– А о чем книга? – спрашивает мать.

– О девочке-старшекласснице, – отвечает он, помолчав.

– А поконкретнее? – не отстает мать Анджелы.

– Ну… – Готов ли он рискнуть? Чем ближе к краю пропасти он подойдет, тем больше вероятность, что, заглянув в нее, увидит то, что хочет узнать. – О девочке и преподавателе музыки, который не всегда… не всегда соблюдает нормы поведения с учениками. Во всяком случае, так я понял по тем нескольким главам, которые успел прочесть.

Родители Анджелы переглядываются.

– А в чем дело? – Свенсон боится, что догадывается, в чем дело. Роман автобиографичен: в нем речь идет о непростых отношениях самой Анджелы и ее преподавателя музыки. Ему очень не хочется, чтобы это оказалось правдой, не хочется узнавать о том, что он общается со студенткой, обожающей соблазнять собственных учителей. – Так в чем дело? – повторяет Свенсон.

– Понимаете, – говорит миссис Арго, – нечто подобное случилось у Анджелы в школе. Там был учитель биологии…

– Анджела к этому не имела никакого отношения, – поспешно добавляет ее муж. – Тот тип путался со своими ученицами. Завел себе настоящий гарем. Туда попали и подружки Анджелы.

– Ее лучшая подруга, – говорит мать Анджелы, – она … ну, понимаете, она тоже имела отношения с этим учителем.

– А Анджела – нет, – говорит ее муж. – Анджела всегда была умной девочкой.

– Она еще такой ребенок, – не без гордости говорит мать. – Весь этот пирсинг – пусть вас это не сбивает с толку. Анджела такой ласковый котеночек.

В последней фразе слышится намек на мурлыканье, на нежное урчание: я, мол, тоже кошечка. Или Свенсону показалось? Страсть к соблазнению – это черта, которую Анджела переняла от матери? Что за мысли? Анджела вовсе не похожа на соблазнительницу, ни в коей мере. И самое привлекательное в ней то, как усердно она искореняет в себе все, что может вызвать желание.

– Знаете, – говорит ее мать, – мне всегда казалось, что Анджела ведет себя с мальчиками как-то подозрительно, как-то… странно.

– В каком смысле странно? – спрашивает Свенсон.

– Ну… если ей нравился какой-то мальчик, она за ним повсюду ходила хвостом, но стоило ему обратить на нее внимание, она даже по телефону с ним разговаривать отказывалась.

А как же ее парень? Как бы об этом спросить? Свенсон пытается сформулировать вопрос – потактичнее, не выказывая излишнего любопытства, но тут отец Анджелы говорит:

– Да угомонись ты! Это же ее преподаватель, а не психотерапевт.

Помолчав немного, Свенсон натянуто говорит:

– Как бы то ни было, но писатель она замечательный.

– Большое вам спасибо, – говорит мать.

– Ну что ж, здорово! Писатель! – добавляет отец.

– Спасибо, – повторяет мать Анджелы, вставая. – Спасибо, что уделили нам время.

Ее супруг наконец ловит намек и встает. Свенсон тоже поднимается из-за стола.

– Рад был с вами познакомиться, миссис Арго, мистер Арго! – Если он не мистер Арго или оба они не Арго, то, может, скажут об этом. И тогда он удостоверится, что мужчина – ее отчим, что он не Арго, не биологический отец.

– Спасибо вам, – снова говорит мать.

Ее муж кивает и, стремясь убраться поскорее, едва не врезается в косяк.

– Ой-ой-ой, чуть дверь не сшиб, – говорит он.

Точно отец, думает Свенсон.

Обсуждение рассказа Макиши проходит относительно спокойно – по сравнению с тем, что навоображал себе Свенсон, лежа прошлой ночью без сна и представляя, как Макиша обвиняет всех участников семинара в расизме. А на самом деле ребята очень живо отреагировали на беззащитную искренность Макиши, выдавшей потрясающее описание телефонной беседы – ее ведет чернокожая студентка со своим бывшим возлюбленным, белым парнем, с которым они вместе учились в школе и который по настоянию родителей порвал с ней за день до выпускного бала. С первой фразы – «Голос этого недоноска я узнала сразу, хоть и не слышала его уже полтора года» – рассказ, как и сама Макиша, фонтанирует уличным жаргоном, да и во всех подробностях (героиня – второкурсница, учится в университете где-то в Новой Англии) так похож на автора, что, когда Джонелл Бривард говорит: «Оба героя как живые», ей вторит хор голосов: «Точно! И я так подумал!», и все присутствующие, в том числе Макиша, счастливы и довольны.

Ребята рассказывают, что именно им понравилось, и Свенсон не хочет остужать их пыл, не хочет озадачивать их вопросами о том, как личный опыт преображается в произведение искусства, не хочет указывать на несуразицы, возникающие, когда в диалог вводится то, что должно писаться «от автора». (В начале рассказа героиня говорит: «Ты, кретин, чего звонишь? Мы ж не общались с тех пор, как полтора года назад ты накануне выпускного со мной порвал».) Снисходительность Свенсона – это тоже расизм? Он боится быть с Макишей честным?

За все занятие Анджела высказывается только один раз.

– Мне понравился тот момент, когда девушка с юношей кончают трепаться и замолкают, и вдруг ни с того ни с сего парень говорит ей, что все эти полтора года только о ней и думал.

После урока Макиша задерживается – хочет поговорить со Свенсоном. Клэрис ждет ее в дверях. Анджела так и сидит за столом.

– Отлично получилось, Макиша, – говорит Свенсон. – Похоже, всем понравилось. – Он улыбается, но больше ничего не добавляет, хотя видно, что она ждала большего. Не будь здесь Клэрис и Анджелы, Свенсон наплел бы еще чего-нибудь. Макише их присутствие тоже мешает, и теперь ей хочется поскорее исчезнуть, пока она не уронила собственного достоинства, пока не стала выуживать из Свенсона новых комплиментов.

– Спасибо вам, – говорит она и идет к Клэрис. С порога обе бросают на Анджелу презрительные взгляды, взгляды тайных соперниц. Она смотрит им вслед, оборачивается к Свенсону и говорит:

– Боже ты мой! Ой, простите. Что я такого сделала?

– Да это я чего-то не сделал. – Похоже, у Свенсона уже вошло в привычку в нарушение всех педагогических правил вести с Анджелой неформальные беседы, в том числе обсуждать ее соучеников.

– Я вас хотела поблагодарить, – говорит Анджела. – Вы мне оказали огромную услугу.