Прошла долгая минута. Время словно застыло, стало тягучим, каждая секунда тянулась невыносимо долго. Мы молча глядели друг на друга. Старик, сидящий на бревне у костра с багровым пламенем, и стоящий перед ним мужчина с усталым лицом и запавшими глазами. Где-то наверху так же застыли стрелки, замерли у большого камня гномы, готовые обрушить его вниз в любой момент. Внутри постройки, на полу бился скрученный веревками седоволосый парень, сдавленно мыча сквозь кляп. Замер в углу бледный как смерть паренек Флатис. Тихо стояли женщины, прижав к себе детей. Все поселение ждало решения изможденного старика…

Весь мир, казалось, облегченно выдохнул, когда на мою ладонь опустилась деревянная шкатулка, внутри которой я ощутил присутствие чего-то знакомого. На мгновение задержав ладонь на крышке шкатулки, отец Флатис отступил назад и вновь опустился на бревно, вперив взгляд в начавшее затухать пламя.

Осторожно приоткрыв крышку, я взглянул на содержимое шкатулки и невольно скривил губы от омерзения – на секунду мне показалось, что внутри не обломки странно изогнутого кинжала, а сотня копошащихся трупных червей. Жирных белесых безглазых червей…

Я не услышал ни единого отголоска призрачного голоса. Внутренним чутьем бывшей нежити я отчетливо чувствовал таящуюся внутри двух обломков смертельную опасность. Темная сущность затаилась, словно в испуге, оставаясь безмолвной и внимательно изучая меня, даже не пытаясь воздействовать на мой разум каким-либо изощренным способом. Ни богатых посулов, ни вкрадчивого голоска, ни единой попытки порабощения. Будь передо мной живое существо, я бы сказал, что оно очень испугано.

Не убирая с лица брезгливую усмешку, я тихо процедил:

– Вижу, ты меня еще не забыл, костяной уродец.

– Ты не чувствуешь ничего? – спросил священник, глядя с каким спокойствием и безразличием я взираю на обломки древнего темного кинжала.

– Ничего. Разве что подкатывающую к горлу тошноту, настоль мерзко это творение, – ответил я, захлопывая небольшую шкатулку и убирая ее в сумку.

– Я говорил не про кинжал, – прошелестел отец Флатис, неосознанно расправивший плечи и выпрямившийся. Он словно помолодел лет на пятнадцать, едва только принял решение и отдал мне Младшего Близнеца. Несколько затуманенный ранее взгляд просветлел, налился жизнью.

– Не про кинжал?

– Про силу святой молитвы, – пояснил священник. – Над этой шкатулкой молились мы все, долгие часы читая ослабляющие и отпугивающее темное зло молитвы, посыпая молотой Райменой и окуривая этим же дымом. И ты, что еще вчера был темной нежитью, только что держал напитанную силой Создателя вещь в руках и даже не поморщился. Сие есть либо происки Темного, либо чудо, явленное Создателем Милостивым.

– Скажу так, святой отец, – взглянул я на старика. – Чудом божьим здесь и не пахнет. Не думаю, что Создатель явил мне свою милость после того, как я буквально искупался в крови сотни шурдов и гоблинов.

– Смелые слова, если учесть, что обращены они к священнику из ордена Искореняющих Ересь, – с проснувшимся сарказмом заметил седоволосый священник. – Впервые слышу столь откровенное признание в причастии к ереси.

– Не помню, чтобы я причащался к чему-либо. Через день-другой мы вернемся к этой беседе, отче. Я и сам не прочь узнать побольше. И прошу: если всплывет в разуме что-нибудь похожее на мой случай, уж не забудьте, поделитесь воспоминаниями и со мной тоже, – усмехнулся я и зычно окликнул: – Рикар!

– Да, господин! – широкоплечая фигура появилась так быстро, словно Рикар вырос прямо из-под земли.

– Теперь наш добрый святой отец может спокойно вернуться к пастве, – буркнул я. – То бишь – тащите старче нашего в его старую обитель к Стефию. Пусть отогревается. Потом распорядись, чтобы принесли сюда запас дров, нормальный крепкий стол, широкую лавку и пару волчьих шкур. А также позови наших мастеров Древина и Дровина.

– Ясно, господин. А Койн?

– С камнем здесь работать не придется, – улыбнулся я. – Только с деревом.

– Работать? С деревом? – попытался понять мою затею здоровяк.

– Выполняй! – отрезал я, наклоняясь и подбрасывая в костер последний хворост.

– Отец Флатис! – гаркнул Рикар.

– Тащить меня не надо! – сурово отрезал священник, легко поднимаясь на ноги. – Сам дойду! И скажи тем грешникам убогим, кто в меня из арбалетов стрелять вздумал, что пусть мне на глаза рожи свои и не кажут даже! Ишь чего удумали – священникам в спины стрелять! Как их земля еще носит!

– Святой отец! – откуда-то сверху скорбно возопил знакомый голос Литаса. – Не в вас же стреляли-то! В землю! Для острастки… сами понимаете!

– Не понимаю! Помолюсь вот сейчас Создателю, пущай нашлет на тебя корчу! Чтобы скрючило руки твои, как корни древесные! Чтобы даже ложки в пальцах удержать не мог!

– Святой отец! – уже буквально взвыл Литас. – Мы же люди подневольные! Что приказали – то и делаем! Нет в этом вины нашей!

– Ну-ну! – громко и отчетливо произнес я.

Литас больше не проронил ни звука, явно пытаясь понять, что делать дальше. И на господина валить все нельзя, и ответственность на себя брать не хочется. Пока он раздумывал, кутающийся в одеяло святой отец уже добрался до пристройки.

– Отче! – вспомнив былое, окликнул я его. – А помните про перышко писчее, донельзя магическое? Как бы оно мне сейчас пригодилось!

– Что священнику дадено – то Богу дадено! – рыкнул высокий старик и, одарив меня последним обжигающим взором, зашел внутрь.

Горько вздохнув, я почесал затылок, наслаждаясь прикосновением к нормальной теплой коже и сухим послушным волосам. А затем принялся выкладывать на стол все содержимое своей донельзя истрепавшейся сумки. Надо бы хорошенько почистить ее, а затем отдать женщинам – пущай заштопают…

В нашем поселении появилась новая постройка.

А у меня появился дом.

Хотя «дом» это слишком громкое слово для приютившего меня сооружения.

Изначально я попросил сделать для меня обычный навес, примыкавший в углу, образованном защитной стеной и скалой Подковы. Была бы защита от дождей, а остальное меня не слишком беспокоило.

Выслушавшие мою задумку Древин с Дровином поняли все с полуслова, но, по свойственной им привычке, значительно расширили и углубили план работ. Они бы и вовсе разошлись на полную катушку, но я вовремя вмешался и остановил их безудержный размах.

В итоге я стал обладателем хибары с двумя каменными стенами и двумя плетенными из веток и жердей, обмазанных глиной. Крыша была точно такой же. Внутри, у скальной стены, притулилась широкая скамья с парой шкурой, служащая мне кроватью. Посреди стоял стол, нагруженный моими немногочисленными пожитками. На еще одном, более узком и только что сооруженном столе, у основания защитной стены, лежали части моего ниргальего доспеха.

Окон не было, вместо двери оленья шкура, но подобных условий мне было более чем достаточно. Еще недавно я легко выдерживал холод и пронзительный ветер, теперь же, когда моя кожа вернула былую чувствительность, мне понадобилось убежище.

Навес выдавался вперед, нависал над передней стеной, поддерживаемый еще двумя тонкими бревнами, вбитыми в землю. Под этим навесом я распорядился поставить один из столов, на котором некогда «разделывали» погибшего ниргала, и окружить его лавками. Поодаль выложенный камнями простенький очаг и запас дров.

Тем самым получилось удобное место, отвечающее всем моим требованиям. Есть, где укрыться от дождя и редкого здесь ветра, есть, где собраться и обсудить насущные дела.

С моим переселением вновь ничего не вышло, потому как пока что я ношу с собой древний артефакт, я не рискну спать в окружении людей. Мне вновь суждено жить отшельником, на отшибе. Еще и потому, что я решил не рисковать чужими жизнями до тех пор, пока наверняка не разберусь со своим состоянием. Внешне я совсем как обычный человек, а вот что кроется внутри?

Костяной кинжал для жертвоприношений… священник не сказал ни слова об этом, но я понял и без слов, что отец Флатис дал понять, что оставляет решение о судьбе артефакта на меня.