Шлангбаум открыл дверь.

— Чего тебе? — грубо спросил он.

— Сделайте милость… с нашим барином что-то случилось…

Шлангбаум осторожно шагнул в комнату, взглянул на кушетку и попятился…

— Беги скорей за доктором Шуманом! — крикнул он. — Я не хочу сюда входить…

Как раз в это время у доктора был Охоцкий и рассказывал ему, как вчера утром он вернулся из Петербурга, а днем провожал свою кузину, Изабеллу Ленцкую, которая уехала за границу.

— Представьте себе, — закончил Охоцкий, — она идет в монастырь.

— Панна Изабелла? — переспросил Шуман. — Что ж, она собирается кокетничать с самим господом богом или только хочет отдохнуть от волнений, чтобы вернее потом выйти замуж?

— Оставьте… она странная женщина… — тихо сказал Охоцкий.

— Все они кажутся нам странными, пока мы не убеждаемся, что они просто глупы или подлы, — с раздражением ответил доктор. — Ну, а о Вокульском вы ничего не слышали?

— Вот как раз… — вырвалось у Охоцкого.

Но он запнулся и замолчал.

— Так что же, знаете вы о нем что-нибудь? Уж не хотите ли вы сделать из этого государственную тайну? — не отставал доктор.

В эту минуту вбежал Казимеж с криком:

— Доктор, с нашим барином что-то случилось! Скорее, скорее!

Шуман бросился на улицу, Охоцкий за ним. Они вскочили в пролетку и галопом помчались к дому Жецкого.

Из подъезда навстречу им кинулся Марушевич с озабоченной физиономией.

— Представьте себе, — крикнул он доктору, — у меня к нему такое важное дело… вопрос касается моей чести… а он взял да и помер!..

Доктор Шуман и Охоцкий, сопровождаемые Марушевичем, вошли в квартиру Жецкого. В первой комнате уже находились Шлангбаум, советник Венгрович и торговый агент Шпрот.

— Пил бы он брагу, — говорил Венгрович, — дожил бы до ста лет… А так…

Шлангбаум, увидев Охоцкого, схватил его за руку и спросил:

— Вы обязательно хотите забрать на этой неделе свои деньги?

— Да.

— Почему так срочно?

— Потому что я уезжаю.

— Надолго?..

— Может быть, навсегда, — отрезал Охоцкий и вслед за доктором прошел в комнату, где лежал покойник. За ними на цыпочках вошли остальные.

— Страшное дело! — сказал доктор. — Одни гибнут, другие уезжают… Кто же в конце концов тут остается?

— Мы!.. — в один голос откликнулись Марушевич и Шлангбаум.

— Людей хватит… — добавил советник Венгрович.

— Да, хватит… Но пока что уходите-ка отсюда, господа! — крикнул доктор.

Все с явным неудовольствием удалились в переднюю. Остались только Шуман и Охоцкий.

— Присмотритесь к нему, — сказал доктор, указывая на умершего. — Это последний романтик… Как они вымирают… как вымирают…

Он дернул себя за усы и отвернулся к окну.

Охоцкий взял уже похолодевшую руку Жецкого и наклонился над ним, словно собираясь шепнуть ему что-то на ухо. Взгляд его упал на письмо Венгелека, до половины высунувшееся из бокового кармана покойника. Он машинально прочел написанные крупными буквами слова: «Non omnis moriar».

— Ты прав… — тихо сказал он как бы самому себе.

— Что, я прав? — спросил доктор. — Я давно это знаю.

Охоцкий молчал.

1890