Марина на секунду замолчала, тихонько улыбаясь своим каким-то мыслям. Полина, дочка соседки, была маленькой и болезненной – Марина постоянно брала больничные и сидела с малышкой дома, пока не повадилась припрягать к сидению засевшего за написание дипломной Олеся. Девчонка быстро обжилась в чужой квартире, а «дядю Лясю» вообще считала частью собственной семьи, ведя за его внимание постоянную холодную войну с ревнивым дураком Никитой. Последний раз эти двое вообще умудрились друг друга покусать, за что лично Олесю было жутко стыдно перед Мариной, но она только привычно похихикала, обнаружив у своего ребёнка чуть прикушенную ладошку, тем более Полинка в это время сосала леденец и недовольства увечьем не выказывала.
Уже выруливая из двора, Олесь краем глаза заметил, как смотрит Никита на подтаявшую снежную бабу с увядшим подснежником в «руке», и отвернулся…
Остановившая машину девушка была хороша всем, кроме полосатого жезла и яркой безрукавки полицейского инспектора дорожного регулирования. Молодая. Глазастая. Наверняка только со скамьи, потому ещё и на улице – практику отбывает. Обычно девушек по кабинетам рассаживают – бумажки разбирать. Эта же неуверенно поправила козырёк чуть великоватой фуражки и подступилась к нарушителям. Запинаясь, представилась, косясь на старшего, от патрульной машины наблюдающего за мытарствами студентки с грацией сытого удава.
Заметила Олеся, отчаянно покраснела. И тут же столкнулась взглядом с Никитой. Давно Олесь не видал у того такой солнечной улыбки, давно Никита никому, кроме него, так не улыбался. Сердце предательски сжалось.
-В-ваши документы,- промямлила девушка.
-Ммм… только в обмен на ваш телефончик,- услышал Олесь бархатистый голос Никиты.
-Эм… я на службе,- тихо пробормотала гаишница, и ещё явственнее покосилась на начальство. Никита чуть высунулся из окна, обдав неподготовленную девчонку шквалом феромонов.
-А вы тихонько, на ушко…
…Ехали молча. Олесь смотрел в окно, рассматривая сугробы снега, неряшливо наваленные по обочине шоссе. Может, где-то весна действительно прекрасная пора года, но только не в городе. Да и вообще не сильно красоту замечаешь, когда на душе кошки скребут.
-Лесь, приехали,- Никита потянулся к нему, отщёлкнул ремни безопасности, привычно скользнул губами по голове, поцеловав старый ожог.- Эй, ну чего ты?
Олесь оттолкнул Никиту, открыл дверцу, выскочил наружу и побрёл к знакомому до боли подъезду. С тех пор, как Никита открыто представил его родителям, как своего парня, Олесь старался бывать здесь как можно реже. Вроде, и Прохоровы смирились с выбором сына, вроде, и к нему отношение не особо изменилось, разве что теперь глупо было отбрыкиваться от «родства», и даже Лена после сцены в спальне не стала его сторониться. Он сам старался попадаться новым «родственникам» как можно реже, остро чувствуя свою вину за Никиту – за то, что влюбил его в себя, что сделал едва ли не психом, что тоже заставил порезать вены, потому что одуревший от потери Олеся Никита решил хотя бы так приблизиться к своей потерявшейся в мире половинке. И вообще Олесю было просто стыдно. Да, ему повезло – на него редко когда показывали пальцем, а вокруг крутились смешливые стайки из вот таких вот Марин или сокурсниц, но даже в сумасшедшем современном мире любить человека одного с тобой пола не так уж просто. В мире, где из любви сделали шоу и давно забыли значение первых поцелуев, ему вообще было неуютно.
Дверь открыла Лена. И тут же с визгом повисла на Олесе, вызвав недовольную мину сразу у двоих – подошедшего сзади Никиты и вышедшего в коридор светловолосого зеленоглазого мужчины. Этот никогда не питал к Олесю симпатии, прекрасно разглядев ещё при знакомстве общие черты во внешности. С другой стороны, он был человеком достаточно умным, чтобы устраивать выяснение отношений, тем более ему почти сразу наглядно продемонстрировали (чёртов Никита с его поцелуями!!!), что Олесь никаких притязаний на Лену не имеет и вообще он немного не по этой части.
-Привет, Виталь,- сконфуженно пропыхтел Олесь, избавляясь от Лены.
Сегодня Виталя был весел и улыбчив, начхав даже на сумрачного Никиту. Он поприветствовал гостей и пошёл вглубь квартиры – туда, где слышались шуршание и тихое хныканье. В бывшую спальню Олеся.
Два года назад Олесь из шкуры вон лез, но оформил все документы и на свадьбу «младшей сестрёнки» подарил собственную квартиру. Сам он предпочёл уехать на другой край города – ближе к университету, подальше от Прохоровых… хм… почти от всех. Самый прилипчивый сейчас как раз пожимал руку уже вышедшему на шум Стасу, тоже каким-то удивительным образом вписавшемуся в это семейство. С Никитой они так и не поладили, но хотя бы смирились друг с другом и в присутствии Олеся предпочитали не задираться.
В спальне обнаружились тётя Маша с дядей Пашей. Она счастливо помахала рукой, он кивнул. Здесь шум автоматически прекращался из-за маленькой, увенчанной розовым балдахином, кроватки.
«Спит?»- на пальцах спросил Олесь. Тётя Маша кивнула, умилённо вглядываясь в маленького человечка под балдахином. Олесь потоптался и вышел. И тут же столкнулся с ещё одной гостьей – высокой, стройной и почти не накрашенной, что позволило разглядеть и чистую кожу, и яркие глаза. Хм… и неплохой такой довесок спереди, почти неприкрытый глубоким вырезом.
-Извиняюсь,- пробормотал заливающийся краской Олесь, и убрался с пути Лениной подруги на кухню.
…Семейных посиделок Олесь так и не полюбил. Он честно улыбался окружающим и даже самолично произнёс тост в честь крестницы, заезженно пожелав её родителям ещё нескольких таких же карапузов. Потом привычно улучил момент и удрал из-за стола, и вообще из гостиной – в свою бывшую спальню.
Комната изменилась до неузнаваемости – исчезли атласы с космосом, люстра над головой стала настоящей люстрой, а не пластиковым жёлтым шаром, призванным напоминать солнце. Только звёзды остались – сияют в колыбельку по ночам. Олесь подошёл к кроватке, осторожно заглянул внутрь. Лена оказалась далеко не такой уступчивой, как можно было подумать – свою дочку она назвала, как ей хотелось, начхав на мнение не только окружающих, но и собственного мужа. Олесь тоже протестовал, но его, как и прочих, проигнорировали. Маленькая тёзка завозилась под одеяльцем. Олесь качнул кроватку – раз, второй. И принялся мурлыкать под нос старую колыбельную.
-Любишь детей?
Олесь вздрогнул, обернулся. В дверях стояла Ленина подружка со стаканом в руке.
-Я подумала, у тебя голова разболелась, вот и пошла следом.
Девушка обезоруживающе улыбнулась и протянула стакан. Олесь честно поблагодарил. Как её звали, он не мог запомнить с самой их первой встречи, да и не особенно пытался. Она постоянно крутилась рядом с Никитой, постоянно строила глазки и постоянно была милой и сдержанной, словно и не она только что «как бы случайно» грудью зацепила, потянувшись через весь стол за салатницей. Она красиво одевалась, умело красилась, могла быть внимательной и улыбчивой – она была настоящей женщиной. Такую всегда взгляд из толпы цепляет, такой всегда улыбнуться хочется.
-Не был бы ты геем, любая бы тебе хоть десяток подобных карапузов подкинула…
-О, а вот и моя пропажа. Кристин, спасибо за помощь в поиске,- в спальню просовывается лохматая голова Никиты. Обнаруживает побледневшего, забывшего, как дышать, Олеся, спящую племянницу и эту самую Кристину. Ну да, он её имя с ходу запомнил…
-Да я ничего,- пожимает Кристина хрупкими плечиками, стреляет взглядом в Никиту, мило улыбается разбитому Олесю.- Твоего Олеся и искать не надо, где дети – там и он.
И уходит. Никита проводит её взглядом. Потом смотрит на Олеся. Долго смотрит. Он в последнее время на него так часто смотрит. Смотрит и молчит. А у Олеся будто змея в желудке сворачивается от таких взглядов.
-Пойду я,- мямлит он. И тоже выходит, оставляя Никиту одного в комнате с маленьким ребёнком.
Олесь задержался всего на секунду, скосил глаза в спальню – Никита подошёл к колыбельке и тоже принялся намурлыкивать колыбельную…
