— Проси.
Через мгновение вошел статный мужчина с седой эспаньолкой, такими же усами и красной ленточкой в петлице сюртука.
— Я знаю, сударь, что у вас мало времени, и буду краток, — сказал вошедший с легким поклоном. — Париж — во всех отношениях замечательный город: здесь есть где поразвлечься и чему поучиться; но в Париже необходим опытный гид. Я хорошо знаю все музеи, театры, клубы, памятники, картинные галереи, учреждения, официальные и частные, — словом, все… поэтому, если вам будет угодно…
— Будьте любезны оставить свой адрес, — ответил Вокульский.
— Я владею четырьмя языками, имею связи в кругах художников, литераторов, в мире научном и промышленном…
— Сейчас я не могу дать вам ответ, — перебил Вокульский.
— Прикажете прийти или ждать вашего уведомления?
— Да, я отвечу вам письменно.
— Прошу не забывать меня, — ответил гость, встал и, поклонившись, вышел.
Лакей принес вторую визитную карточку, и вскоре появился второй посетитель. Это был пухленький и румяный человечек, по виду владелец магазина шелковых тканей. На всем пути от двери к столу он непрерывно отвешивал поклоны.
— Что вам угодно, сударь? — спросил Вокульский.
— Как, вы не догадались, прочитав фамилию Эскабо? Ганнибала Эскабо? — удивился человек. — Винтовка Эскабо производит семнадцать выстрелов в минуту, а образец, который я буду иметь честь показать вам, выбрасывает тридцать пуль…
У Вокульского было такое недоумевающее лицо, что Ганнибал Эскабо тоже пришел в недоумение.
— Полагаю, я не ошибся? — спросил он.
— Вы ошиблись, сударь, — возразил Вокульский. — Я галантерейный купец и винтовками не интересуюсь.
— Однако же мне говорили… по секрету… — с ударением сказал Эскабо,
— что вы, господа…
— Вас неправильно осведомили.
— Ах, в таком случае простите… Тогда, может быть, в другом номере…
— говорил посетитель, пятясь к дверям и кланяясь на ходу.
Снова на сцену выступил голубой фрак с белыми панталонами, а вслед за ним новый посетитель — на этот раз маленький, щупленький, черный, с беспокойными глазками. Он чуть не бегом подбежал к столу, упал на стул, оглянулся по сторонам и, придвинувшись к Вокульскому, заговорил понизив голос:
— Вы, сударь, наверное, удивлены, но… дело весьма важное… чрезвычайно важное… На днях я сделал важнейшее открытие насчет рулетки… Надо только шесть-семь раз подряд удваивать ставку.
— Извините, пожалуйста, я этим не занимаюсь, — перебил Вокульский.
— Вы мне не доверяете?.. Это вполне естественно… Но у меня как раз при себе маленькая рулетка… Мы можем попробовать.
— К сожалению, мне сейчас некогда.
— Всего три минутки… минутку…
— Ни полминутки.
— Когда же мне прийти? — спросил гость с обескураженным видом.
— Во всяком случае, не скоро.
— Так по крайней мере ссудите мне сто франков на публичные испытания…
— Могу предложить пять, — ответил Вокульский, доставая кошелек.
— О нет, сударь, благодарствую… Я не авантюрист… А впрочем, давайте… завтра я их верну… А вы, может быть, к тому времени надумаете.
Следующий посетитель, человек внушительных объемов, с целой коллекцией миниатюрных орденов на лацкане сюртука, предлагал Вокульскому на выбор: диплом доктора философских наук, орден или титул — и казался весьма озадаченным, когда предложения его были отвергнуты. Он ушел, даже не попрощавшись.
После него на несколько минут наступил перерыв. Вокульскому послышался шелест женского платья в приемной. Он напряг слух… В этот момент лакей доложил о баронессе.
Опять долгая пауза — и в салоне появилась женщина столь изысканная и красивая, что Вокульский невольно привстал с кресла. Ей было, вероятно, лет под сорок: статная, очень правильные черты лица, аристократическая осанка.
Вокульский молча указал ей на кресло. Дама села; она была заметно взволнована и теребила в руках вышитый платочек. Вдруг, надменно поглядев ему в глаза, она спросила:
— Вы меня знаете, сударь?
— Нет, сударыня.
— Вы даже не видели моих портретов?
— Нет.
— Значит, вы не бывали в Берлине и Вене?
— Не бывал.
Дама с облегчением перевела дух.
— Тем лучше, — сказала она, — я буду смелее. Я вовсе не баронесса… Кто именно — это неважно. Временно я оказалась в затруднительном положении… мне нужно достать двадцать тысяч франков… А здесь закладывать в ломбард мои драгоценности я не хочу… Вы меня понимаете?
— Нет, сударыня.
— Поэтому… я могу продать вам важную тайну…
— Я не имею права покупать тайны, — ответил Вокульский, немало смущенный.
— Не имеете права?.. Зачем же вы сюда прибыли?.. — спросила она с усмешкой.
— И все же не имею права.
Дама встала.
— Вот, — с живостью сказала она, — адрес, по которому можно меня найти не позже чем через двадцать четыре часа, а вот… записка, которая заставит вас, быть может, призадуматься… Прощайте.
Она вышла, шелестя платьем. Вокульский развернул записку и прочел сведения о себе и Сузине, которые обычно вписываются в паспорт.
«Ну, ясное дело, — подумал он, — Миллер заглянул в мой паспорт и сделал из него выписку, даже с ошибками… „Вокклюски“!.. Черт побери, за младенца, что ли, они меня принимают?..»
Посетители больше не появлялись, и он вызвал Жюмара.
— Что прикажете, сударь? — спросил изящный дворецкий.
— Я хотел бы с вами поговорить.
— Частным образом? В таком случае, разрешите присесть. Спектакль окончен, костюмы отправляются на склад, актеры получают равные права.
Он произнес это несколько ироническим тоном, с непринужденностью очень хорошо воспитанного человека. Вокульский все более удивлялся.
— Скажите, — спросил он, — что это за люди?
— Те, что были сейчас у вас? Обыкновенные люди: гиды, изобретатели, посредники… Каждый работает, как умеет, и старается продать свой труд подороже. А если они норовят получить больше, чем заслуживают, — это уж чисто французская черта.
— Вы не француз?
— Я? Я родился в Вене, воспитывался в Швейцарии и Германии, долгое время жил в Италии, в Англии, Норвегии, Соединенных Штатах… Фамилия, которую я ношу<Жюмар (Jurnart) — помесь (франц.)> , превосходно определяет мою национальную принадлежность: я сродни всякому, в чьем стойле живу, — с волами я вол, с конями — конь. Я знаю, откуда у меня деньги, знаю, на что их трачу, людям это тоже известно, до остального мне дела нет.
