Всего девять сорок пять. Слишком рано. Он едет медленно. Нет, все равно слишком рано. Кто эти вуайеристы, сыщики, шпионы, ловко пе­реодевшиеся преподавателями и студентами, почему все они проявляют такое противоестественное любопытство, заглядывают ему в машину, прерывают разговор, чтобы поглазеть ему вслед? Он чувствует себя го­мосексуалистом, прогуливающимся по школьному дворику. А если его кто-нибудь узнает? Притормозить, помахать рукой? Господи, ну это же не преступление – подбросить студентку до Берлингтона.

Ровно в пять минут одиннадцатого он подъезжает к общежитию Ан­джелы, абсолютно уверенный в том, что ее там нет. Или проспала, или забыла. Ничего, потом созвонятся. Она ему позвонит, или он ей. Все вы­яснится. И тогда он свободен. Переносить встречу они, конечно, уже не станут.

Когда он видит ее сидящей на капоте припаркованной у входа маши­ны, у него перехватывает дыхание. На ней черная кожаная куртка и чер­ная мини-юбка. Ослепительно белые ноги, черные ботинки. Что-то в ней изменилось. Она покрасила волосы в банальный иссиня-черный цвет. Свенсон тронут: может, она перекрасилась специально ради этого случая? Она курит и озирает улицу, постукивая каблуком по бамперу. За­метив автомобиль, вздрагивает и осторожно заглядывает в салон. Убе­дившись, что это Свенсон, она улыбается открыто, как ребенок, но свой промах тут же исправляет – тушит сигарету о крышу машины.

– Доброе утро, – ровным тоном говорит Свенсон. Садись в машину, девочка.

Анджела соскальзывает с капота, от чего ее плиссированная юбка за­дирается чуть ли не до пупа, открывая взгляду те же полосатые шорты, которые на прошлой неделе она надевала на джинсы. Шорты всего на несколько дюймов прикрывают ее обнаженные ляжки. Свенсон отво­дит взгляд.

Анджела плюхается на переднее сиденье, ухитрившись стукнуться головой.

– Господи Иисусе! – Она трет ушибленное место.

– Больно ударились? – спрашивает он.

– Ерунда, – говорит она. – И вообще, все супер! Честно говоря, я думала, вы не приедете.

– Сейчас только пять минут одиннадцатого.

– Я не знала, сколько времени. Просто думала, вы не приедете.

– Почему вы так решили?

– Вы же мужчина, – напоминает она.

– Однако вот он я. Мужчина уж или как. Так мы куда? В «Компьютер-Сити»?

– Вперед! – говорит Анджела. – Спасибо вам. Правда, спасибо.

Свенсон осторожно едет по дороге, где на каждом шагу «лежачие по­лицейские». Его вечное невезение тут как тут – вот оно, в черном «седа­не». Едет навстречу. Трюх-трюх. Встретятся они как раз на следующем бугорке, на малой скорости, и тот водитель отлично успеет рассмотреть и его, и эту малолетку, которую он везет куда-то прочь из кампуса.

Нет, это не просто невезение. Посмотрите-ка, кого судьба выбрала из всего коллектива, кого усадила за руль черного «седана». Раз уж не Шерри – значит, Лорен Хили. Не будет же Свенсон просить Анджелу пригнуться. Он энергично машет Лорен рукой. Привет-привет, они не виделись с того самого дня, когда Свенсон так опозорился на ужине у Бентамов. Лорен разглядывает Анджелу очень пристально, словно же­лая убедиться, что это не жертва похищения, что сигналов с мольбой о спасении она не подает, затем с любопытством смотрит на Свенсона и делает едва заметный взмах рукой – приветствие, но сдержанное. Свен­сон снова ей машет и едет дальше.

– О-го-го! – говорит Анджела. – Столкновение нос к носу.

– Пристегните ремни, – советует Свенсон. – Здесь одни ухабы.

Анджела не понимает, что он пародирует Бетт Дэвис. Шерри бы узнала. Ну и что из этого? Есть вещи и поважнее, чем фильмы, которые смотрели вместе. Анджела пристегивает ремень безопасности.

– Спасибо, – говорит Свенсон.

Печка работает, но в машине все равно прохладно. Анджела тем не менее решает снять куртку. Свенсон протягивает руку – хочет ей помочь – и костяшками пальцев задевает ее шею. Она вылезает из куртки, и его ладонь скользит по ее руке, обнаженной, если не считать коро­тенького рукава черной майки. Она отшатывается – будто он ее ударил.

– Ой! – Она показывает на бинт повыше локтя. – Это у меня татуировка. Я бы вам показала, но все так покраснело и распухло…

Бедное дитя, всю себя истыкала. Хоть иглы-то стерильные были? И вообще, откуда у нее тату? В кампусе их не делают. Так, за татуировкой съездить нашла на чем, а за компьютером – нет.

– И что там?

– Я хотела сделать вам сюрприз. Вообще-то там ваше имя.

– Надеюсь, вы шутите? – говорит Свенсон.

Она что, спятила? А вдруг она и вправду ненормальная, а он ничего об этом не знает? Он вообще ничего о ней не знает. К счастью, дорога почти пуста, и он может паниковать сколько угодно, не опасаясь вре­заться во встречную машину. Анджела смеется. Он замечает, что на ней никаких украшений, только в мочке уха блестит рубиновая капелька.

– Шучу, – соглашается она. – Хотела вас разыграть. Ладно, расскажу: это яйцо. Треснувшее яйцо, из которого вылезает крохотный цыпленок. Я дала обет: если Господь поможет мне закончить роман, я сделаю эту татуировку.

Анджела на самом деле верит в Бога, который так жаждет татуиров­ки на ее теле, что готов водить ее рукой?

– Выходит, мы очень кстати едем за новым компьютером, иначе вы бы испещрили себя татуировками с головы до пят. – Смысла в этой реплике никакого, но Анджела старательно хихикает.

Они проезжают мимо покосившихся амбаров, мимо стада тощих ко­ров, щиплющих жалкие остатки травы на лугу, мимо трейлеров, пускаю­щих в небо облака смоляного дыма.

Тишина все длится. Сердце Свенсона колотится с перебоями. Кофе, что ли, перепил? Нет, вообще не пил. Может, в этом и дело? Наверное, стоит притормозить у кафе. Идея ему нравится: он закажет яичницу и жареную картошку, Анджела будет возиться у музыкального автомата, а фермеры у стойки получат бесплатное развлечение.

– Как учеба? – спрашивает он наконец. Как им удалось докатиться до такого, причем после того, как Анджела призналась, что все время думает о нем?

– По большей части отвратительно. Естественно, не считая ваших семинаров. Но это вам уже известно. Самое ужасное – занятия искусством. На прошлой неделе нам дали задание вылепить какой-нибудь американский символ. Ну, все и понаделали эти вечные штампы – факелы, орлы, флаги…