— Ну, ты в натуре, не очень-то богохульствуй. Тем более там не спят, все слышат.
— Ничо, все там будем. А теперь короткое объявление: «Одинокий киллер из интеллигентной семьи познакомится с разочарованным в жизни пенсионером с целью отработки контрольного выстрела».
«Одинокий киллер», — отчего-то засело в моей голове. Абсурдное словосочетание. Киллер всегда одинокий. Единственное исключение — двойной Леон.
— Wellcome back. Продолжаем наш молодежный марафон, — захлебывались мои астральные друзья, — парад старых анекдотов для тех, кто родился недавно. Приходит, типа, мужик к ветеринару и приводит здоровенного такого пса. Слон, а не собака. Ветеринар посмотрел и говорит, а какие, мол, проблемы. А мужик ему отвечает: «Со здоровьем у него все ОК, но он, бляха, последнее время на „Запорожцы“ стал бросаться». «Ну и что? Собаки часто на „Запорожцы“ бросаются» — это доктор, типа, отвечает. А мужик: «Да это херня, что он на них бросается, — он потом их в поле уносит и где-то там закапывает».
— Значит, заходит в лифт тетка, вся такая нагруженная сумками, пакетами разными — с рынка, типа. А тут только двери закрываться стали — забегает мужик какой-то подозрительный, в таком длинном плаще, в черных очках, сексуальный маньяк, одним словом. Тетка уже нажала последний этаж, а чувак начинает расстегивать плащ, не спеша так расстегивает — а под плащом ничего. Ваще ничего. Голый. А тетка взмыленная такая со своими сумками смотрит на него и говорит: «Вот черт, опять забыла купить колбасу и яйца!»
— В Большом театре дают «Евгения Онегина». Еврей сидит рядом с москалем и спрашивает у него: «А Онегин — еврей?» «Нет». «А Татьяна — еврейка?» «Не-а».
«А Ольга — еврейка?» «Да нет, никакая она не еврейка». «А, может, Ленский — еврей?» — спрашивает с надеждой в голосе. Москаля уже достало конкретно, и он отвечает, чтоб тот отстал: «Еврей! Еврей! Расслабься!» После дуэли Онегина с Ленским еврей говорит с дрожью в голосе: «Один еврей на всю оперу был, и того убили».
— Это похоже, как мужик заснуть не может и все думает: «Есть Бог или нет? Наверное, нет. А может, все-таки есть? Или нет? Кто его знает? Может, и есть, а скорее всего нет». Собрался спать, а заснуть никак не может: «А вдруг все же есть? Нет, наверное, нету. А если есть?» Тут голос такой с неба: «Нет меня, нет! Спи уже!»
Вот, кажется, мои эфирно-астральные двойники добрались и до меня. Но даже эфирно-астральное «спи уже!» на меня не действует — в голове полная каша из их ди-джеевских приколов:
— Тетенька в лифте душит Ленского кольцом охотничих колбасок — яйца она так и не купила, по пшеничному полю за гигантским облезлым сенбернаром гоняются проктологи на «Запорожцах» и кричат: «Да сплюнь ты, наконец, этот шестисотый „мерседес“,оркестр играет похоронный марш на барабанах Страдивари…
Вдруг то ли в наушниках, то ли с башни ратуши раздается бой часов — пять утра. А в наушниках звучит чистый и прозрачный детский голос:
— Святой Боже, в Пресвятой Троице единый! С покорным сердцем склоняюсь перед тобой и сердечно тебя благодарю. Благодарю Тебя за то, что пробудил меня от ночного сна и укрыл от беспощадной смерти, за то, что могу служить Тебе и возносить Тебе славу. Благодарю Тебя, мой Боже, за здоровье, за все Твои дары и любовь, которыми так щедро наделяешь меня всю мою жизнь.
Господи, это знак, это знак Твой, значит, у меня есть шансы вырваться отсюда. Я поспешно засовываю под язык таблетку валидола, которую почему-то до этого момента держал в руке, и взволнованно, но из-за таблетки не слишком отчетливо, повторяю вслед за спасительной фонограммой:
— Господи, дай мне встретить с душевным покоем все, что принесет мне этот день. Дай мне полностью положиться на Твою святую волю. Во всякий час этого дня наставь и поддержи меня. Какие бы вести ни получил я сегодня, научи меня принять их со спокойной душой и твердой уверенностью, что на все — Твоя святая воля. Во всех делах и словах моих руководи мыслями и чувствами моими. Во всех неожиданностях не дай забыть мне, что все послал Ты. Научи меня просто и мудро относиться ко всем людям, никого не обижая и не печаля. Господи, помоги мне перенести усталость и все события этого дня. Направляй волю мою, научи меня молиться, верить, надеяться, терпеть, прощать и любить. Аминь.
Я еще некоторое время лежу, ожидая, когда рассосется валидол, а потом встаю, с отвращением ставлю охладевшую бутылку на подоконник и начинаю сосредоточенно собираться.
Мне понадобятся два полиэтиленовых пакета — для белья и туалетных принадлежностей. В это время меня никто не потревожит. Немного беспокоит возможность судорг или спазмов от ледяной воды, но это всего лишь беспокойство однажды сильно испуганного человека. Я пройду в конец коридора, зайду в „санузел“, положу пакет с читым бельем на лавку, на него сверху свернутое полотенце. Потом я войду в душевую кабину и прицеплю пакет с туалетными принадлежностями к проволочной сетке на неработающей лампе. После с ловкостью обезьяны и маниакальным упорством „моржа“ тщательно вымоюсь антибактериальным мылом, поливая себя из шланга. Мыть голову холодной водой — дело не из приятных, но сегодня я пойду до конца, не останавливаясь ни перед чем. В ходе моих гигиенически-цирковых номеров с грустью замечу, как исчезнет в отверстии стока черешневая косточка, которая несколько лет тому назад застряла в рельефной подошве резинового шлепанца. Это настоящая потеря, но сейчас не время для рефлексий. Потом, вглядываясь в полутемное еще окно, кое-как побреюсь и еще раз приму ледяную купель и докрасна разотрусь полотецем. Найду какую-то подозрительную тряпку и разгоню по полу разбрызганную воду. Одевшись во все чистое и тщательно сложив грязное белье в пакет, соберу туалетные принадлежности и, повесив полотенце на шею, вернусь в палату.
Когда я вошел в палату, Николай как раз делал гимнастику. Чтобы не отвлекать его, я улегся на кровать и закрыл глаза. Молодец он, Николай. Не пропадет. Куда мне до него. Он вот сможет выдержать здесь еще пару недель. Я — нет. Я должен во что бы то ни стало вырваться сегодня на свободу, иначе сорвусь и тогда уж точно попаду в сульфазиновый рай.
Полежав еще немного, начинаю собираться. Главное, ничего не забыть. Оставлять что-либо в больнице — плохая примета. Лучше уж швырять крейцеры, драхмы, злотые, песо, центы, сентаво, сантимы, пиастры, пенни и шилинги с королевским профилем в вонючие венецианские каналы. Но пусть это делают другие. Я же собираю свой небогатый скарб, педантично укладывая его в сумку.
— Ну все, ребята, — я на свободу. Выздоравливайте. Держитесь. Она сегодня будет злая.
— И ты держись, — говорит Николай. — Если, не дай бог, что случится, помни — похмелился и под капельницу. Оптимальный выход. Но лучше, чтоб ничего не случилось.
— И вам того же.
Гипертоник молча пожимает мне руку. За ширмой никого не видно. Ночная химера Оксана исчезла так же загадочно, как и появилась. Прощаться больше не с кем.
Надев куртку, выхожу в коридор. Куртка расстегнута. Под курткой подаренная знакомым рокером футболка с надписью:
NO DRUGS
NO SEX
NO ROCK-N-ROLL.
Я хотел было исправить NO DRUGS на NO DRUNK, что было бы уместнее в моем случае, но передумал.
Горбатая сестра сегодня неприветлива. Может, я действительно не оправдал ее ожиданий? Может, надо было написать NO DRUNK, но не вместо NO DRUGS, а вместо NO SEX? К рок-н-роллу она, кажется, равнодушна.
У выхода меня подкарауливает фрау Де, чтоб снова и снова бормотать свои шаманские мантры:
— Говорю вам, как врач, через несколько месяцев вы опять окажетесь у нас.
— С большим удовольствием. У вас так мило. Если хотите, я могу даже разрисовать ваш кабинет ангелочками. Правда, раньше я занимался только абстрактной живописью…
Однако она, наверное, уже ознакомилась с отчетом девочки-психиатра, поэтому, не дослушав, выпускает меня за порог и с нескрываемым бешенством произносит неожиданный приговор:
