Остается пару минут, если не меньше, до двенадцати.
Я соскакиваю со стула и несусь в свою комнату.
― Куда ты? ― раздается удивленный мамин голос за спиной.
Но я оставляю ее вопрос без ответа.
Как только оказываюсь в своей комнате и закрываю дверь, подношу телефон к уху и улыбаюсь.
― Привет, ― говорю я.
― Привет, ― слышу я радостный голос Ангела. ― Как предновогоднее настроение?
Было не на высоте до того, как он позвонил. А сейчас все просто идеально. Даже лучше, чем безупречно.
― Отлично, ― отвечаю я, и это самое жалкое описание той радости, что пульсирует во мне и вызывает безудержное желание прыгать и петь. ― А у тебя?
― Тоже, ― и я млею, когда слышу великолепный звук, которым является смех Ангела. ― Я обещал позвонить тебе ровно в полночь, но не мог дождаться и решил позвонить чуть раньше.
― Все нормально.
― То есть, следовательно, мы уже будем разговаривать в полночь, так что это лучше.
Я усмехаюсь и подхожу к окну. Начинаю теребить занавеску.
― Чем занимаешься? ― спрашиваю я и смотрю на дом через дорогу.
На улице почти никого нет. Так тихо.
― Смотрю в окно, ― отвечает Ангел.
Я удивленно вскидываю брови.
― Правда? Я тоже!
― Здорово. Давай представим, будто наши дома стоят напротив, и мы смотрим друг на друга.
Я закрываю глаза и представляю себе лицо Ангела вдали, представляю его улыбку и то, как он машет мне рукой. Я представляю, что машу ему в ответ.
― Я вижу тебя в платье, ― говорит Ангел. Я усмехаюсь, не открывая глаз. ― Оно… ммм… черное.
― Промазал, ― говорю я. ― Оно бардовое.
― Но ты в платье! ― восклицает он так, словно выиграл какой-то очень важный спор.
― А на тебе костюм, ― предполагаю я, представляя себе это. ― Черный, и с белой рубашкой.
― Ты знаешь то, что я могу надеть, ровно столько, сколько и я знаю то, что можешь надеть ты.
Я смеюсь.
― Все, ― говорит Ангел. ― Начинается.
Я открываю глаза и слышу из гостиной, как Президент заканчивает свою речь и раздается бой курантов.
― С Новым Годом! ― кричит в трубку Ангел.
― С Новым Годом! ― в ответ кричу я.
На моем лице улыбка до ушей.
― Я желаю тебе всего самого наилучшего в этом году. Я желаю, чтобы ты всегда улыбалась и точно знала для себя, чего ты хочешь, ― Ангел начинает говорить со скоростью смеха, и я хохочу, слушая, как он взахлеб закидывает меня пожеланиями.
― Эй, ты только что украл все то, что я хотела сказать тебе, ― шутливо обвиняю я его.
― Просто будь счастлива, Августа, ― в конце произносит Ангел.
Я перестаю теребить занавеску и прижимаю руку к груди, чувствую под пальцами, как быстро бьется мое сердце.
― И ты, ― шепчу я и чувствую в горле небольшой комок волнения. Я громко сглатываю и начинаю говорить громче. ― Я хочу пожелать тебе, Ангел, чтобы ты всегда оставался собой, потому что, чтобы быть идеальным тебе не нужно никому подражать. Для меня ты лучше всех взятых людей на этой планете. Прости, наверно, после родителей, хоть я не считаю их идеальными, ― я слышу, как Ангел тихо усмехается в трубку. Я могу предположить, что он сейчас нервничает. Что ж, я тоже. ― Я хочу, чтобы сбылись все твои мечты, возможные и невозможные, ― я улыбаюсь, поднимая взгляд к небу. На нем звезды. ― Я хочу, чтобы мы навсегда остались друзьями, потому что… ― мой голос резко обрывается, и я судорожно вздыхаю.
О нет. Неужели я плачу?
― Августа? ― тревожно произносит мое имя Ангел.
Мои руки начинают дрожать, как и я вся. Я крепко зажмуриваю глаза, но лишь на мгновение, и заставляю себя собраться. Но одна слезинка все же успевает скатиться по щеке, подбородку и упасть, разбившись вдребезги на миллиарды маленьких крупинок.
― Потому что иметь такого друга как ты замечательно, ― заканчиваю я. ― Потому что с тобой я действительно живу, а не существую. Потому что ты изменил меня и весь мой мир. Прости, это немного эгоистично. Но я хочу, чтобы ты остался в моей жизни, потому что с тобой я другая. Я смеюсь, улыбаюсь и разговариваю и… мне это нравится. Нравится чувствовать себя не каким-то темным пятном в этой жизни, а человеком. Нормальным человеком, ― мне становится легче, когда я говорю это. Я знаю, что Ангел никогда не посмеется над моим откровением. И я без ума от него за это.
― Августа? ― тихо говорит Ангел.
Я делаю глубокий вдох.
― Да? ― мой голос предательски дрожит.
Ангел молчит, и ко мне подкрадывается напряжение.
― Ты потрясающий человек, ― наконец, произносит Ангел, но мне не становится свободнее. Наоборот, я напрягаюсь сильнее. Я затаиваю дыхание и жду продолжения. ― Не знаю, что можно сказать еще, потому что, знаешь, на самом деле, никакие слова на свете не смогут хотя бы приблизительно передать то, что я думаю о тебе. Хорошая, милая, добрая, веселая, дружелюбная, смешная, отзывчивая, верная… Это всего лишь эпитеты, не сущие в себе реальный смысл того, как ты удивительна, Августа. И мне жаль, что такие люди, как ты, вынуждены страдать из-за тех, у кого нет ни сердца, ни души.
― Такие люди, как мы, Ангел, ― тихо проговариваю я. ― Такие люди, как мы.
У меня подкашиваются ноги, но не оттого, что мне плохо… нет, мне плохо, но от счастья. Какая противоречивость.
― Но теперь все будет по-другому, ― чуть бодрее обещает Ангел. ― Теперь все будет иначе. Не сомневайся.
Я не сомневаюсь.
― У нас есть мы, и это главное, ― я слышу, как слабо дрожит его голос, и у меня щиплет в носу. Похоже, слез все-таки не удастся избежать. ― Мне все равно, что мир отвернулся от меня. Мне все равно, что думают обо мне другие. Имеет значение лишь то, что рядом есть друзья, и что они поддерживают и любят меня.
― Да, ― шепотом соглашаюсь я.
Мы с Егором любим и поддерживаем тебя.
Я люблю и поддерживаю тебя.
― Разве может быть что-то лучше этого? Того, что ты не одинок? Мы не одиноки, Августа. И мы всегда будем друг у друга, я обещаю тебе.
― Хорошо, ― киваю я сама себе и тыльной стороной левой руки стираю со щеки горячие слезы.
― Всегда, Августа, ― повторяет Ангел.
― Всегда, ― говорю я.
Глава четырнадцатая
Почти на все зимние каникулы родители, точнее мама, насильно заставляет меня отправиться к бабушке и дедушке в Великий Новгород. Я долго отказываюсь и спорю, потому что хочу провести десять дней в компании Ангела и Егора. Но мама стоит на своем и, в конце концов, я уступаю ей.
Конечно, я не против повидаться с бабушкой и дедушкой, но не на все же каникулы!
И я возвращаюсь на целых три дня раньше, чем должна.
Воскресенье. Два часа дня. Я подхожу к дому и вздыхаю, когда вхожу в подъезд. Мама с папой дома. Я поднимаюсь на седьмой этаж и звоню в звонок. Через минуту дверь мне открывает мама.
Она видит меня и улыбается.
― Привет, ― говорю я и прохожу в квартиру.
Мама кратко обнимает меня, и я немного удивлена такому проявлению нежности, но неуклюже обнимаю ее в ответ. Когда мама отходит, я бросаю дорожную сумку, наполовину заполненную моими вещами, снимаю черную зимнюю куртку и огромные ботинки.
― Привет, ― говорю я папе, когда иду в свою комнату.
Он сидит на диване, смотря телевизор и одновременно читая какую-то брошюру.
― Привет, дочь, ― отвечает он мне запоздало.
Но я уже скрываюсь в коридоре, когда он поворачивает голову в мою сторону. Я переодеваюсь в своей комнате и несколько минут бездумно валяюсь в кровати, наслаждаясь тем, что вернулась домой. У бабушки и дедушки тоже, конечно, круто, но дома лучше (хотя раньше мне вообще было все равно).
Еще я поправилась, наверно, килограмма на три. Конечно, что еще следовало ожидать, ведь бабушка просто мастерски готовит. Особенно вкусными у нее получаются шаньги. Их я за неделю съела столько, что год точно не смогу даже смотреть на них.
Я отдыхаю какое-то время, выбираюсь из своей комнаты и иду в ванную, затем останавливаюсь в гостиной, чтобы немного поболтать с родителями. Мама спрашивает у меня, как я отдохнула. Я отвечаю ей, что хорошо. Папа сначала обнимает меня, но в разговоре почти не принимает участие, однако слушает нас. Мне немного неуютно беседовать с ними, потому что это так… по-семейному. Якобы они такие заботливые и внимательные родители, а я примерная дочь. Ха-ха, конечно. Но теперь все иначе. Теперь они уделяют мне больше, чем достаточно времени. И я не знаю, чем это вызвано. Соскучились, или это как-то связано с тем, что у меня время от времени болит сердце? Но ведь так было всегда. Или я думаю, что внимания с их стороны стало больше, потому что теперь занята сама, и на самом деле все по-прежнему?
