Потом появилась динамика. Как говорят теперь – позитивная. Я сдвинулся с места, на котором так долго топтался…

Я снова заговорил с ней. И говорил так откровенно, что спустя какое-то время она прибежала к источнику, сияя от счастья: применяя зелья, строгий режим и еще тьму-тьмущую лекарских премудростей, она сумела побудить своего старого мужа к продолжению рода.

…Наверное, нет смысла продолжать рассказ – что было потом, вы хорошо знаете.

Но если бы мое сердце не было таким большим и емким, оно бы разорвалось от одного воспоминания о том, как она отдавала это «самое дорогое» в тысячи чужих рук.

Только один раз она пришла к источнику, только один раз рвала на себе волосы. И уже не была похожа на ту маленькую девочку, которая говорила воде: «Добрый день!» Я попробовал напомнить ей о нашем уговоре. А потом замолк, глядя, как она лежит у воды и тоненькая струйка бьет ей в голову. В почти седую, серебряную голову. Такую же серебряную, как эта вечно юная струйка воды…

Я всегда знал, что мир должен быть гармоничным. Но эту гармонию нужно создавать собственными руками. Природа – только подсказка, полотно же мастера – дело рук. Размышляя таким образом, я прибег только к одной, но очень важной хитрости.

В ту ночь, когда она лежала у источника, а ее замученный сын – в пещере, вход в которую закрывала огромная глыба, я понял, что именно сейчас нужно сотворить «чудо»! Потом будет поздно. После ее сына появится кто-то другой, потом – третий, четвертый… Время не ждет. Идея гармонии, системы, ПРОГРАММЫ откладывается. А я больше не мог ждать.

Я пошел к пещере, выждал момент (превратившись в доброго старца, напоил стражу и женщин, голосивших неподалеку, сонным зельем – не буду вдаваться в подробности, как я это сделал) и, отваливши глыбу, вынес тело…

Я знал: утром теория будет подкреплена фактом. Отныне я мог спать спокойно…

…Много времени в вашем представлении – или вечность, или пять, десять, двадцать лет собственной жизни. Девочке у источника я подарил первое. Теперь я вспоминаю ее все чаще. И с ужасом понимаю смысл ее настойчивого вопроса: «А что будет с другими?»

Не ученых и героев она имела в виду. Она знала, чувствовала, что их миссия неотвратима, естественна. Так же естественна, как… рождение козленка с белой меткой в сером стаде. Это было ей понятно. ДРУГИЕ. Вот о ком волновалась она. Ученые и герои заслуживают какой-либо жертвы, но их так мало по сравнению с другими!..

Страшные тогда были времена. Кровь и песок! Кровь, смешанная с песком, теперь лежала под ногами в виде терракотовых шариков, «полезных ископаемых», жирных черноземов. За что я заставил ее страдать?

Я – технолог. Я могу придумать все, что угодно. Моя жизнь такая долгая, что сейчас в ней больше прагматизма, чем милосердия. Подчиняясь собственному азарту, я делал слабых богатыми – и они становились сильными. Я разрабатывал хитроумные и порой жестокие стратегии, чтобы побудить других к сопротивлению, к любви, к мысли. Но они подчинялись силе. Я нагружал их только той ношей, которую они могли вынести, но они ломались и предавали друг друга. Я дарил им шанс, а они пугались и ничего не делали.

Потом мне надоело экспериментировать. Я сделал все, что мог. Я больше не могу придумать ничего нового. Я умываю руки…

У меня есть лишь одно оправдание: я подарил девочке у источника и ее Сыну вечность.

Моего имени история не сохранила…»

Мои сомнения развеялись. Я поняла, что не оставлю работу. Даже спать перехотелось. Я собрала расшифрованные странички и спрятала в папку. У меня даже мысли не возникло показать их главврачу. Хватит с него и кассеты. Вряд ли он станет заниматься такой нудной работой, которую провела я. И никто другой, уверена, этого делать не будет…

Собственно, то, что я сделала, – обычная профессиональная привычка. Она сохранилась после того, как у меня пропало желание читать. А это желание пропало последним вслед за многими другими – например, ходить в театр, есть сладкое, пользоваться мобильным телефоном, общаться в лифте с соседями, покупать продукты, заводить любовников, принимать участие в презентациях и вечеринках, лечиться, плавать в бассейне, крутить педали велотренажера, носить бюстгальтер, красить губы, смотреть телевизор, слушать радио, чистить обувь, следить за модой, писать письма, варить кофе, подметать пол, выносить мусор, думать, нюхать цветы, чистить рыбу, рисовать, играть на музыкальных инструментах, получать деньги, делать какой-либо выбор, спать, ездить, мыть кафель, пить витамины, здороваться, произносить тосты, жарить мясо, делать голубцы, открывать двери, застилать постель, вытирать пыль, говорить, плакать, смеяться…

Желания отпадали постепенно и долго. Это был интересный процесс. Начался он с другого чувства, когда я еще активно функционировала в общественной жизни.

Итак, это случилось в театре. Внезапно меня начал душить стыд, настолько, что я закрыла глаза и не могла смотреть на сцену, где шел спектакль. Взрослые люди произносили перед темным залом чужие слова. Сначала они их заучивали, после этого наполняли эмоциями и чувствами, потом добавляли к словам разные движения. Стыд змеей обхватил мою шею и начал ее медленно сжимать. Толпа людей в красивых нарядах сидит в темной бездне и молча смотрит, как другая, гораздо меньшая толпа их одноплеменников суетится в круге света напротив. От удушья я начала кашлять, и одновременно из разных уголков зала, как в ответ на пароль, ко мне присоединились такие же точно несчастные. Своим кашлем я выпустила джиннов, которые давно скреблись в легких других зрителей. В зале случился эффект массового психоза.

– Ты что, простыла? – спросил мужчина, сидевший слева от меня.

Я не ответила. Мне захотелось снова проверить этот эффект, я опустила руки в театральную сумочку и начала осторожно разворачивать конфетку, с интересом прислушиваясь к залу. Минут пять зомбированные мною единомышленники сидели тихо, а потом я услышала такой же шорох со всех сторон. Он был почти неслышен для других – зомбированных тем, что происходит на сцене, но для меня он прозвучал, как шум океанских волн. Я поняла, что не одинока…

Собственно говоря, все это я проделывала, чтобы заглушить стыд, который все крепче сжимал мое горло. Потом я встала и начала пробираться к выходу.

Вела я себя, конечно, неучтиво. И была этим очень смущена.

Дальше все шло по восходящей… Дома я вдруг выключила телевизор в тот момент, когда в выпуске новостей транслировали беседу двух президентов. Они сидели друг напротив друга и говорили, будто не замечая камер. Почему-то этот момент тоже показался мне верхом стыда. В мозгу всплыла фраза Элизы Дулитл: «На улице прекрасная погода, миссис Хиггинс!»

Волноваться я начала лишь тогда, когда стыд начал меня душить повсюду, где бы я ни была…

С утра я уже сидела на своем рабочем месте. Мне не терпелось перейти к следующей истории. Для главврача это история болезни, не более. Потому что полкассеты я старательно стерла, перед тем, как ее отдать.

Я уже поняла, что могу пообщаться только с одним пациентом в день, и когда дежурная медсестра спросила, кого привести: вчерашнего мужчину или новую пациентку, – решила сначала познакомиться со всеми и попросила привести женщину…

На этот раз я выслушала вполне связную историю. Я спешу пересказать ее, чтобы не забыть, поэтому не обращайте внимания на почерк.

«Так случилось, что в свои двадцать лет я осталась одна… Помню, как когда-то мечтала быть хозяйкой большого дома, бродить по просторным комнатам, разбрасывать вещи где попало, доставать из холодильника сырые сосиски и есть их с горчицей, задыхаясь от ее обжигающего вкуса, валяться до полуночи перед включенным телевизором и не мыть руки после прогулки. И вот теперь я все делаю именно так, но задыхаюсь не от жгучей горчицы, а от настоящей горечи. И пустота квартиры меня не радует. Это – ужасная, гнетущая пустота. Разве об этом я мечтала? Хотя прошел уже год после трагической гибели моих родителей, они навсегда остались тут – в этом доме. Каждое утро я вспоминаю, как в ТОТ день они по очереди чмокали меня, сонную, в щечку, одевались в передней, звенели ключами от машины. Помню даже, как загудел на лестничной площадке вызванный ими лифт. И конечно, мне не забыть взрыв, раздавшийся минутой позже во дворе. Я тогда едва оторвала голову от подушки. Подумаешь! Сейчас такое случается повсюду. А особенно в нашем престижном районе…