин волноваться. Теперь я могу идти?

Я не вижу ее лица, но прекрасно знаю, что оно искажено в недовольной гримасе.

― Только недолго, ― в итоге, говорит она, и я вылетаю на лестничную площадку, громко захлопывая за собой дверь.

Когда я подхожу к дому Ангела, он уже на улице со своим отцом. Они о чем-то разговаривают, и Ангел даже улыбается. Я ускоряюсь.

― Привет, ― говорю я ему и улыбаюсь. ― Здравствуйте, Виктор Валерьевич.

Оба поворачиваются в мою сторону.

― Привет, ― произносят они хором, а затем переглядываются друг с другом.

Ангел усмехается и качает головой.

― Ладно, оставляю вас, ― говорит Виктор Валерьевич.

Он долго смотрит на сына с беспокойством. Я вижу этот взгляд каждый раз, когда Ангел идет со мной на прогулку… когда он вообще выбирается из дома. Я понимаю, что Виктор Валерьевич и Виолетта Александровна никогда не будут абсолютно уверены в безопасности Ангела, но спасибо, что они все же доверяют мне его.

― Удачной прогулки, ребята, ― вяло желает мужчина и идет к подъезду.

Когда он уходит, я подхожу к Ангелу.

― Как дела? ― спрашиваю я.

― Лучше всех, ― отвечает Ангел.

Я закатываю глаза, так как понимаю, что это ирония.

― Сегодня хорошая погода, ― говорю я. ― Мы можем…

― В парк, ― перебивает меня Ангел.

― Ладно, ― вздыхаю я.

***

Я и Ангел смотрим на плавающую льдину в пруду, который находится недалеко от его дома.

― Как дела в школе? ― безучастно интересуется Ангел.

Я пожимаю плечами.

― Как обычно.

― Это не ответ. И… ты снова пожала плечами.

Я поворачиваю голову в бок и опускаю ее, чтобы видеть лицо Ангела. Он задумчиво смотрит вперед.

― Честно говоря, меня мало заботит то, что происходит в классе, ― признаюсь я.

― Почему?

― Ну, ― я медленно выдыхаю и отворачиваюсь, ― может быть, потому, что меня никогда не интересовала вся эта суета.

Я слышу, как Ангел тихо усмехается.

― Меня волнует кое-что другое, ― говорю я и снова смотрю на него. ― Как твои дела.

― Ты прекрасно видишь, как мои дела, ― ровным голосом отвечает Ангел.

Я хмурюсь. Я ошибалась, думая, что сегодня он в хорошем настроении. Сейчас я понимаю, что это совсем не так. Точнее, Ангел ведет себя, как обычно. Он говорит таким тоном, будто все нормально, но голос пустой и безжизненный, что говорит о том, как тяжело ему приходится.

― И мне не станет легче, если ты будешь молчать, ― добавляет Ангел спустя минуту.

Я моргаю и встряхиваю головой.

― Я не...

― Знаю, о чем говорить? ― заканчивает за меня он.

В точку.

― Говори обо всем. Важно, не важно, интересно, или глупо… Просто говори.

― Ну-у-у, ладно. Я попробую.

Я усиленно придумываю темы для разговора, но все они кажутся такими бессмысленными сейчас, когда все так серьезно, но я точно знаю, что до Беды Ангела мы бы с удовольствием говорили об этом.

Сейчас все по-другому.

Я, наверно, долго думаю, потому что лицо Ангела становится таким, словно он не ждет от меня каких-либо предложений. Он просто смотрит вперед, а я смотрю на него, и так сложно в этой нелепой хрупкой тишине.

― Как Егор? ― спрашивает Ангел.      Он берет дело в свои руки, и спасает нас обоих.

Я напрягаюсь, когда слышу это имя.

― Без понятия, ― холодно отзываюсь я.

― Вы не общаетесь? ― кажется, Ангел искренне удивлен.

― Нет.

― Почему?

Я в замешательстве смотрю на него.

― Почему? ― повторяю я, и мой голос неосознанно повышается. ― Он так жестоко с тобой поступил…

― Со мной, а не с тобой, ― осторожно перебивает Ангел.

― Это все равно, что предать меня, ― во мне бурлит обида, которая появилась в одно мгновение из воздуха.

Я не понимаю, как Ангел может волноваться о Егоре, когда тот так поступил с ним? Я не понимаю, почему он вообще думает о нем? Разве ему не должно стать все равно? Разве Егор того не заслуживает? За свою трусость. За свое отношение.

Я не понимаю. И никогда не смогу понять.

Но… но это же Ангел, и он всегда будет беспокоиться о тех, кто ему дорог, даже если эти люди бросают его в беде. Он святой, не иначе.

― Помнишь мой девиз? ― спрашивает Ангел, возвращая меня в суровую реальность из темных мыслей.

― Да, ― неопределенно киваю я. ― Самый темный час ― перед рассветом.

Ангел медленно и тяжело втягивает в себя воздух и резко выдыхает.

― Так вот, рассвет для меня никогда не наступит. Я навсегда остался в этом самом темном часу, ― его губы плотно сжимаются. ― Мне стоит поменять девиз. Как насчет: «Смирись, потому что это единственное, что остается делать. Смирись, потому что это все, на что ты способен».

Я качаю головой.

― Не говори так, ― произношу, почти умоляю я.

― А как мне еще говорить? Как? ― Ангел кидает на меня обреченный взгляд. ― Вселенная не на моей стороне. Не в этот раз. Знаешь, я думаю, это проклятье. Сначала та авария, а сейчас… ― он не договаривает, но я понимаю, что он хотел сказать. ― Словно я в черном списке Судьбы, и она непонятно за что предъявляет мне счет. Но почему? Почему я, Августа? ― поверь, Ангел, этот вопрос меня тоже мучает. ― Пусть это звучит эгоистично, но в мире семь миллиардов людей, и есть те, кто действительно заслуживает того, что получил я, но… ― Ангел едва не стонет от разочарования и обиды. ― Но в итоге страдаю все-таки я. И это совершенно, совершенно несправедливо.

И я полностью с ним согласна. Почему хорошие люди должны страдать? Почему все складывается таким образом, что на их пути встает много испытаний и бед? Что это? Аванс за то, что, допустим, их будет ждать после смерти, на небесах? Но если рая нет, если после смерти ничего нет, то в чем тогда смысл? Ведь жизнь одна, и обидно, когда она проходит мимо, когда человек теряет возможность совершить многое из того, что планировал, хотел, о чем мечтал.

― Мама говорит, что шанс есть, что я снова смогу ходить, ― говорит Ангел, но я не слышу в его голосе веры. ― Но это какие-то жалкие двадцать, а то и меньше процентов…

― Но это же хорошо, ― немного оживляюсь я. ― У тебя есть шанс, а это главное.

― Этого мало, Августа, ― с грустью улыбается Ангел. ― Этого так мало для веры.

Я сжимаю кулаки за спиной и становлюсь перед ним, чтобы он видел меня, и я видела его.

― Помнишь, ты говорил о том, что существует в этом мире что-то невозможное, что и заставляет тебя предполагать существование Бога? ― спрашиваю я.

― Сейчас я полностью убежден в том, что ошибался, ― напряженно кивает Ангел. ― Его нет. И ничего волшебного тоже. Сейчас я как никогда уверен, что существует лишь то, что есть. А это: инвалидное кресло и куча упущенных возможностей.

― Я думаю, что вера ― это и есть нечто необыкновенное, волшебное, ― говорю я и внимательно смотрю на Ангела. ― Я точно знаю, что этому понятию не дано научного определения. Поэтому вот оно ― проявление Бога. Ты понимаешь?

― Пока не очень.

― Теперь я знаю, почему люди верят. Потому что это разбавляет их мрачную реальность, потому что это помогает им справиться с бедами. Вера, надежда, ― я слабо улыбаюсь. ― И пусть даже если когда-нибудь будет стопроцентно научно доказано, что Господа не существует, вера будет всегда, и поэтому будет Бог. Бог ― это не какой-то определенный персонаж. Это не тот, кто создал вселенную, или что-то вроде того. Бог ― это тот, кто живет в сердцах тех, кто нуждается в вере. Вера ― это и есть Бог, Ангел.